Руди Рюкер - Белый свет Страница 4

– Это довольно хорошая книга, – неуверенно произнес я, засовывая клочок бумаги в карман. – Картинки хорошие.

– Только не говори мне, будто ты не знал, что Стрюйк красный! – потребовал Уилдон, прихлебывая кофе из своей кружки. У него на кружке было его имя и имена известных математиков. Я надеялся, что однажды он ее выронит из рук. – Доллары налогоплательщиков достаются красным, и это при том, что графство на 90 процентов республиканское. – Уилдон покачал головой. – Даже преподаватель логики не мог бы до такого додуматься. – Неожиданно он бросил на меня пристальный взгляд:

– Ты зарегистрировался?

– Для голосования? – спросил я, и он кивнул. – Конечно… – Я все еще отставал от него на много прыжков. Что, автором книги, которую я читал, действительно был Стрюйк?

– Демократ? – вкрадчиво спросил Уилдон. Я кивнул, и он поднял свою кружку в безмолвном тосте. – Нам, либералам, нужно присматривать друг за другом. – Он пошел из комнаты. У двери он остановился:

– Мы соберемся вместе с женами и опрокинем по чуть-чуть.

– Прекрасно, – сказал я. – Это было бы здорово.

Когда Уилдон ушел, я закурил сигарету и долго смотрел в окно. В окно были видны лишь кирпичная стена да кусок неба над ней. «Возведи в квадрат мое число для бирки», – говорилось в бумажке. Чей номер.., для чьей бирки?

Я мысленно вернулся к вчерашнему кошмару. Мне приснилось, что я покинул свое тело и заполз под письменный стол, чтобы прочитать номер на инвентарной бирке КОДЛы. Я пощупал нижнюю поверхность стола. Бирка была на месте. С определенным нежеланием я опустился на пол и вывернулся кверху. На бирке стоял номер 443 556. Возведи в квадрат мое число, чтобы получить бирку. Чему равен квадратный корень из 443 556? Я достал карандаш и бумагу.

Через несколько минут я получил результат. Квадратный корень из 443 556 равен 666. Согласно Откровению, 666 – это число Зверя, то есть Дьявола, то есть того существа с кожистыми крыльями, которое выгнало меня из-под стола днем во вторник. Все сходилось.

Я вынул клочок бумаги из кармана и внимательно рассмотрел его. Может быть, я сам написал это? Может быть, у меня действительно было астральное тело, я прочитал бирку, подсознательно извлек квадратный корень, по ассоциации вспомнил о Дьяволе и сам написал эту записку своим зеркально отраженным астральным телом.

Я крепко вцепился в бумажку. Если бы она исчезла, я бы точно знал, что сошел с ума. Это было второй возможностью. А третьей? Это было немыслимо.

Когда я услышал колокол, отбивающий девять часов, я встал и направился через квадратный двор колледжа в корпус Тодда. Сыпал мелкий дождь. Повинуясь импульсу, я скомкал бумажку и бросил ее в урну. «Ты все напридумывал, – сказал я себе. – Все дело в постоянном стрессе».

Подходя к каменным ступеням, ведущим к дверям Тодда, я снова впал в привычное перечисление своих жалоб. Это что, моя настоящая жизнь? Как там сказал Левин? «Я никогда и представить не мог, что все закончится такой чертовой нищетой». Двадцать семь лет учебы, надежд и стремлений привели вот к этому, преподаванию арифметики в КОДЛе.

Я поднимался по ступеням. Взгляд утыкался в обтянутый джинсами зад студентки, шедшей на несколько ступеней впереди. Вдруг она испустила пронзительный крик, лягнула правой ногой и свалилась в припадке. Ее голова экстатически кивала в такт этой древней музыке больных нервов.

Мое чувство отчуждения от КОДЛы было так сильно, что я просто обошел ее. Найдутся другие, жаждущие помочь. Одной из самых популярных специальностей в колледже было «Специальное образование». Когда я почти достиг верхних ступенек, открылась дверь и из нее вышел слепой студент. Я посторонился, и он простучал палочкой мимо, но тут же споткнулся об эпилептичку и упал на нее.

Было немного больно смотреть, как они бьются на каменных ступенях, и я было заколебался на грани того, чтобы помочь им. Ее каштановые волосы паутиной покрывали измазанное слюной лицо, она колотила рукой по его жалко белеющей спине, согнутой и выставленной на обозрение в том месте, где пузырем задралась дешевая клетчатая рубашка. Он, не переставая, громко извинялся.

Дюжая блондинка прибежала с другого конца двора, поскользнулась, подвернула лодыжку и страшно грохнулась у подножия лестницы. Я вошел в Тодд с чувством вины и подавленности.

– Я уже на пять минут опаздывал на урок, и коридоры были практически пусты. Я спеша миновал двери, за которыми уже трудились вовсю мои коллеги – собирали тетради с домашней работой, раздавали тесты, читали по своим конспектам. Уилдон заметил меня и демонстративно посмотрел на часы.

Подходя к своему классу, я пытался вспомнить, что мы делали на предыдущем уроке, и подумал, о чем мы будем говорить сегодня. У входа в класс меня поджидала моя глухая студентка.

– Здыхассе, – сказала она.

Я улыбнулся и кивнул.

– У мехья пхобхема, – продолжала она, задрав ко мне лицо.

Она была трогательна, но не понимала почти ничего из пройденного материала. Конечно, она сдаст. Я улыбнулся и снова кивнул, стесняясь заговорить.

– Фам хадо хе деххать хуку воххе хта, – сказала она и закрыла лицо руками, изобразив, что она хотела сказать. – Мхе хата фитть фафы хуфы.

– Я постараюсь, – отчетливо сартикулировал я, и мы вошли в класс.

Группа состояла из тридцати девушек и трех унылых особей мужского пола, включая меня. В этой группе было три ключевых студентки. Одна, по имени Мелани, была очень похожа на молодую, смущенную своей прорывающейся сексуальностью Мэрилин Монро. Карина, вторая, выглядела так, как выглядела бы развращенная Эйприл в свои семнадцать лет. У Фины, моей главной опоры, был искусственный зуб, и она была так великолепно непристойна, что я на прошлой неделе зашел весьма далеко и выпил с ней чашку кофе.

Сегодня на месте была только Карина, и ее толстые пухлые губы, казалось, шептали голосом Эйприл: «Я так несчастна. Ты меня не любишь. Я хочу жить своей собственной жизнью». Да, веселого урока ожидать не приходилось. Я радовался хотя бы тому, что выбросил бумажку. Лучше уж быть сумасшедшим, чем получать письма от Дьявола.

Я подошел к окну, открыл его "и высунулся, чтобы посмотреть, как там поживает большая куча мала. Я все еще не мог в это поверить. Три человека сразу. Что я тут делаю, в этом зверинце? На ступенях никого уже не было. Но пока я смотрел, студент с черными жирными волосами вбежал на лестницу, сильно поскользнулся и разыграл подробнейшую пантомиму, изображающую шок от этой неприятности. Он даже посмотрел на подошвы туфель.

Я втянул голову в класс и посмотрел на часы. Прошло десять минут. Даже если я отпущу их на пять минут раньше, все равно нужно убить еще 35 минут.

– Так, – сказал я, садясь и листая учебник. – Есть какие-нибудь вопросы по домашней работе?

Мертвая тишина. Класс тупо смотрел на меня, и в их глазах даже не мелькали обычные искорки похоти или презрения. Никто из нас не мог припомнить, задавалось ли вообще в этом курсе хоть одно домашнее задание, Зачем мы здесь?

В отчаянии я предложил:

– А не написать ли нам вскорости контрольную работу?

И таким образом само собой решилось, чем нам заниматься оставшуюся часть урока. Мы назначили контрольную на понедельник, и вопросы полились потоком.

Подчиняясь требованию момента, я придумал и методику контроля, и структуру курса. Наконец-то нам стало ясно, зачем мы здесь. Они выходили из аудитории совершенно довольными.

На следующем занятии я преподавал исчисление второго порядка и получал от этого настоящее удовольствие.

Есть что-то красивое в науке, позволяющей вычислять объем яйца или площадь поверхности бутылки. Студенты реагировали хорошо, и я рассказал несколько смешных анекдотов.

У меня была еще одна группа, изучавшая основы геометрии, утром по вторникам и пятницам. Но сегодня была среда, поэтому в 11.00 я уже освободился. Снова лил дождь, и мне пришлось бегом бежать через двор, чтобы попасть в свой кабинет. Левин сидел за своим столом и ел бутерброд, просматривая при этом стопку толстых книг.

– Привет, Стюарт, – сказал я. – Как там законы?

– Законы справедливы, – ответил он. – Я смог бы их терпеть за тридцать штук в год. Я все твержу себе, что не продаюсь, а, наоборот, покупаю себе вход. – Он коротко хмыкнул. – А ты как? Готов к своему знаменитому сну?

– Нет, – быстро ответил я, – Нет-нет, больше никаких снов. Со вчерашнего дня. – Я рассказал ему о своих явственных снах, о своем астральном теле, о существе, которое я вчера увидел, и о записке, которую нашел сегодня утром. Пока я говорил, Левин тихо доедал свой бутерброд. – Ну, – заключил я, – какое это облегчение, вот так выложить все. Полагаю, это звучит совершенно безумно, если услышать все сразу.

– Еще как, – сказал Левин, глядя на меня с сочувствием. – Мне кажется, будь я на твоем месте, я бы постарался переключиться на что-нибудь другое. Может, даже к психиатру сходил бы. Если ты не остановишься, то доведешь себя до сердечного приступа. Умрешь от страха во сне.