Брюс Стерлинг - Схизматрица Страница 31

А следом — дуайены шейперского военно-академического комплекса. Гладколицые из службы безопасности, восторженные, торжествующие, оставившие на радостях привычную свою подозрительность… Интеллигенты, ослепленные блеском новых перспектив, строящие самые смелые предположения и позабывшие от восторга про объективность…

А вот и он. Даже не один, целая дюжина. Они были огромны. Одни лишь ноги их достигали высоты человеческого роста. Груды мускулов, костей и сухожилий, обтянутых слегка поблескивающей, изборожденной морщинами кожей. Чешуя! Бурая, чешуйчатая шкура. Одеты они были в юбки из нанизанных на проволоку блестящих бус. Могучая грудь обнажена, посредине выступает килевая кость. Руки по сравнению с массивными, древоподобными ногами и длинными, мощными хвостами выглядели длинными и тонкими; пальцы на руках были проворные, с утолщениями на концах, причем суставы больших пальцев выглядели как-то необычно. Громадные, в туловище человека величиною, головы с пещероподобными, полными плоских острых клыков пастями… Ушей видно не было, а черные глазные яблоки (с кулак каждое) прятались под шершавыми веками и жемчужно-серыми мигательными мембранами. Складчатые, переливчатые «пелеринки» прикрывали затылок.

С ними пытались беседовать вооруженные видеокамерами люди. Шейперы. Пришельцев они, по-видимому, очень боялись: спины согнуты, держатся кучкой, ног поднять не могут… Гравитация, сообразила Нора. Пришельцы живут в сильном притяжении.

Надо же, настоящие!..

Держались пришельцы с расслабленной, уверенной грацией. У некоторых были в руках планшетки с листами бумаги, другие говорили. Языки у них были узкими, наподобие птичьих, и длинными — примерно в локоть длиною.

В этой сцене они явно были на первых ролях, благодаря одному лишь размеру. Не было в них ни официоза, ни наигрыша, но даже напыщенный дикторский текст не мог затушевать важности этой встречи. Пришельцы, казалось, не испытывали ни страха, ни удивления. Чудесного, мистического в их образе не было ничего — одна деловитость. Деловитость налогового инспектора.

В рубку ворвался Паоло. Глаза дикие, длинные волосы слиплись от крови…

— Скорее! Они мне на пятки наступают! — Он обвел взглядом рубку. — Дай мне пульт.

— Все кончилось, Паоло!

— Нет еще!

Схватив парящий в воздухе пульт, он рванулся к дверям. За ним потянулись обрывки проводов. Прихлопнув пультом входное отверстие — так, чтобы сбоку оставалась лишь небольшая амбразура, — Паоло снял с пояса тюбик эпоксидной смолы и приклеил железо к камню.

Вытащив рогатку, он выстрелил вдоль коридора. Издали долетел вопль. Приникнув к амбразуре, Паоло разразился визгливым хохотом.

— Телевидение, Паоло! Новости с Совета! Осаде конец!

— Осаде? — переспросил Паоло, оглядываясь на нее. — А нам-то до этого какой хер?

— Ни осады, ни войны нет и никогда не было, — объяснила она. — Такова новая генеральная линия. Имели место всего лишь мелкие разногласия. Узкие места. — Паоло, не слушая, следил за туннелем, готовясь к следующему выстрелу. — Мы — никогда не были солдатами. Никто и не думал никого убивать. Люди — очень миролюбивая раса, Паоло. Все мы — просто хорошие партнеры по торговле… Пришельцы явились, Паоло. Пришельцы!

— Господи Иисусе, — застонал Паоло, — мне осталось убить всего двоих, и бабу эту я уже зацепил! Вначале помоги их убить, а потом можешь вещать что угодно!

Он придавил плечом пульт, чтобы смола лучше схватилась. Подплыв и нависнув над ним, Нора закричала в темноту сквозь одно из отверстий пульта:

— Господин президент! Я — дипломат! Предлагаю переговоры!

После недолгой паузы последовал ответ:

— Сука сбрендившая! Иди сюда, мы тебя угробим!

— Все кончено, господин президент! Осада снята! В Системе мир, понимаете? Пришельцы явились к нам, господин президент! Пришельцы! Уже несколько дней, как явились!

— Ну, еще бы! — расхохотался президент. — Конечно. Выходи, детка. Только сначала пусть выйдет этот недоделок с рогаткой.

Раздался короткий взвизг электропилы.

Оттолкнув ее, Паоло с рыком выстрелил в коридор. Раздалось с полдюжины щелчков — камень отскакивал от стены к стене. Президент торжествующе зареготал.

— Мы съедим вас, — серьезно сообщил он. — Со всеми вонючими потрохами. — И дальше, чуть ли не шепотом:

— Госсек, пусть выйдут.

Нора снова приникла к пульту рядом с Паоло:

— Абеляр! Абеляр, это правда, клянусь всем, что между нами есть! Абеляр, ты ведь умный, сделай так, чтобы все остались живы! Я хочу жить…

Паоло с размаху запечатал ей рот ладонью и сильно толкнул, но она вцепилась намертво в пульт, уже прочно прихваченный смолой к камню, и выглянула в коридор. Из темноты появился смутный белый силуэт. Скафандр… И не мавридесовский. Бронированный тяжелый скафандр с «Консенсуса».

Здесь рогатка Паоло была бесполезна.

— Вот так, — пробормотал он. — Значит, критическая точка…

Отпустив Нору, он извлек из-за пазухи свечу и сплюснутый пузырь с какой-то жидкостью. Обернув пузырь вокруг свечи, он стянул его шнурком с рукава и оценивающе взвесил примитивную бомбу на ладони.

— Гореть им всем…

Тогда Нора захлестнула вокруг его шеи шнур и, упершись здоровым коленом в спину Паоло, яростно рванула концы удавки. Захрипев, точно прорванная труба, Паоло толкнулся ногой от косяка и вцепился в шнур. Он был силен, да вдобавок еще — везуч.

Нора потянула сильнее. Абеляр жив! Это придавало ей сил. Еще рывок, еще… Но Паоло держался. Кулаки его, сомкнутые на сером тоненьком пояске, сжались настолько сильно, что из-под врезавшихся в ладони ногтей мелкими, яркими бисеринками сочилась кровь.

В коридоре раздались крики. Крики — и пронзительный визг пилы.

И окостенение, сковывавшее раньше лишь плечи, сковало и руки. Теперь силе Паоло противостояла железная, мертвая хватка. Во внезапной тишине Нора не уловила его дыхания. Рубчатый поясок глубоко впился Паоло в горло; даже после смерти он продолжал борьбу…

Она позволила концам шнурка выскользнуть из сведенных судорогой пальцев. Паоло медленно вращался в воздухе; лицо его почернело, руки были притянуты к горлу. Казалось, он задушил сам себя.

В амбразуре показалась перчатка скафандра, грубая, вся в крови. Раздалось заглушенное шлемом бормотание — Линдсей пытался что-то сказать.

Она бросилась к нему. Он, прижавшись шлемом к железу пульта, кричал во всю глотку:

— Мертвые! Они мертвые!

— Сними шлем! — крикнула она.

Он шевельнул правым плечом:

— Рука!..

Просунув руку в амбразуру, она помогла ему снять шлем. Шлем отскочил с характерным хлопком воздуха, и она почуяла знакомый запах его тела. Из ноздрей и левого уха тянулись полузасохшие кровяные дорожки. Он подвергся декомпрессии…

Нора нежно провела ладонью по его щеке:

— Мы живы. Мы живы…

— Они хотели тебя убить, — отвечал он. — Этого я не мог допустить.

— И я тоже. — Она оглянулась на труп Паоло. — Это было… вроде самоубийства. Мне кажется, что я сама мертвая.

— Нет. Ты принадлежишь мне, а я — тебе. Повтори мне то же самое, Нора.

— Да. Это так.

Закрыв глаза, она прижалась лицом к амбразуре. Он поцеловал ее. Солеными, окровавленными губами.

Когда Клео покончила со своей работой, она вышла в скафандре на поверхность, поднялась на борт «Консенсуса» и все, что смогла, обмазала клейким контактным ядом.

Однако Линдсей опередил ее. Чтобы добраться до тяжелого бронированного скафандра, ему пришлось прыгать через открытое пространство, подвергая себя декомпрессии. Он застиг Клео в рубке управления. В тоненьком пластиковом скафандре ей не на что было надеяться, — он разорвал пластик, и она приняла смерть от собственного яда…

Разрушению подверглось все. Пострадал даже семейный робот. Депутаты, проходя пустышечный цех, слегка свихнули ему мозги, и по соседству с пусковым кольцом разрушение, будучи поставлено на автоматизированную основу, пошло полным ходом. Тонну за тонной, робот наваливал руду на переполненные, полопавшиеся ветвэр-резервуары. Потоки жидкого пластика хлынули в туннель пускового кольца, и без того заблокированного застрявшей на полпути бадьей. Но как раз это тревожило Линдсея с Норой меньше всего.

Главную опасность представляла собой инфекция. Микробы, привезенные с Дзайбацу, мигом разорили деликатные биосистемы астероида. Через месяц с небольшим после всеобщего избиения сад Клео превратился в нечто кошмарное.

Изнеженные цветы шейперских оранжерей плесневели и рассыпались в прах от одного лишь прикосновения обычного, нестерилизованного человека. Растительность приобретала более чем причудливый вид: гниль свивала стебли в замысловатые штопоры. Линдсей навещал оранжереи ежедневно, и само присутствие его ускоряло распад. В воздухе витали привычные ароматы Дзайбацу, знакомая вонь жгла легкие.