Карина Вран - Свето-Тень Страница 44

Дрожь по телу.

— Что?!

— Повторю. Ключ к снятию проклятия — твоя кровь.

Или я помешалась от потрясения, или… Похоже, Фтэрх не шутил…

— Он должен напиться твоей крови.

— Как? Он ведь…

Одернула себя. Не овощ. С ним все будет в порядке. Скоро. Непременно.

— Значит, его надо напоить.

— Нужна вся моя кровь?

— Сомневаюсь. Но точного количества не скажу.

Бредовость ситуации оправдывалась только ее мрачностью.

— Мне нужна глубокая посуда. И, желательно, широкая, — проговорила я вслух.

Гвардеец кивнул. Чуть одуревший взгляд, но исполнительность близка к совершенству. Он направился передавать мой наказ незамедлительно.

Ждать пришлось долго. И все это время я простояла с закрытыми глазами, спиной к Брендону, не в силах глядеть на него.

Наконец мне принесли каменную чашу с высокими краями. До чего ж символично…

— Подержите.

Еще более обескураженный, гвардеец, тем не менее, повиновался. При виде созданного мной зазубренного клинка, точной копии того, что холодил мою ладонь в далеком сне, он отшатнулся, но затем сделал над собой усилие и шагнул ко мне, поднимая чашу.

— Вам не обязательно присутствовать. Если мои действия пугают вас, попросите прислать кого-нибудь из прислуги.

Дернулся кадык, когда он отрицательно покачал головой. Мне и самой было не по себе, но нельзя позволить рукам дрожать…

Я люблю его.

Полоснуть по запястью — легко. Сложнее справиться с темными кругами перед глазами, и направить текущую жидкость в чашу. Даже боли я не чувствовала, только противно дергало в месте пореза.

А разрез вышел хороший, глубокий. Часть гранатовых капель запятнала пол и руки гвардейца. Ерунда. Чаша наполнилась быстро, и я свела края раны вместе, скрепляя. Теперь там будет шрам, как напоминание о людской подлости.

…Он принял проклятие из рук того, кому доверяет. Оно было жидким…

Жидким должно быть и средство исцеления.

— Теперь напоите Императора.

Я отвела взгляд. Да, я трусиха, и не могу сама поить Брендона ЭТИМ.

Украдкой слизнула остатки крови с ладони с запястья, наблюдая за бледным гвардейцем, исполняющим мое требование.

Струйка, сбегающая из уголка губ, проложила путь по шее до ложа… Меня заколотило.

— Довольно? — спросила я Фтэрха.

Чаша вместительная, должно было хватить.

— Нет.

Брр… Подозвала гвардейца, сделала новый развез чуть выше затянувшегося. Какой абсурд…

Весело хлестала кровь. Готично.

Я запечатала рану в еще один шрамик. На сердце их больше, и там — больнее и глубже.

…Тот, кто принес его, действовал не из ненависти, но из любви…

И впрямь, сильной была, наверное, любовь! Бред, бред, бред!

— Теперь все.

А по виду и не скажешь… Что ж, за неимением альтернатив, будем верить Фтэрху.

«— Что это ты выдумываешь? — строго спросила Гусеница. — Да ты в своем уме?

— Не знаю, — отвечала Алиса. — Должно быть, в чужом. Видите ли…

— Не вижу, — сказала Гусеница.[25]»

Точь-в-точь про этот погожий денек!

Мне вдруг стало тяжело дышать. Конечно, кровопотеря… Я сегодня перевыполнила все донорские нормативы, притом извращенным способом.

Несколько неуверенных шагов. Возможно, я перечитала сказок в детстве?

— Оставьте нас, пожалуйста, — попросила я. Краткий поклон в ответ.

Неживое лицо Брендона. Все вокруг наполнено еще не смертью, но уже не-жизнью. Она просачивается сквозь мои барьеры, свиваясь ядовитой змеей вокруг сердца, всплескивая в мои вены частицы погибели.

Я наклонилась над ним. Поцеловала замаранные багряным губы.

Конечно, ничего не произошло. Да никто и не ожидал.

— Кровь — тоже жидкость, любимый. Надеюсь, я утолила твою жажду.

День 117.

Я потянулась, приподнимаясь на ложе, и чуть не свалилась с него от хохота и умиления. В моих ногах мирно посапывали, свернувшись рядышком, Миара и Фтэрх. Дайр'Коон заботливо накрыл крылом дымчатую кошку. Идиллия!

Как в старые добрые времена, вслед за моим пробуждением явилась Арна с подносом фруктов и кофе, который вообще-то на Консуле никогда не пользовался особой популярностью — до моего появления. По слухам, теперь он вошел в моду.

Я в очередной раз повествовала о своих приключениях, исподтишка разглядывая подругу. За время моей отлучки с Консула она изменилась, посерьезнел взгляд, проступила некая новая пластика движений, даже волосы были собраны в пучок, чего я прежде никогда не замечала за Тайли.

Вечная девушка-ребенок уступила место молодой женщине. И я не могла понять, нравилась ли мне такая перемена.

Она слушала меня внимательно, изредка кивала, ни разу не перебила, только при упоминании темных потоков слегка скривилась.

— Тот обряд, что ты проводила над Сэром Брендоном, он тоже был темным? Никогда не слышала о подобном.

И тут меня прорвало. Арна получила в ответ бурную, насыщенную тираду, в которой фигурировали: потомственные ворожеи из Вологодской глубинки, темный маг Завулон, недифференцированность обрядов в доклассовом обществе и, до кучи, христианские младенцы. На русском.

На удивление, Тайли прекрасно меня поняла. И заплакала.

Я дернулась, чтобы обнять ее, успокоить, но она отшатнулась от меня, смахивая слезы.

— Все в порядке. Я плачу от радости. Сэр Брендон сегодня очнулся. Я так виновата…

Я вскочила, как была, нагишом. Помогло! Бредовая волшба с кровопусканием, навеявшая ассоциации с синей Гусеницей, курящей кальян на шляпке гриба (кланяюсь в пол гению Льюиса Кэрролла, профессора математики), она сотворила чудо! Очнулся! Слава Гусенице, Фтэрху и Старейшим!

— Как он? К нему можно?

— Тебе — да. Твое имя было первым, что он произнес. Так мне сказали. Это все, что мне известно, прости.

Я звонко поцеловала в щеку Арну, не замечая — или не желая замечать — странной поволоки в ее глазах.

— Тут остались еще мои платья? Надо бы подобрать что-то посимпатичнее.

Сердце пело: получилось!

Коридоры дворца с бесчисленными гобеленами, статуями, букетами живых цветов в вазонах и прочими красотами будто проносились мимо меня, а не я торопливо шла по ним. Не бежала лишь потому, что в платье и на каблуках неудобно бегать.

Шла к Брендону.

Все прочее перестало быть существенным. Криоги, предательства, друзья и враги, загадочные предсказания Дайр'Коонов, предостережения Стража-Предначертания. Все важное и не очень осталось за прозрачным, но крепким стеклом. По эту его сторону были серые глаза Брендона, и я что угодно отдам, только бы в них вновь заиграло весеннее солнце!

По дороге я успешно пресекла два покушения (обрушившийся на мою голову потолок буквально в дюжине шагов от моих апартаментов едва ли был случайностью), и если с потолком пришлось повозиться, водворяя его на место и воссоздавая заново структуру вплоть до лепнины, то незнакомого служителя, вознамерившегося меня пристрелить, я, не мудрствуя, отдала на растерзание Фтэрху. Очень уж понравился дракончику приказ:

— Фтэрх, жги!

Разве могла я не порадовать крошку?.. Хотя сажа и копоть на белых стенах смотрелись потом не слишком эстетично. Перепуганного же до икоты душегуба пришлось зашвырнуть экстренным порталом в Ривал — охлаждаться и думать над своим поведением. Из доброты душевной выбросила я его не на стремнину, а к бережку, чтобы не утоп ненароком…

Будучи раздосадованной нежданными заминками, я едва не снесла телохранителей перед входом в покои Брендона (ничего, их позже наверняка откачали). Затем пришлось разгонять кудахчущий медицинский персонал, развивший бурную деятельность теперь, когда Император пришел в себя. Когда же укоризненно хмурящиеся медики покинули помещение, я пооткрывала все оконные панели, предварительно усилив внешнюю защиту, и только потом позволила себе встретиться взглядом с Брендоном.

До сих пор бледный, как оголодавший вампир, он уже не был пергаментно-серого цвета. Хорошо. Глаза, чуть печальные, но осмысленные. Видящие. Еще лучше.

— Пациент скорее жив, чем мертв, — констатировала я итоги осмотра.

— Да? Меня только что пытались убедить в обратном, — его голос был слабее прежнего, но все так же ласкал слух.

— Эти-то? Кто б сомневался… Ты больше слушай всяких изуверов, косящих под врачей — у них же во взглядах прямо плещется жажда убийства! — неся эту ересь, я пыталась его хоть немножко взбодрить. Боюсь, не особо успешно…

— Поможешь встать? Пока никто не видит.

Вместо ответа я подошла и протянула ему руку. Брендон — не из тех, кто может беспомощно лежать в постели в окружении гиперзаботливых медиков. Он — человек действия, и лишняя опека только угнетает его.