Брюс Стерлинг - Схизматрица Страница 61

— Ясно. Подстраховываешь ставки человечества. Ты всегда играл умно, Невилл.

Старый шейпер был польщен. Он оглушительно чихнул; испуганный кот, сорвавшись с его колен, прыгнул на стол, раздирая когтями бумаги.

— Извини, — сказал Понпьянскул. — Бактерии, шерсть кошачья… Никак не могу привыкнуть.

— Хочу попросить тебя об одном одолжении. Я уезжаю на Царицын Кластер и хотел бы взять с собой одного из местных.

— Из тех, что «на вымирание во внешний мир»? На Дембовской ты их всегда прилично устраивал. Забирай, конечно.

— Нет, молодого.

— Тогда невозможно. Опасный прецедент. Подожди-ка… Это что, Абеляра Гомеса?

— Именно его.

— Ясненько. Тревожит меня этот малец. Ты знаешь, что в нем кровь Константина? Я слежу за местной генетикой. А в этой линии что ни дите, то гений.

— Значит, это я делаю тебе одолжение.

— Похоже на то. Жаль, что ты уезжаешь, Абеляр, но при нынешней твоей идеологии ты дурно повлиял бы на общественность. Ты ведь здесь, как ни говори, культурно-исторический герой.

— Я покончил со старыми мечтами. Энергия ко мне вернулась, а моя новая мечта — на Царицыном Кластере. Если я не сумею поверить в нее сам, то хоть помогу тем, кто верит. — Он поднялся и осторожно отодвинулся от кота, принявшегося изучать его ноги. — Удачи тебе с твоими мышами, Невилл.

— И тебе того же, Абеляр.

Глава 9

Народная Корпоративная Республика Царицын Кластер

15.12.91

Механизмы богатства работали в полную силу. Мир захлебывался в потоках сокровищ. Кривые роста летели вверх с обманчивой, как всегда, скоростью, ошеломляя своей противоестественной быстротой неосторожных и настораживая бдительных.

Население Солнечной системы достигло 3,2 миллиарда человек. Оно удваивалось каждые двадцать лет и обещало снова удвоиться. Четыре сотни главных механистских астероидов гнали в мир громадную приливную волну продукции, вырабатываемой восемью миллиардами самовоспроизводящихся горнодобывающих роботов и четырьмя тысячами полномасштабных автоматических заводов. Миры шейперов, измерявшие свое богатство иным образом, трещали по швам от невероятных двадцати миллиардов тонн продуктивной биомассы.

Первоначальный курс солярноорбитального килобайта возрос до астрономической цифры, выразимой удобнее всего как 9,45 х 1018. Мировые запасы информации, считая только хранящиеся в открытых для всеобщего доступа банках данных и исключая гигантские массивы секретных данных, составляли в совокупности 2,3 х 1027 бита, что эквивалентно ста пятидесяти среднего объема книгам на каждую звезду в каждой галактике обозримой вселенной.

Чтобы удержать популяцию в целом от разложения в этой оргии изобилия, приходилось принимать строгие меры.

Многие мегаватты энергии, достаточные для снабжения государств Совета, радостно растрачивались на высокоскоростные трансорбитальные лайнеры. Эти космические корабли, достаточно большие, чтобы обеспечить сотням пассажиров все мыслимые удобства, возводили себя в достоинство национальных государств и тоже переживали взрыв перенаселенности.

Но ни одно из последних материальных достижений не шло ни в какое сравнение с социальным воздействием научного прогресса. Открытия в области статистической физики доказали объективность существования четырех уровней сложности Пригожина и постулировали существование пятого. Возраст космоса был вычислен с точностью до плюс-минус четырех лет. Предпринимались малопонятные для непосвященных попытки оценить квазивремя существования ур-пространства преконтинуума.

Стали возможны межзвездные путешествия с до-световой скоростью. Было отправлено пять экспедиций, укомплектованных малогабаритными добровольцами-проволочными. Интерферометрия со сверхдлинной базой, проведенная радиотелескопами кораблей проволочных, измерила точные параллаксы большинства звезд орионского рукава галактики. Изучение рукавов Персея и Центавра выявили тревожные участки, где расположение звезд отличалось подозрительной упорядоченностью.

Новые исследования галактик локального Суперкластера уточнили постоянную Хаббла. Мелкие расхождения привели некоторых визионеров к заключению: развитие вселенной подвергается грубому вмешательству со стороны.

Знание было силой. Завладев знанием, человечество обрело силу — яркую и неистовую, точно провод под высоким напряжением. Ставки были, как никогда, высоки: перспективы были ослепительнее, потенциалы — богаче, а возможные последствия — серьезнее, чем когда бы то ни было в прошлом.

Но и человеческий разум не до конца еще исчерпал свои ресурсы. Средства к дальнейшему выживанию найдены были не только острым восприятием вооруженных арсеналом «растягивающих мозг» биохимических препаратов шейперов, не только передовой кибернетикой и неумолимой логикой искусственных разумов механистов. Мир оставался цел и невредим благодаря фантастической способности человеческого разума. Способности скучать.

Человечество всегда окружали чудеса. И ничего особенного из этого не проистекало. Жизнь, пусть даже осененная космическими откровениями, продолжала вращаться в уютной повседневной рутинности. Раскольнические группировки становились все более причудливыми, но люди, ко всему привыкающие, вскоре переставали им ужасаться. Откровенно антигуманные подвиды, наподобие Призрачных интеллигентов, Омаров или Кровавой бани, тем или иным образом входили в каталог возможного и даже становились предметом анекдотов.

И все же в мире чувствовалась напряженность. Новые, разрозненные человечества неслись, не разбирая дороги, к непонятным целям, скорость кружила им головы. Износились до дыр старые предрассудки, прежние ценности устарели. Целые общества были парализованы слепящими перспективами неограниченных возможностей.

Напряженность принимала разные формы. Для катаклистов — тех самых, первыми почувствовавших ее, сверхспособных — она была неистовым объятием Бесконечности, не заботящейся о последствиях. Даже саморазрушение — и то облегчало несказанную боль. Дзенские серотонисты попросту отказались от перспектив ради блаженного покоя и мира. Для прочих напряженность не выражалась ни в чем конкретном. Разве что вызывала покалывающее беспокойство на рубеже сна и яви или яростные слезы, когда внутренние запреты сняты спиртным либо наркотиком…

А для Абеляра Линдсея сиюминутное проявление этой напряженности выражалось в том, что он сидел, пристегнувшись к столику, в «Маринере», одном из баров Царицына Кластера. Бар помещался в невесомости надувной сферы, на стыке четырех длинных переходов, и был чем-то наподобие полустанка посреди россыпи жилых модулей, составляющих кампус Космоситета метасистем Царицына Кластера.

Навалившись на куполообразный столик, он прижал липучие налокотники своего костюма к скатерти. Линдсей дожидался Уэллспринга.

Ему шел сто седьмой год. Последнее омоложение не изгладило полностью внешних признаков старости. От уголков глаз лучиками разбегались морщины, от крыльев носа к углам рта пролегли глубокие складки. Переразвитые лицевые мышцы окаймляли его подвижные темные брови. Он носил небольшую бородку, а длинные седеющие волосы были сколоты булавками, украшенными драгоценными камнями. Морщины прорезали бледную, словно вощеный пергамент, кожу живой руки. Протезная же была покрыта сотами сенсорных пластинок.

Он разглядывал стены. Владелец «Маринера» сделал внутреннюю поверхность бара непрозрачной и превратил в планетарий. Вокруг Линдсея и дюжины других посетителей простирался пустынный марсианский ландшафт, прямая трансляция с Марса, круговая панорама в цвете, создававшая полный эффект присутствия.

Месяцами неустанная робокамера колесила по краю кратера Маринер, транслируя его виды. Линдсей сидел к громадному провалу спиной: титанические масштабы и извечная безжизненная пустота вызывали у него весьма болезненные ассоциации. Валуны предгорий, проецируемые на круглую стену напротив, гигантские каменные столбы и источенные ветром барханы словно в чем-то его упрекали. Чувство ответственности за целую планету было для него новым. Три месяца он в ЦК, а никак не привыкнет к масштабам этой мечты…

Из-за соседнего столика, отстегнувшись, поднялись в воздух трое космоситетских ученых. Один из них, заметив Линдсея, подплыл к нему:

— Прощу прощения, сэр. Уверен, что я вас знаю. Профессор Бела Милош, не так ли?

Незнакомец, подобно многим шейперам-перебежчикам, производил впечатление человека с налетом высокомерия и фанатизма.

— Да, я был известен под этим именем.

— Я — Евгений Наварре.

— Припоминаю… Специалист по мембранной химии? Какая приятная неожиданность. — Линдсей знал Наварре по Дембовской, но только через видеообмен. Сейчас Наварре показался ему сухим и бесцветным. Да ведь и сам он тоже стал за эти годы таким… — Присаживайтесь, профессор.