Брюс Стерлинг - Схизматрица Страница 19

— А будет он когда-нибудь, этот мир? — ответил на это Линдсей.

Стены загудели — «Красный Консенсус» начал сматывать кабель.

— Когда прилетят пришельцы…

Космический корабль «Красный Консенсус»

30.11.16

В гимнастической шла тренировка.

— Ладно, хватит на сегодня, — сказал президент. — Все в форме. Даже госсек основное усвоил.

Трое депутатов, стаскивая шлемы, засмеялись. Линдсей тоже освободился от шлема. Учебный бой длился куда дольше, чем он ожидал. Он загодя спрятал в скафандр начинку из ингалятора, пропитанную вазопрессином: скоро от него потребуются все без остатка знания и навыки, а также — наилучшая форма. Однако испарения подействовали сильнее, чем он рассчитывал, — болела голова и тянуло внизу живота.

— Красный ты какой-то, госсек, — заметил президент. — Устал?

— Это — от воздуха в скафандре, сэр. — Собственные слова оглушительным звоном отдавались в ушах. — От кислорода, сэр.

Мелкие сосуды под кожей расширились под действием стимулятора.

Деп-один состроил гримасу:

— Хиляк он у нас.

— Все свободны, граждане. У нас с госсеком еще кой-какие дела.

В скафандры влезали сквозь подковообразный шов, изгибавшийся вдоль паха и ног. Все, кроме депа-три, разоблачились мгновенно. Линдсей расстегнул клапан и стряхнул с ног тяжелые магнитные башмаки.

Линдсей остался наедине с президентом. Сволакивая через голову скафандр, он сжал правую кисть внутри широкого, жесткого рукава в кулак, вогнав в основание ладони иглу шприца. Выдернув, он отпустил ее, и игла тихонько поплыла в пальцы перчатки.

Оставив скафандр открытым, чтобы проветривался, он взял его под мышку. Никто внутрь не полезет: теперь скафандр принадлежит ему, Линдсею, и на обоих плечах его — дипломатические эмблемы ГДФ. Вместе с президентом он прошел на шлюзовую палубу и поставил скафандр в стойку.

Кроме них, в «кладовке» не было никого.

— Ты готов, солдат? — серьезно спросил президент. — Как самочувствие? Идеологическое, я имею в виду.

— Хорошо, сэр, — отвечал Линдсей. — Я готов.

— Тогда идем.

Они поднялись в рубку. Нырнув вперед головой в оружейную, президент вплыл в пушечный отсек.

Линдсей последовал за ним. Голова гудела, расширенные кровеносные сосуды отчетливо пульсировали. Он чувствовал себя острее стеклянной грани. Сделав глубокий вдох, он влетел в пушечный отсек ногами вперед — и будто бы оказался в царстве мрачного бреда.

— Готов?

— Да, сэр.

Линдсей не торопясь пристегнулся к сиденью стрелка. Древнее орудие выглядело жутковато. На мгновение показалось, что ствол пушки направлен ему в живот. Нажать на спуск — значит, разнести себя на куски…

Порядок подготовки к стрельбе он вспомнил легко — в его состоянии мозг поставлял информацию по первому требованию. Линдсей пробежал рукой по черному, матовому пульту управления и включил питание — тумблер отозвался звонким щелчком. Музыка рубки управления за спиной зазвучала на октаву ниже — энергии пушка забирала много. Под призрачно-синим прицельным монитором зажглась кроваво-красная цепочка злобно мерцающих индикаторов и шкал.

Линдсей взглянул поверх экрана. В глазах его помутилось. Ребристый ствол орудия слегка поблескивал смазкой. Толстые черные продольные ребра сверхпроводниковых магнитов, к каждому из которых тянулись змеями кабели питания в металлизированных оболочках…

Порнография смерти. Деградация человеческого гения, опустившегося в своей продажности до самоубийства расы.

Переключившись на боевой режим, Линдсей снял опломбированную предохранительную крышку и сунул правую руку в открывшееся отверстие. В ладонь удобно легла пластиковая рукоять. Большим пальцем он снял второй предохранитель. Машина начала выть.

— Это должны делать все, — сказал президент. — Нельзя сваливать на кого-то одного.

— Я понимаю, сэр, — сказал Линдсей. Эти слова он отрепетировал заранее. Цели перед ним не было — жерло пушки было направлено перпендикулярно эклиптике, в галактическую пустоту. Никто не будет задет. Ему нужно лишь нажать на спуск. И он не сможет этого сделать.

— Такое ведь никому не нравится, — сказал президент. — Я тебе клянусь, орудие под пломбой всегда… Но нам без него — никак. Ведь кто знает, что встретишь в следующий раз? Может, крупную добычу. Такую, что мы сможем вступить в картель. Снова стать народом. Тогда мы выбросим к чертям это чудище.

— Да, сэр.

Здесь не с чем было бороться в открытую, нечего отвергать путем холодных размышлений. Препятствие лежало слишком глубоко. В самих основах вселенной.

Миры могут взорваться.

Стены заключают в себе жизнь. Там, за переборками, шлюзами и шпангоутами, — безжалостный, мрак, смертельная пустота открытого пространства. И на древних станциях орбиты Луны, и в современных механистских картелях, и на Совете Колец, и даже на далеких аванпостах горняков-кометчиков и околосолнечных металлургов каждое мыслящее существо проникнуто пониманием этого. Слишком много поколений жили и умерли под мрачной тенью катастрофы. И каждый ощущал это с первых мгновений жизни.

Жилища были священны — священны в силу самой своей уязвимости. Уязвимость универсальна. Уничтожение одного из миров означало бы, что безопасности нет нигде и ни для кого, что каждый мир может сгореть в геенне тотальной войны.

Конечно, полной безопасности нет, никогда не было и не будет. Способов уничтожения миров — сотни: огонь, взрыв, яд, саботаж. Неослабная бдительность, культивируемая всеми сообществами, разве что уменьшала риск. Способность разрушать доступна была всем и каждому. И каждый разделял со всеми бремя ответственности. Призрак разрушения сформировал этическую парадигму всех идеологий и всех миров.

Судьба человека в Космосе никогда не была легкой, и вселенная Линдсея не отличалась простотой. Эпидемии самоубийств, жестокая борьба за власть, отвратительные техно-расистские предрассудки, подленькое, исподтишка, подавление целых сообществ…

Однако последней грани безумия все-таки удалось избежать. Да, без войны не обходилось. Мрачные, скрытые конфликты сыпались, словно искры, высеченные соприкосновением двух сверхсил, механистов и шейперов. Мелкие стычки, уничтоженные корабли, захват рудников с преданием смерти всех обитателей… Но в целом человечество жило и процветало.

И этот триумф его был глубок и фундаментален: в низших слоях сознания, где постоянно гнездится страх, осталось место уверенности и надежде. То была победа, принадлежащая всем, всеобъемлющая до неявности, отложившаяся в той части сознания, от которой зависит все остальное.

И все же эти пираты, как пиратам и полагалось, обладали оружием массового уничтожения. Машина была древностью, реликтом эпохи безумия, когда физики впервые взломали ящик Пандоры. Эпохи, в которую оружие космической мощности было рассеяно по поверхности Земли, словно точечные кровоизлияния, усеивающие мозг паретика.

— Я сам стрелял на прошлой неделе, — сказал президент. — Убедился, что на Дзайбацу не заминировали эту пакость. Некоторые из мех-картелей не преминули бы. Перехватят корабль где-нибудь в открытом космосе, оружие отключат, а к проводке подсоединят хитрый чип. Нажмешь спуск, чип испаряется, нервный газ… Хотя — без разницы. Если нажимаешь спуск у этой штуки в бою, ты всяко — мертв. На девяносто девять процентов. У шейперов, на которых мы нападаем, разная армагеддонная ерунда имеется. У нас тоже должно быть все, что есть у них. И мы сделаем все, что могут сделать они. Ядерная война, солдат; иначе — никак… Ну, огонь!

— Огонь! — выкрикнул Линдсей.

Ничего не произошло. Пушка молчала.

— Что-то не так, — сказал Линдсей.

— Пушка не работает?

— Нет, рука. Рука… — Он подался назад. — Рукоять отпустить не могу — мышцы свело.

— Мышцы — что?!

С этими словами президент схватил Линдсея за предплечье. Сведенные судорогой мышцы застыли, словно стальные тросы.

— Господи, — проговорил Линдсей с отработанной истерической ноткой. — Я не чувствую вашей руки! Сожмите крепче…

Президент стиснул предплечье с сокрушительной силой.

— Ничего…

В скафандре он накачал руку обезболивающим, а искусственную судорогу обеспечили дипломатические навыки. Но фокус этот давался нелегко. Рукояти в пальцах он не предусматривал.

Мозолистые пальцы президента вонзились в руку Линдсея немного повыше локтя. Боль сминаемых нервов резанула даже сквозь анестезию. Рука чуть-чуть дернулась, отпустив рукоять.

— Теперь есть. Слегка, — спокойно сказал Линдсей.

Ведь было же что-то, помогавшее терпеть боль… Если только стимулятор поможет вспомнить… Да, вот. Боль словно бы обесцветилась, превратившись в нечто, отвратительно близкое к удовольствию.