Алиса Мун - Кукла Страница 34

— С чего ты взял? — ответила вопросом на вопрос Линда. И даже как-то смутилась: ведь он ее действительно любит!

— Ты сегодня была у программиста.

— Да, ну и что?.. То есть — ты за мной следил?

— Прости. Я понимаю, что это низко, недостойно. Но я не смог себя сдержать. Ведь ты же понимаешь, что влюбленные люди не совсем нормальны… Но я, конечно, не сам. Не крался, не подсматривал, не подслушивал. Нанял агента.

— Это еще хуже! — вспыхнула Линда.

— Но ты не ответила на мой вопрос. Ты хочешь от меня уйти?

— Ах, ты ничего не понимаешь! Я ведь тебя люблю!

Линда ничуть не кривила душой. В эту минуту она действительно любила Максима. Любила искренне. И это делало ее похожей на обычную земную женщину. Да что там «делало», она и была таковой! Любила, глядя в его тревожные глаза, сопереживая ему. Может быть, через час, через день, через неделю это чувство и покинуло бы ее. Все может быть, поскольку мир полон неожиданностей — внезапных встреч, интересных открытий, свежих переживаний…

Была, конечно, вероятность того, что она испытывала не свои собственные чувства, что работали установленные в ней блокировки. Но ведь и обычные женщины тоже «запрограммированы». Одни программируют себя сами, внушая себе, что их избранники обладают некими восхитительными качествами, которых у тех нет и в помине. Других программирует пример родителей, подруг, книжные и телевизионные штампы. У третьих настройки активизируются в родильном доме, когда выстраивается цепочка: я люблю своего ребенка, а поскольку это и его ребенок, то я люблю его отца.

Но в любом случае каждая, даже самая запрограммированная женщина периодически вдруг начинает «сбоить». Близкий человек вдруг становится противным, даже отвратительным, когда в ее размеренную жизнь внезапно вторгается некто более красивый, умный, блестящий, обаятельный и душевный. Однако после измены, реальной или мысленной, все возвращается на круги своя, и любовная программа женщины вновь функционирует в режиме стабильности. С учетом, естественно, коэффициента усталости, накопившейся за долгие месяцы, а то и годы эксплуатации процессора. То бишь души.

В общем, женская душа — потемки. Точно такие же потемки существовали и в дальнем, потаенном сегменте операционной системы Линды.

— Послушай, милый, — сказала Линда столь нежно, что Максим вдруг словно ощутил прикосновение к лицу ее теплых ладоней, — тебе ведь не нужна раба. Раба, которая мало чем отличается от проститутки…

— Но ты же не раба! — перебил ее Максим. — Ведь сейчас, как я понимаю, ты говоришь абсолютно искренне. Ты же меня любишь не за деньги!

— В том-то и дело, что за деньги. За тот самый миллион, который ты за меня заплатил. То есть я не могу тебя не любить. И не потому, что я так хочу или ты так хочешь. Так хотят американские программисты! По-моему, это унизительно и для тебя, и для меня.

— И для чего же тебе еще один программист? Чтобы он вложил в тебя еще и свое какое-то желание?

— Нет, он всего лишь снимет с меня блокировки, которые делают меня чьей-то вещью. В данном случае твоею. Это будет обретение свободы. И вот если я и тогда буду тебя любить — а так оно и будет, я в этом абсолютно уверена, — то это и будет настоящая любовь. А не ее эрзац, не жалкая имитация!

— А если не получится? Нет, я не про то, что ты меня разлюбишь и уйдешь. Вдруг программист тебя изуродует? То есть ты станешь уже не собой, а чем-то страшным? Каким-нибудь исчадием ада! Если он, в конце концов, сотрет твою личность, твое «Я»? И ты умрешь. То есть станешь такой же, как была до августа, абсолютно бессмысленной.

Линда была потрясена этой совершенно бескорыстной любовью. Она наклонилась и нежно поцеловала Максима.

— Не бойся, — сказала она, — я буду его контролировать. Ведь я уже неплохо освоила все эти программистские и схемотехнические премудрости. Я не дам ему сделать ничего лишнего.

— А если?.. Ведь возможны же всякие неожиданности, всякие непредвиденные обстоятельства… Вдруг, например, когда он будет что-то в тебя записывать, вырубят электричество. И все сотрется.

— Ну что же. Значит, это судьба. И я слишком рано появилась на свет. А вообще-то, я где-то читала, что люди решаются на операцию, прекрасно зная, что они могут умереть на операционном столе. Так вот: то, что во мне сидит, от чего я хочу избавиться, — это и есть самое страшное для меня. Я должна от этого освободиться — или умереть!

Она замолчала, завороженно глядя на мерцающее пламя свечи.

В полной тишине часы в кабинете пробили двенадцать раз.

Линда очнулась от нахлынувших на нее раздумий и сказала просто и естественно, словно о чем-то совершенно заурядном:

— Когда я начну это делать, то буду думать о тебе.

А ты в это время молись за меня. Я где-то читала, что так нужно.

После этого говорить уже было не о чем. В такие минуты даже самые сокровенные слова становятся ненужными и фальшивыми. Линда и Максим достигли такого уровня душевной близости, когда разговор ведется без слов, когда он превращается в прямой обмен мыслями, отчетливо прочитывающимися во взгляде. Мыслями, которые, как музыку, невозможно объяснить и пересказать.

И тут бешеная сука, которая жила в Линде, напомнила о себе, велев спустить с плеча бретельку. Линда спустила. И прошептать тихо и смущенно: «Хочу». Линда прошептала. Тихо и смущенно, но с гримасой ужаса на лице, с гримасой страдания.

Максим изумленно вскинул брови.

Бешеная сука сказала, чтобы Линда взяла его ладонь и положила себе на грудь. Линда попыталась это сделать. Однако Максим отдернул руку. «Нет, я не хочу, нет, не сейчас же, не сейчас!» — воскликнул он.

И тогда внутренняя тюремщица, поняв, что сморозила глупость, наконец заткнулась и уползла в свою темную нору.

Линда, придя в себя после непродолжительного умопомрачения, осмотрелась вокруг, словно проснулась в незнакомом месте. И, поправив платье, сказала:

— Вот видишь, милый, какой иногда бывает эта любовь, которую мне вбили в голову программисты Силиконовой долины. Это ведь не я, это тупая и бездушная программа дергает меня за веревочки. Словно марионетку. А я хочу любить тебя свободно. И я смогу это! Я смогу, милый!

Трудно сказать, насколько все это было искренним — и эти слова, и выражение ее глаз, и интонация. Это ведь могла быть и имитация «компьютерного безумия», нарочитая демонстрация подавленной воли, хитроумная уловка, которая должна окончательно убедить Максима в необходимости снятия блокировок. И может быть, ненавязчиво подтолкнуть его к тому, чтобы он дал денег на эту «операцию».

Если даже и так, то все было сделано Линдой в высшей степени артистично. Ведь до демонстрации компьютерного сексуального импульса она очень убедительно показала Максиму, какой тонкой, какой чуткой и задушевной она может быть. И такой она будет всегда, если с нее снять программные ограничения.

Кто знает — было ли это все искренним порывом души? Или же Максим наблюдал сцену искусного лицедейства? Женская душа — потемки. А душа роковой женщины, где искренность и притворство неразделимы, как полюса магнита, — и подавно.

Через два дня Виталик при помощи хитроумной компьютерной атаки, которая по своему изяществу напоминала одновременно и балет, и японскую каллиграфию, похитил пароль и логин одного из разработчиков корпорации «Soft Women». И теперь вовсю разгуливал по серверу ведущего производителя кибертелок. Не совсем, конечно, «вовсю». Потому что работать приходилось лишь тогда, когда в Калифорнии была ночь, и разработчик, у которого он спер пароль, сладко посапывал в своей люле. В противном случае, если бы Виталик вломился на сервер в тот момент, когда в локальной сети работал человек с тем же паролем, система безопасности подняла бы тревогу.

После таких инцидентов, как правило, меняют не только пароли для всех пользователей, но и заштопывают при помощи патчей все программные дыры, через которые мог вломиться схваченный за руку злоумышленник. А иногда даже меняют протокол удаленного доступа, что является уже чистой паранойей. Виталик за свою солидную практику сетевого нелегала сталкивался и с таким.

Похищенный пароль имел не слишком высокую степень доступа. Финансовую документацию, контракты или переписку между высшими чинами корпорации Виталик посмотреть не мог. Да это ему и не надо было, поскольку ни топить, ни грабить эту фирму он не собирался.

А вот электронные схемы софтвуменшы особо и не прятали, поскольку все эти вещи были запатентованы и, следовательно, находились в открытом доступе. Единственное, что вызвало у Виталика некоторые затруднения, так это определение модификации Линды, поскольку разработчики постоянно вносили в схему усовершенствования. Однако он вспомнил, что она была сделана в конце прошлого года, и скачал нужный ему файл.

Скачал он и все программное обеспечение Линды, написанное на языке C++ и имевшее вполне подробные комментарии. И углубился в изучение всей этой хитроумной премудрости.