Виктор Смольников - Котов Страница 31

— Вот точно, жадность губит людей побольше любой другой напасти! Вот не стал бы я тогда пить, а вынес бы из хаты магнитофоны и телевизоры, год бы безбедно жил, а так… Уж и не знаю, когда теперь на воле окажусь.

— А на черта она, эта воля! — прервал монолог Ухо. — Здесь хоть кормят, и крыша над головой, а на воле — с голоду умирать, что ли?

— Ты, масть позорная, молчи уж лучше, — рассердился Карась, — ты за хавку удавиться готов.

— У вас, наверное, в городе есть где жить, а мне вот, например, податься некуда, — подлил масла в огонь спора Чомба.

— А куда у тебя жилье-то делось?

— Да никуда, тетка моя взяла на себя опекунство надо мной и сразу в дурдом отправила, а в моей квартире, что от матери мне досталась, живет сейчас ее дочь. И уж точно я там никому не нужен.

— Ну, у тебя другое дело, а у этого Ухова наверняка дом есть, — смягчился Илья.

— Нет у меня жилья, — ударился в слезы Леня. — Детдомовский я, всю жизнь по казенным домам, ни отца ни матери не видел!

— Че расчувствовался-то? Ты петухом-то стал что, потому что в детдоме жил?

— У нас там был такой Слава Рябоконь, погоняло Ряба, он на два года старше был, заводил нас в туалет и там… Вот с этого и пошло.

— Ну, а сейчас-то почему от своей петушиной профессии не отказываешься?

— А что толку, все равно ведь все знают…

— Все правильно, — резюмировал Карась, — как говорится, береги честь смолоду!

Андрей не дослушал окончания разговора о жестокости судьбы обитателей дурхаты и заснул. Яркие цветные сны, которые снились Андрею, несмотря на свою нереальность, переживались больным так сильно, как если бы все происходило наяву. Свою роль здесь играл аминазин. Это снотворное обладало наркотическим эффектом и вызывало возникновение в голове у пациента красочных образов и картин. Котову казалось, что он лежа, связанный по рукам и ногам, едет в каком-то фургоне. Колеса телеги постоянно ударялись о камни, из чего связанный сделал вывод о том, что дорога, по которой двигается экипаж, явно плохо вымощена.

Рядом с юношей, у изголовья лежанки, сидел монах-цистерцианец в белом облачении и, перебирая четки, тихо молился.

— Ну, что, Роже, ты очнулся?

22

Юный француз, оглянувшись по сторонам, тихо попросил воды. После этого, явно не понимая, почему он связан попросил ослабить веревки. Только что с небывалой четкостью Роже видел себя в каком то помещении, окруженный какими то неопрятно одетыми, обросшими людьми. “Что это было? — думал он. — И почему я связан? В каком времени я нахожусь?”

— Развяжите меня! — попросил Роже.

— А вдруг ты опять будешь буянить? — спросил монах.

— А я что, буянил?

— А как же, чуть без воды и хлеба нас не оставил. Все говорил, что голос какой-то слышишь.

— А я ничего не помню…

— Ничего, через пару часов мы подъедем к крепости Крак, там тебе помогут, братья-иоанниты поднимают на ноги даже расслабленных!

Когда за последней телегой каравана поднялся подвесной мост и закрылись тяжелые, кованные железом ворота, Роллан подошел к фургону, где везли Роже. Рыцарь откинул занавеску и приказал цистерцианцу:

— Развяжи его!

Монах, с трудом распутывая узлы веревок, освободил юного безумца. Брат-рыцарь, смягчив как можно больше интонацию, обратился к Роже:

— Ну, вот, приехали, здесь тебе помогут!

Потирая затекшие руки, Роже спросил у брата-рыцаря:

— А когда же я попаду в Иерусалим?

— Подлечись немного. Я скоро поведу новый караван и возьму тебя с собой, это будет дней через десять.

— Обещаете?

— Обещаю. Если сам в живых буду. Здесь ведь так, сегодня жив, а завтра Богу душу отдашь!

Юношу отвели в большое серое здание, которое являлось богадельней.

Брат-госпитальер, опытный врач, поговорил юношей и пришел к выводу, что пациент время от времени бредит. Брат-сержант приготовил по рецепту врача темно-коричневую настойку и подал больному. Роже пить не хотел и себя больным не считал. Пришлось вливать юноше снадобье насильно. Через некоторое время после приема лекарства пилигриму стало очень хорошо и захотелось спать. Юношу проводили к его кровати. Рядом с новичком лежали страдавший падучей брат-рыцарь и византийский монах по имени Константин, у которого было кровотечение из внутренних органов.

Молодой француз проснулся через сутки. Караван, с которым он следовал, уже уехал. Роже сильно захотел есть. Брат-госпитальер, увидев, что юноша проснулся, спросил:

— Ну, что, легче стало?

— Все нормально, только голова кружится.

— Это от лекарства и истощения. Сейчас я принесу тебе поесть!

От принесенного на подносе ужина у больного потекли слюнки. Кусок баранины, приготовленный на огне и посыпанный пряностями, издавал дразнящие ароматы. Помолившись перед едой, пилигрим впился зубами в сочный кусок мяса. Потом, вспомнив свой призыв к посту, сильно смутился.

— Ешь, ешь, — говорил госпитальер. — На больных пост не распространяется, твоя болезнь уже серьезное испытание, не требующее дополнительных ограничений.

Константинопольский монах, который, несмотря на свою болезнь, от скоромного отказался, заметил:

— Физическое страдание ничто, оно лечит душу. Не надо идти на поводу у собственной плоти!

Страдавший от падучей брат-рыцарь Луи заметил:

— Тысячи не соблюдают пост, и ничего!

— Ты, брат-рыцарь, ведь монах, а говоришь такие вещи!

— Я лишь хочу сказать, что больному можно сделать послабление!

— Вы, братья-крестоносцы, постоянно нарушаете те обеты, которые вы обязаны соблюдать. Что говорит одна из заповедей? Не убий! А вы, сражаясь с неверными, постоянно проливаете кровь!

— Убить неверного — богоугодное дело! И что делать, если на твой дом напал грабитель? Позволить ему разорять твое жилище?

— Спаситель сказал: “Ударят по правой щеке, подставь левую!” У нас в Византии воинов, а не то что монахов, на пять лет отлучают от причастия, если они убьют в бою хоть одного турка!

— И кто вас будет тогда защищать от сарацинов?

— На все воля Всевышнего! Дело монаха молиться, а не воевать. Нам даже запрещено защищаться мечом от разбойников!

— Это не воля Всевышнего, это ваше неумение защитить свою веру!

Спорщики уже забыли, что было причиной спора, и отчаянно продолжали, сыпля аргументами, взахлеб ругая друг друга.

— Далее, — говорил византиец, — братья-храмовники дают деньги в рост. Это противно христианскому учению.

— Божье — Богу, кесарю — кесарево. Если не считать деньги, то все рухнет, кроме того, лично для себя ни один рыцарь Храма не взял ни дуката! Деньги ордена принадлежат Богу!

— Но золото-то лежит в ваших замках!

— Брат-византиец! Не следует тебе осуждать других, ведь Христос сказал: “Не судите, да не судимы будете!” — вступился за крестоносца Роже и добавил: — Благодать Божья распространяется на каждого, кто верит в Святое Воскресение, любви Христовой хватит на всех!

— Мудрые не по годам слова говоришь, отрок, — одобрительно отозвался брат-рыцарь.

Польщенный похвалой бывалого воина Роже продолжал спор:

— Почему вы, восточные христиане, отрицаете то, что сама Дева Мария родилась в результате непорочного зачатия? Ведь очевидно, что Богомладенца Христа не могла родить простая земная женщина!

— Мы признаем только непорочное зачатие самого Христа, на это есть указание в Евангелии!

— А как же быть с устной традицией? — возмутился Луи. — Ведь не случайно десятки тысяч западных христиан думают так же, как я и Роже? Отрицать божественную природу появления самой Матери Божьей это фарисейство, слепое следование букве закона! — Рыцарю захотелось еще что-то сказать, но тут черты лица его исказились, руки стали загребать воздух, и несчастного начало трясти. К эпилептику подбежали несколько братьев-иоаннитов и схватили бьющегося за руки, одновременно вставив в рот больного обернутую тряпкой ложку.

Константин уже пожалел, что невольно стал причиной страданий крестоносца, и тихо молился на греческом языке. Роже тем временем обтирал пену с губ больного падучей, а также прикладывал мокрую тряпку к темени брата-рыцаря.

23

Карась, только что хохмивший над Уховым, валялся в проходе между кроватями и бился головой об пол.

— Это у него припадок, — закричал Чомба, — надо позвать врача!

Испуганный Андрей подбежал к двери и, барабаня в нее кулаками, звал на помощь санитара. Михеич, находившийся около палаты, неторопливо открыл дверь и недовольно проворчал:

— Что тут у вас?

— Человеку плохо! — заорал Андрей.

— Мне вот тоже, может быть, не очень хорошо, — съязвил санитар, — однако на уши никого не поднимаю! Сейчас придет медсестра, разберемся.

Больные сами подняли Илью на кровать. Светлана Павловна, чья смена попала на сегодняшний день, вкатила Карасю укол, после чего больной постепенно успокоился.

Пришедший в себя через несколько минут Карась, которого санитар с помощью Ухова прочно привязал к кровати, спросил: