Майкл Гаррисон - Свет Страница 40

— Вот теперь все и вправду полетело к черту, — прошептал Эд. — К счастью, я еще могу удрать.

Сандра Шэн улыбнулась.

— Боюсь, что не можешь, Эд, — сказала она. — Это тебе не твинк-ферма. Тут будут последствия. Тебе работа нужна или нет? — И не успел он ответить, она уточнила: — Потому что если нет, то Белла Крэй об этом узнает.

— Эй, это же угроза.

Она чуть заметно покачала головой. Эд уставился на нее, пытаясь понять, какого цвета ее глаза. Она улыбнулась, видя его гнев.

— Позволь мне кое-что рассказать о тебе, — предложила она.

— О нет. Теперь еще и это. Откуда тебе про меня знать, если ты со мной никогда прежде не встречалась?

Он улыбнулся.

— А что в аквариуме? — спросил он, стараясь получше разглядеть лежащий на полу за спиной Сандры Шэн предмет. — Мне стало интересно.

— По порядку, Эд, все по порядку. Я тебе тайну открою про тебя самого. Тебе все быстро надоедает.

Эд подул на пальцы, словно после ожога.

— Вау! — протянул он. — Никогда бы не подумал.

— Нет, — сказала она, — я не об этом. Я не о той скуке, с какой ты борешься на дипе или в твинк-баке. Тебя всю жизнь преследует подлинная скука.

Эд чуть пожал плечами, попытался отвести взгляд, но ее глаза каким-то образом помешали ему это сделать.

— У тебя душа устала, Эд: ты таким уродился, тебя таким сделали. Тебе секс нравится, Эд? Это чтобы дыру в душе заткнуть. Тебе бак нравится? Это чтобы дыру заткнуть. Тебе рисковать нравится? Ты неполноценен, Эд: тебе все время нужно себя чем-то дополнять, и только-то. Это все в тебе видят, даже Энни Глиф: тебе чего-то не хватает.

Эду доводилось такое слышать чаще, чем могла бы подумать Сандра Шэн, хотя, конечно, не в таких обстоятельствах.

— И что? — спросил он.

Она отступила в сторону.

— И теперь ты сможешь заглянуть в аквариум.

Эд открыл рот. Потом закрыл. Его поймали на крючок, но как — непонятно. Он знал, что сделает это просто скуки ради. Он покосился на свет, проникавший через открытую дверь. Свет Кефаучи, в котором Сандру Шэн было сложнее увидеть, а не наоборот. Он снова открыл рот, чтобы ответить, но она успела первой.

— Нам в шоу нужен прорицатель, Эд.

И отвернулась, чтобы уйти.

— Вот, собственно, и все. Вот и вся сделка. И знаешь ли, Энни бы тоже деньги не помешали. Закинется café électrique, мало что остается.

Эд сглотнул слюну.

Морской прибой с шорохом разбивается о дюны. Пыльный бар пуст, в окна льется сияние Тракта. Человек с каким-то приспособлением вроде аквариума на голове стоит на коленях, бессильный вырваться, словно дымчатая (и одновременно желеобразная) субстанция внутри бака пленила его и начинает переваривать. Руки его сжимают бак, мышцы бугрятся. В скверном свете блестит пот, ноги пинают и скребут половицы, а еще он издает слабый, очень высокий стонущий шум — наверное, пытается кричать.

Спустя несколько минут его активность спадает. Женщина азиатской внешности закуривает сигарету без фильтра, внимательно наблюдая за ним. Некоторое время курит, потом, отколупнув табачную крошку с губы, спрашивает требовательным тоном:

— Что ты видишь?

— Угрей. Словно угри прочь от меня плывут.

Пауза. Ноги снова выбивают ритм по половицам. Он произносит хрипло:

— Слишком много всего может случиться. Ты знаешь?

Женщина выдыхает дым и качает головой:

— Эд, аудитория на это не купится. Попробуй снова.

Она делает затейливый жест сигаретой.

— Оно может быть всем чем угодно, — напоминает, как напоминала прежде, — но станет только одним.

— Но ведь боль…

Боль ее вроде бы не заботит.

— Вперед.

— Слишком много всего может случиться, — повторяет он. — Ты знаешь.

— Знаю, — отвечает она более теплым тоном. Наклоняется погладить его по узловатым от бугрящихся мышц плечам — жестом кратким и рассеянным; так гладят домашних животных. Она знает этих животных очень хорошо, у нее богатый опыт общения с ними. Голос ее полон сексуальной харизмы древнего, чужого, искусственного создания.

— Знаю, Эд, честное слово. Но ты попытайся узреть картину во множестве измерений. Это же цирк, детка. И знаешь что? В цирке людей нужно развлекать. Мы должны их чем-нибудь привлечь.

Когда Эд Читаец очнулся, было три часа утра. Он лежал ничком на берегу океана за дюнным мотелем. Эд осторожно коснулся лица и нашел его не таким липким, как ожидал, хотя кожа на ощупь была более гладкой, чем обычно, и слегка воспалилась, словно он перед вечеринкой воспользовался дешевым скрабом. Чувствовалась усталость, но все вокруг: дюны, линия прилива, волны прибоя — выглядело и пахло резче привычного. Сперва он подумал, что его оставили в одиночестве. Потом понял, что мадам Шэн стоит над ним: ее маленькие черные туфли глубоко ушли в песок пляжа. В ночном небе за ее силуэтом пылал Тракт.

Эд застонал и закрыл глаза. Накатило немедленное головокружение, остаточные сполохи Тракта фейерверками пронзили бесформенную черноту.

— Зачем ты со мной это делаешь? — прошептал он.

Сандра Шэн, казалось, пожала плечами.

— Такая работа, — ответила она.

Эд попытался рассмеяться.

— Неудивительно, что желающих не находится.

Он снова потер лицо, взъерошил волосы. Ничего. Но невозможно было избавиться от тошнотного ощущения приставшего желе. И в этом загвоздка: он ведь на самом деле не в баке. А если и в баке, то где-нибудь в другом месте…

— Что я говорил? Я что-нибудь видел?

— Для первого урока неплохо справился.

— А что это такое? Эта штука еще на мне? Что она со мной сделала?

Сандра Шэн опустилась на колени рядом с ним и отвела волосы со лба.

— Бедолага Эд, — сказала она. Он чувствовал на лице ее дыхание. — Пророчество! Это все еще черная магия, а ты на переднем фронте ее покорения. Но попытайся понять, что теряются все. Обычные люди, что по улицам ходят, все выбирают неверные направления: каждому приходится искать верное. Не так уж это тяжело. Они этим ежедневно заняты.

Она, казалось, поразмыслила, не добавить ли еще что-нибудь, потом погладила его по спине, подняла аквариум и, взяв под мышку, пошла через дюны обратно в цирк. Эд отполз через тростники в сторону и там тихо сблевал. Он обнаружил, что прикусил язык, пока пытался стащить аквариум с головы.

Он уже твердо решил, что попытается забыть увиденное там. Это было куда хуже твинк-ломки.

19

Колокола свободы[41]

Выбежав из лаборатории, Майкл Кэрни обнаружил, что ему страшно остановиться.

Начался дождь. Темнело. Казалось, все объекты прячутся в темном облаке и мерцают оттуда, будто дешевая неоновая трубка: так бывает перед началом эпилептического припадка. Во рту возник металлический привкус. Сперва Кэрни бежал по улицам, борясь с тошнотой и периодически цепляясь за парковые ограды. Потом его занесло на станцию подземки «Рассел-сквер», и он принялся наугад пересаживаться из поезда в поезд. Вечерняя давка только начиналась. Попутчики оборачивались, глядя, как он опускается на корточки в грязном проходе на углу платформы, сутулясь и прикрывая от чужих глаз кости Шрэндер в сложенных домиком ладонях, — и тут же отводили взгляды, увидев, какое у него лицо, или унюхав рвотную вонь от его одежды. Проведя в подземке часа два, он поборол панику: остановиться по-прежнему было сложно, однако, во всяком случае, сердцебиение замедлилось, и он сумел потихоньку собраться с мыслями. Метнувшись в центр, он забежал в клуб «Лимфа», заказал себе выпить, одним глотком осушил бокал, но к принесенной еде не притронулся. Потом еще немного погулял и сел на Юбилейной линии в поезд до Килбёрна, где в конце длинной улицы непримечательных трехэтажных кирпичных домов Викторианской эпохи обретался Валентайн Спрэйк. Тротуары в этом районе были завалены мусором и окна во многих зданиях заколочены, а основное население составлял пестрый контингент барыг, студентов гуманитарных специальностей и беженцев от экономических невзгод бывшей Югославии.

К фонарным столбам прилипли мокрые политические листовки. Вдоль улицы, усеянной бумажками и кучками собачьего дерьма, ржавели грязные автомобили, все как один от десяти лет и старше. Кэрни стукнул в дверь дома Спрэйка один раз, другой, третий. Отступив на шаг, задрал голову и под льющимся в глаза дождем стал выкликать перед дверью:

— Спрэйк! Валентайн!

Голос его эхом катился по улице. Спустя минуту в окнах верхнего этажа что-то мелькнуло, и он, выгнув шею, вгляделся туда, но увидел лишь фрагмент грязной занавески в сеточку да отражение уличных фонарей в таком же грязном стекле.

Кэрни толкнул дверь. Та отворилась, словно приглашая войти. Кэрни резко отступил.

— Иисусе! — вырвалось у него. — Иисусе!