Йен Макдональд - Река Богов Страница 9

Лал Дарфан блаженно улыбается, а его кабинет начинает растворяться. Наконец остается только улыбка в стиле Льюиса Кэрролла, но и она постепенно исчезает в гималайском небе, да и само гималайское небо сворачивается и ускользает куда-то в самые дальние уголки сознания Наджьи. И вот она снова сидит, окруженная системой средств визуализации, на вращающемся кресле с обилием аппаратуры по переработке белков, представляющей длинную, уходящую куда-то вдаль перспективу. Словно «мозги в бутылках» в научно-фантастическом фильме.

— Он вполне убедителен, не правда ли?

Голос Сатнама-Который-Несколько-Задается действительно звучит агрессивно. Наджья снимает лайтхёк, все еще чувствуя некоторую спутанность сознания из-за полного погружения в атмосферу интервью.

— Я думаю, что он думает, что он думает...

— Именно так, как мы его программировали. — У Сатнама имеется стиль, специально выработанный для общения с прессой, и такая же одежда плюс необычайная самоуверенность. Но Наджья замечает маленький трезубец Шивы на платиновой цепочке у него на шее. — Суть в том, что Лал Дарфан столь же четко запрограммирован, как и его герой Вед Прекаш.

— Именно. В том-то и суть — в разнице между видимостью и реальностью. Если люди могут поверить в реальность виртуальных актеров, то что же еще в таком случае они способны проглотить, не подавившись при этом?..

— Ну, не надо раскрывать все карты. — Сатнам улыбается, проводя ее в следующее отделение. Сейчас он очень мил, думает Наджья. — А здесь у нас «метамыльный» отдел, где Лал Дарфан получает сценарий, от которого, как ему кажется, он совершенно не зависит. И наш «метамыльный» отдел ничуть не менее важен, чем собственно «мыльный».

Отдел представляет собой большую «ферму» из рабочих станций. Перегородки из темного стекла: сотрудники работают здесь в полумраке, освещаемом мерцанием мониторов. Руки разработчиков движутся в нейропространстве. Наджья с трудом подавляет дрожь от мысли о том, что и она могла бы провести всю свою жизнь в подобном месте, куда никогда не попадает солнечный свет...

Какой-то случайный лучик касается высоких скул, безволосого черепа, изящная тонкая рука приковывает к себе внимание Наджьи, и теперь наступает ее черед оборвать Сатнама.

— Кто это?

Сатнам вытягивает шею.

— А, это Тал, новичок здесь. Он занимается разработкой обоев с визуализацией.

— Мне кажется, следовало бы употребить местоимение «эно», — замечает Наджья, пытаясь получше разглядеть ньюта.

Она не знает, почему ее так удивило присутствие здесь, в производственном отделе, представителя третьего пола. В Швеции ньюты склонны выбирать творческие профессии, а самая популярная индийская «мыльная опера» должна быть особенно привлекательной для них. Наджья вдруг начинает понимать, что всегда полагала, будто уходящая во тьму столетий история индийской транс- и бисексуальности была надежно сокрыта от нескромных взоров и прочно табуирована.

— «Эно», «оно», «он» — как вам угодно... «Эно» — модное местоимение в наши дни. Некоторых из них приглашают на важные приемы с большими шишками.

— Юли. Русская модель. Я попыталась пробиться на встречу, взять у него интервью, у этой... этого «эно».

— Но променяла его на Толстого Лала?

— Нет, меня в самом деле очень интересует психология актеров-сарисинов.

Наджья не может удержаться и снова бросает взгляд на ньюта. «Эно» поднимает взгляд. Их глаза на какое-то мгновение встречаются. Взгляд Юли ничего не выражает, «эно» просто смотрит, холодно и равнодушно, затем вновь возвращается к работе. Руки «эно» ваяют символы.

— Толстый Лал не знает, что персонажи и сюжет представляют собой базовые пакеты, — продолжает Сатнам, ведя Наджью среди мерцающих рабочих станций. — Мы продаем лицензии, и различные национальные трансляционные компании включают в них собственных актеров-сарисинов. В Мумбаи и в Керале Веда Прекаша играют разные актеры, которые в тех краях не менее знамениты и популярны, чем Толстый Лал здесь.

— Все есть лишь версия всего остального, — замечает Наджья, пытаясь что-нибудь понять в изысканных движениях длинных пальцев ньюта.

Выйдя в коридор, Сатнам продолжает болтовню:

— Значит, вы и в самом деле из Кабула?

— Я уехала оттуда, когда мне было четыре года.

— Мне об этом почти ничего не известно. Я уверен, что...

Наджья резко останавливается и поворачивается к Сатнаму. Она на полголовы ниже eгo, однако, увидев выражение ее лица, он делает шаг назад. Наджья хватает Сатнама за руку и чертит номер «UCC» у него на тыльной стороне ладони.

— Вот мой номер. Позвоните. Возможно, я отвечу. Могу предложить прогуляться, но если мы куда-нибудь и пойдем, то место буду выбирать я. Согласны? А теперь спасибо за экскурсию. Думаю, что выход смогу найти сама.

Когда Наджья на фатфате подъезжает к обочине, он уже стоит в том самом месте, где обещал, не опоздав ни на минуту. По просьбе журналистки Сатнам одет не так, как обычно, хотя на нем по-прежнему трезубец Шивы. Она уже много их видала — у самых разных мужчин.

Он усаживается на сиденье рядом с Наджьей.

— Я собиралась с вами расплатиться за экскурсию, помните? — спрашивает девушка.

Рикша въезжает в хаотическое коловращение уличного движения.

— Туром-загадкой? Очень хорошо, даже интересно, — отвечает Сатнам. — А вы написали статью?

— Написала, поставила точку, развязалась с этим, — говорит Наджья.

Она действительно наскоро отстучала сегодня статью на своем компьютере на террасе «Империал интернэшнл», здешнего общежития для рюкзачников, в котором снимает комнату. Наджья выедет оттуда сразу же, как только из журнала пришлют гонорар. Австралийцы действуют ей на нервы. Они стонут и жалуются по любому поводу.

Суть в том, что у Наджьи есть бойфренд. Его зовут Бернар. Он француз, лентяй с отвратительными манерами, убежденный в собственной гениальности. У Наджьи есть подозрение, что Бернар живет в гостинице только ради того, чтобы без особого труда добывать себе новых девочек — таких, как она. Но он практикует тантрический секс, и у него стоит с любой женщиной не менее часа: по крайней мере, пока он распевает свои гимны. До сих пор тантра с Бернаром заключалась для Наджьи в том, что ей приходилось по двадцать, тридцать, сорок минут сидеть у него на коленях и тянуть за кожаный ремешок, обвязанный вокруг его члена, затягивая петлю все крепче и крепче, заставляя член напрягаться все больше и больше, пока глаза Бернара не начинали вылезать из орбит и он не восклицал, что Кундалини пошла вверх. В переводе на обычный язык это означало: таблетки наконец-то подействовали. Наджье такой вариант тантры совсем не нравится. И вариант бойфренда тоже. Сатнам также не относится к ее типу мужчины примерно по тем же причинам, что и Бернар, но все-таки это не более чем игра, развлечение — «почему бы и нет»? Наджья Аскарзада выжала из своих двадцати двух лет столько, сколько смогла, и ограничивало девушку только некоторое чувство ответственности за слишком частые «почему бы и нет?», которые и привели ее в Бхарат наперекор мнению учителей, друзей и родителей.

Нью-Варанаси переходит в старый Каши постепенно. Улицы начинаются в одном тысячелетии и заканчиваются в другом. Шпили небоскребов, взмывающих в заоблачную высь, соседствуют с запущенными проулками и деревянными лачугами, построенными лет четыреста назад. Виадуки метро и подвесные дороги проносятся мимо разрушающихся древних храмов, напоминающих дряхлые фаллосы из песчаника. Сладковато-приторный аромат гниющих цветочных лепестков перекрывает даже запах неисчислимых выхлопов от спиртовых двигателей, смешиваясь в урбанистическое благоухание, которым города прикрывают вонь бездонных клоак. Бхаратская железная дорога содержит дворников со специальными метлами для сметания цветочных лепестков с путей. Каши производит миллионы и миллионы лепестков, и стальные колеса не в состоянии с ними справиться.

Моторикша сворачивает в темный переулок с множеством маленьких магазинчиков и лавок. Бледные пластиковые манекены, безрукие и безногие — однако, тем не менее, улыбающиеся, — покачиваются на крюках у них над головой.

— Можно ли узнать, куда меня везут? — спрашивает Сатнам.

— Вы очень скоро увидите...

А правда состоит в том, что Наджья здесь никогда раньше не бывала. Но с того самого момента, когда она услышала, с каким восторгом квохчут австралийцы о своей необычайной смелости, выражающейся в факте посещения этого загадочного места, которое у них, как ни странно, не вызвало ни малейшего отвращения, девушка искала повод отправиться в названный таинственный клуб.

Она не имеет ни малейшего представления о том, где находится, но, когда болтающиеся на крюках манекены уступают место проституткам, стоящим в открытых магазинных витринах, понимает, что водитель везет их в нужном направлении. Большинство дамочек явно восприняли западную моду: они затянуты в лайкру и демонстрируют прохожим вызывающего вида обувь. Лишь немногие придерживаются местной традиции и сидят в железных клетках.