Ольга Манскова - Без имени Страница 6

— Кто тут у нас заболел? — заботливо спросил первый.

Девчонки указали на Машу.

Та сидела на кровати, картинно завернувшись в простыню, и откровенно валяла дурочку:

— Доктор! Я видала тараканов, там, в углу! Здоровых таких. А еще — синий квадрат. Он за мной гонялся!

— Так…, - сказал санитар понимающе, — А травма головы в детстве была?

Его напарник тем временем уже достал направление и стал заполнять.

— Не знаю. Не помню. А вот видения…Красивые такие. Всегда были. Знаете, доктор, а однажды я видела ангела.

— Так, эта — точно наша, — подытожил первый санитар. — За носилками спустимся?

— Да я и сама могу пойти. Только, может, я вначале переоденусь? — спросила Мария.

— Никаких «переоденусь». Пойдем скорее, а то машина уедет, — подмигнул второй санитар первому. — Хочешь покататься?

— Прямо так и идти: в халате и тапочках?

— Да! На выписку — девчата вещи тебе принесут. Спускаемся! И — побыстрее, машина ждет!

В больнице ее «сдали» невысокой невзрачной санитарочке, которая что-то постоянно жевала. Или — делала вид, что жует. Та завела ее в маленькую комнатенку, спросила фамилию — имя — отчество — дату рождения, после чего скомандовала:

— Раздевайся!

— Зачем?

— Мыться будешь. И переодеваться. Ты хоть знаешь, где ты?

— Знаю. На Пряжке.

— На Пряжке, — неожиданно обиделась санитарка. — Нет, Пряжка — заведение грубое. А у нас здесь — хорошая больница. Мы вас не обижаем. Мойся. Только крестик-то сними.

— Зачем?

— Крестик — нельзя. Ничего нельзя.

Одежда, выданная ей после омовения в большой железной ванне, была старенькой, но чистой и выглаженной. Не полосатый, как почему-то представляла Мария, халат, а просто темно-серый пиджак или рубаха (по «фасону» было не определить), так сказать, «свободного» покроя и очень большого размера. И в придачу широкие — широкие брюки на «завязочках». Приняв ванну, более походившую на старое корыто, Маша облачилась в ЭТО, после чего последовала за санитаркой в палату.

В палате последние несколько дней она усиленно отсыпалась, и, наконец, почувствовала, что начинает восстанавливаться от депрессии. Пока ее до сих пор не водили к врачу и вообще не трогали, только «закармливали» таблетками. Она видела, что происходило в этой общей палате, называемой «надзорной», с теми, кто отказывался есть таблетки: их насильно кололи магнезией или же привязывали к койке (после того, как они бурно «отказывались»). И потому, свои таблетки в первый прием она дисциплинированно проглотила. И правильно сделала, потому что у нее тут же потребовали: «Покажи язык!» Но, будучи, таким образом, впоследствии на хорошем счету, она их прятала под язык и выбрасывала в туалете.

А сегодня ее, наконец-то, перевели из «надзорки», в которой постоянно дежурили две санитарочки, в одну из «общих». Перевели вчера вечером, и она сразу заснула.

Сейчас она сидела на кровати, припоминая сон. И никак не могла вспомнить хотя бы что-то; и, тем не менее, не вспомнившийся сон не давал покоя. Что-то там было важное, как ей казалось…

Теперь напротив нее на кровати лежала девушка примерно ее возраста, с короткой стрижкой. Она смотрела в потолок и насвистывала бравую мелодию.

Другая девушка, совсем молоденькая, вероятно, еще школьница, сидела на кровати у окна и расчесывала длинные волосы. У стены около двери дама постарше их всех пила кефир из тетрапакетика и ела печенье — вероятно, передачу из дома.

Та, что со стрижкой, вдруг перестала свистеть, чуть свесилась с кровати в сторону Марии и шепотом спросила:

— Ты тут за что?

— Так. Депрессия. А ты?

— Суицид, — важно ответила та. — А Сашку — мамашка сдала, — и она кивнула в сторону той, что с кефиром. — За то, что по ночам не спит. А не спит — так, дела сердечные… Грымза мамашка, в общем. Стерва. А Маринка, — и она кивнула в сторону окна, — и правда того… У нее «канал». С инопланетянами. Жуть!

Своего имени новая знакомая не назвала. И чуть позже Маша поняла, почему. В коридоре у окна соседка по палате ей призналась: «Знаешь, почему я не представилась тебе? Не хотела женским именем. А ты мне немного нравишься. Я…непонятно, что. Хотя, сложно об этом говорить. Я — среднего пола, в общем. И мысленно зову себя Эйджен. И ты меня так зови. Для подбодрения моего духа. В общем… я — девочка, которая хочет быть мальчиком. Смешно? Ну…вот, потому и суицид, — и она показала Марии порезанные до крови руки. Раны были уже слегка поджившие, но глубокие.

— Это — не выход, — ровным голосом заметила та.

— Я знаю. Я теперь это понял, — ответила Эйджен.

С этих пор Маша в разговорах с Эйджен стала уклоняться от употребления по отношению к ней глаголов в прошлом времени. Сказать «ты пошел» или «сделал» и т. п. она не могла: язык не поворачивался, но и обидеть женскими «пошла» и «сделала» — тоже. Приходилось словесно маневрировать. А сама Эйджен говорила о себе, как о мальчике, используя «мужские» глаголы.

— Ты куришь? — спросила после обеда в общей «столовке» Эйджен.

— Нет. А что?

— Тут у парней сигарет можно стрельнуть. Если к дверям подойти, что у туалета. Они ведут на мужскую территорию. А еще, наши — ну, те, кто нормальные, — записки под дверь подсовывают. Знакомятся, переписываются — от скуки. Я пойду, сигарет стрельну.

— А курить где будешь? Ведь засекут.

— Ночью все спят. Санитары — тоже, если только «новеньких» не завезли. Можно покурить даже здесь, в комнате, где обедаем. Сесть на диван и телек включить. Застукают — спать отправят, только и всего. И то, не все: санитарки есть добрые. Разрешают ночью телек смотреть.

— Обалдеть! А… компьютер здесь есть?

— Есть, но только в кабинете врача. А кабинет ночью заперт на ключ. Ключ — на вахте. Ну, там, где рядом «ванна», через которую все проходят. Это — на первом этаже.

— Давай, попробуем его стырить. На время. Ночью. Мне комп нужен.

— Он запаролен.

— Тогда… Отменяется.

— Не-а… Чушь. Я случайно пароль слыхал. При разговоре врачихи и новенькой медсестры. Она ещё пароля не знала. Я так и думал, что эта инфа мне понадобится. Даже записал его. Но сейчас уже наизусть помню. Хотел — днём, когда врачихи не бывает, войти в кабинет и послать всем приветик. Но, кабинет или закрыт, или кто-нибудь там есть.

— Пойдем ночью, стащим ключ? Кто-нибудь вахтершу чем-нибудь отвлечет, а кто-нибудь ключ стащит…

— А - что? Немного драйва! Согласен. Но я сам пойду, потырю, в одиночку. Одному из нас лучше не светиться, меньше будет проблем. И так — даже проще. Просто, надо выследить удобный момент. Ходит же она когда-нибудь в туалет, так зачем ей дверь каждый раз запирать, ночью-то? И… что мне за это будет? Если ключ принесу?

— Уважуха.

— Только и всего? А не чмокнешь в щечку?

— Не прикалывайся. Я — не сахар, не мед и не уксус, Ромео!

— Отбрила… Ладно, чего уж. Буду с нетерпением ждать ночи. Хоть какое-то разнообразие, занятие интересное, — хмыкнула Эйджен.

Мария поняла, что просто хватит уже валять дурочку, а пора предпринимать чего-то. Поиск возможен даже внутри тупика. Надо не мечтать о том, что можно сделать при других обстоятельствах, а действовать здесь и сейчас. Да, даже здесь, в психушке, она попробует узнать, как там Фред, Николай… С Николаем ей просто надо расставить все точки над «i»: или разорвать с ним навсегда отношения, больше не вспоминая никогда, или… Простить, помириться… Только бы он снова стал прежним, таким близким ей, Николаем…

Глава 4. Файл без имени

Интел — от сокращенного «интеллект»… И, вроде бы, вначале и полностью это звучало так: «Сохраненная единица интеллекта», и планировалось называть нас СЕИ или СЕДИ, но аббревиатура не прижилась. Вначале нас стали называть «интеллекты компа», а потом — просто «интелы». И всем понятно, о ком или о чем идет речь. Дело в том, что некоторые продолжают считать нас людьми, а другие — неодушевленными предметами, навроде компьютерного вируса или, например, игры такой, компьютерной. Я сам не знаю, что я теперь такое. Набор записанных на кристалле памяти символов, запущенных в сеть? Куда запущенных, где я нахожусь? Эту самую «сеть» нельзя ни потрогать, ни услышать, ни увидеть, если не работает компьютер. Но ведь я живу непрерывно, потому что где-нибудь на планете обязательно работают компьютеры, подключенные к сети. Кстати, компьютерами, похоже, сейчас называются любые устройства с выходом в интернет, будь то компы, планшеты, айфоны, айпады, редуксы, анторы, рапперы, свиннеры или тому подобные устройства. Всем стало «до фени», на каком принципе работают все эти штуки.

Я — Фрэд. Интел. Интелом я стал совсем недавно, и еще помню осязательные ощущения; я знаю, что чувствовал, когда гладил кота или целовал женщину. Я знаю, как бывает больно, когда сломаешь ногу или порежешься… Но я уже интел, и я не захотел бы вновь стать человеком; разве только, если бы это было нужно и важно другим, для какой-либо миссии. А так… Мне нравится, что не надо есть и ходить в туалет, готовить пищу и мыть пол; я всё время здесь, и никто не может выгнать меня «из компа», забрать или сломать мой гаджет. Потому, что у меня нет гаджетов. Это — я есть внутри гаджетов, встроен в них. Хотя вовсе и не нахожусь внутри одного из них… Не пытайтесь понять: я сам ничего не понимаю. Я чувствую себя бесплотным духом или океаном, созидающим сны или беседующим со всеми.