Андрей Лазарчук - Сироты небесные Страница 10

Интересно, что обломки точно такого же цвета и с такими же прожилками, в изобилии разбросанные повсюду в ближайшей, ближней и не очень ближней округе, – крошатся, как мел. Именно в качестве мела их и используют в школе.

Возле развалин можно не искать: пусто. Взрывом из домов всё вымело далеко-далеко. Можно сказать, к чёртовой бабушке. Кой-какие вещи находили и в сорока километрах отсюда. Но основная масса упала в секторе, который начинается в километре от здания и заканчивается в шести-семи.

Для того, чтобы не бить зря ноги, нужно обладать э-э… не вполне рациональным чутьём. То есть искать там, где, по идее, найти ничего нельзя.

Многие, кто отваживается ходить на Свалку, ходят с лопатами. Олег считал это слабачеством. То есть лопатку, конечно, нужно иметь – на случай, если хреновина сидит в земле или под корнями и голыми руками не изымается. Но копать всё подряд… ну уж нет. Извращение это.

В тени разрушенного здания они сделали получасовой привал, перекусили ломтиками кривых баклажан и вялеными мясными корешками. Было уже хорошо за обед, и начинался тот пропитанный зноем час, когда над травами поднимается и держится марево запахов – такое плотное, что его приходится раздвигать руками. Случалось, что люди теряли сознание в этом мареве или же уходили куда-то, не помня себя. Олег был к травяным запахам стоек и знал, что ребятишки продержатся тоже. Сегодня, может быть, зной будет не так неистов – всё-таки солнца нет, небо затянуто белёсой светящейся пеленой с сизыми перьями по краям… зато нет ветра – и влажность.

Летом – где-нибудь в Яйле – да ещё после грозы…

Олег отогнал лишние мысли.

– Подъём, – скомандовал он, взвалил на плечи старый выцветший рюкзак и зашагал, не оглядываясь.

До самого вечера попадалась сущая безделица, за которой и наклоняться-то лениво, и Артём в какой-то момент вообще перестал смотреть под ноги, а наоборот – начал глазеть по сторонам и вверх. Лес тут был странный: старые деревья, когда рвануло, большей частью легли на землю и превратились в труху, только корянные трубы остались, поросшие мхом; а меньшей частью – те, которые устояли, – тоже погибли, но при этом окаменели. Тонкие ветки их посбивало зимними ураганами под ноги, и приходилось блюсти осторожность: кожаную трёхслойную подметку они прокалывали легче шила. Деревья, выросшие после тех событий, стояли длинные, тощие, почему-то всегда наклонённые немного или изогнутые, причём в разные стороны, как попало, а не то чтобы по ветру, или к солнцу, или как-то ещё …

И вот так, разглядывая совсем не то, что следовало, Артём увидел, что у нескольких старых каменных деревьев косо срезаны вершины. Будто летело что-то большое и упало… упало вон там.

В густых колючих кустах.

Кусты – густы…

Артём натянул толстые рукавицы, расчехлил топорик и принялся за работу. Прорубив достаточный коридор, он выбрался обратно и громко позвал остальных.

Кусты маскировали собой продолговатую воронку. Метров пятнадцать в длину, метров пять в ширину. Сквозь мох, устилающий дно, выпирали какие-то металлические рёбра.

– Ух ты… – только и сказал Олег.

– Теперь мы богатые, да? – поинтересовался Артурчик.

– Смотря какой металл, – важно сказал Спартак. – Может оказаться и вообще бесполезный. Помнишь ту трубу?

"Та труба" была найдена не здесь, а в реке: серо-чёрная, толщиной с руку и очень тяжёлая – едва ли в рост человека, а еле-еле доперли её до школьной кузницы. Решили, что свинец. И что же? – стали нагревать, а она возьми да и рассыпься белым порошком…

– Похоже на сталь, – сказал Артём. – На нержавейку.

– Похоже…

– Осторожно, – сказал Олег. – Сначала снимаем мох – от краёв к центру.

Он стал сбрасывать рюкзак и зацепился лямкой за локоть. Сделал движение плечами, не получилось, тогда он крутнулся, что-то зашуршало, подломилось, и мальчишки не успели моргнуть и тем более не успели схватить и поддержать – учитель поскользнулся на мху, съехал в воронку и мгновенно исчез. Мох задрался, и обнажилась блестящая чёрная поверхность "дикого стекла".

– Это Жерло, – наконец сказал Артём, как будто остальные ничего не видели, а главное, не понимали, чтопроизошло.

Там, за стенами, был день, но внутри просторного помещения царили мгла, полумгла, неверные тени и красноватые отблески. Потрескивая, остывал горн. По углям всё реже пробегали малиновые и винно-красные червячки жара. Пританцовывали язычки неяркого пламени грубых, коряво отлитых свечек и свечечек. Дневной свет, отсечённый тяжёлой дверью кузни, дрожал на пороге, даже не смея искать случайную щель.

Разводить кощуны следует в темноте.

Широкий верстак был занят весьма необычными для мастерской предметами. Ярослав перебирал их один за другим – оценивая, сортируя, запоминая, что следует поправить, откладывая, что переделать. Шары, утыканные перьями. Шуршащие летучие змеи. Самодельные фейерверки и взрывпакеты. Костяные гирлянды, издававшие неприятный треск даже при лёгком шевелении. Деревянные змеиные головки с мерцающими неживым светом глазками. Беглые сигнальные огоньки. Арбузные грибы с вырезанными в них жуткими рожами.

Рожи, кстати, смазанные по контуру фосфорной мазью, он опробовал только о прошлом годе, получил прекрасные результаты и задним числом удивился, почему так поздно вспомнил об этой чисто земной пугалке, пусть даже известной ему лишь в теории, и то – благодаря неуёмной страсти к чтению. Можно было даже выстроить чёткую теорию, почему так произошло: в своем колдовстве опирался он, главным образом, на продвинутый школьно-студенческий курс физики и химии, на спецкурс военной кафедры, читанный отставником-пограничником, да на глубокое знание слабых мест человеческой натуры, котором он, однако, пользовался с большой оглядкой, – в то время как старый ирландский Дагда, безусловно, ни к физике, ни к химии отношения не имел, будучи порождением магии, колдовства и нечистой силы, в кои Дворжак не верил – а потому активно эксплуатировал.

Главное своё назначение – отпугивать от дома всякую погань – Дагда выполнял, как оказалось, блестяще. Благодаря трём его страхолюдным рожам прошлогоднее нападение было на самом опасном участке даже не отбито, а отведено – причем истерические вопли нарвавшихся на Дагду молокососов были такими заразительными и громкими, что сработали дополнительным пугалом.

Следовало подумать, как бы научить такую рожу летать… Ну, не летать, но скользить вдоль тонкой нити – не так уж сложно. Одну – наверняка успеет. А вот перьевые шары, пожалуй, пора сдавать в утиль – привыкли к ним, никакого эффекта. Или попридержать несколько лет в резерве? Глядишь – и опять толк будет.

Огромная клочковатая тень скачком закрыла дальнюю стену и потолок – Дворжак склонился над столом. Возьмём вот этот, продолговатенький, в донышко хорошая кастрюлька поместится, только не воды нальём, пожалуй, а рапы местной, тяжёлая и неплёская… а в темечко – кольцо и карабинчик, а то крючок может и соскочить… вешаем, внутрь лампадку запускаем, затеплим…

Над столом расцвела ухмыляющаяся кривая рожа, неторопливо посматривающая из стороны в сторону.

Дворжак, довольный, выпрямился, развёл плечи. Тень его, подсобравшись и окрепнув, соскользнула с потолка и неторопливо зашагала по стене из угла в угол, лишь самую чуть отставая от хозяина на поворотах.

…И прятались тени во тьме…

– …ещё-ещё-ещё! – выдохнул Артём, братья заорали что-то в ответ, снова потянули – и из Жерла наконец появились Вовочкины ноги, а потом и весь Вовочка, Артём распластался по скату воронки, схватил его за руку – Вовочка вцепился судорожно, рука была мокрая и холодная – и помог выбраться на край. Подоспел Михель, на ходу сдирая кожуру с пластырного листа. Вовочка стонал сквозь зубы, верёвка сильно ободрала ему лодыжки, и вообще он был весь в царапинах и ссадинах. Из носа капала кровь, он сидел, зажав его пальцами, и говорил гундосо. Но понять можно было.

– Его там заклинило. С рюкзаком. Намертво. Главное, правую руку как-то внизу зажало, он её не чувствует. Дышать может, но с трудом – очень тесно. Я верёвку за лямки рюкзака привязал, по-другому не получалось. Под мышками не продеть. То есть слева можно, но там сорвётся, потому что рука вверх торчит. А за шею вроде бы не стоит, как вы думаете? – он засмеялся, закашлялся и всхлипнул одновременно. – Говорит, что головой приложился, но терпимо. Холодно там, как в железном гробу… Если сейчас его не вытащим, то горячего питья надо будет сделать и спустить. Иначе господин учитель наш лапки надует… Дайте попить.

Ему дали попить, и Вовочка несколько раз стукнул себя по зубам горлышком фляги, а потом плеснул в ладонь и неловко обтёр замурзанную физиономию.