Майкл Гир - Реквием по завоевателю Страница 13

«Я убил ее. Единственную женщину, которую любил. Я убил ее!»

«У тебя нет души, Стаффа. Ты — машина… конструктор из человеческой плоти… машина… творение…»

Голос Претора отдавался призрачными волнами, заставив Стаффу кар Терма прижать кулаки к черепу и безжалостно колотить свои виски, пытаясь заглушить пронзительный голос.

— Будь ты проклят! Будь ты проклят. Претор! — провыл он в тишину своих личных комнат. Вокруг знакомые стены воззрились на него в красноречивом молчании. Трофеи и награды висели на своих привычных местах: добыча битв, где он сражался и побеждал. Памятники его стратегическому и тактическому гению. Теперь они казались жалкими запачканными воспоминаниями о крови, из которой был вырван каждый из них.

Его корабль «Крисла», названный в ее честь, насмехался над ним горькой иронией ее смерти.

Стаффа заскрипел зубами, стараясь заглушить гадкое удовлетворение, звучавшее в голосе Претора. Внезапно энергично Стаффа сгруппировался, чтобы спрыгнуть со своего спального матраса. Он легко приземлился на босые ноги и резко повернулся, приняв боевую позу: нервный, с учащенно бьющимся сердцем от голоса в своей памяти.

Как это могло так получиться? Как старик сумел так сокрушительно победить его? «Я сам это над собой сотворил. Ее кровь на моих руках!»

Он откинул голову, глотая холодный воздух.

— Будь ты проклят, Претор! Пусть Проклятые Боги отрыгнут твое загнившее тело! Как ты довел меня до такого?

Он гневно затряс головой, получая удовольствие от ощущения распущенных волос, падающих темным облаком вокруг лица.

— Я не могу быть уверенным в том, что буду мыслить четко.

Претор издевался над ним:

«Пусть Бог сгноит твою нечеловеческую душу, Стаффа — ты — человек проклятый… проклятый… проклятый…»

— Верно.

Взгляд упал на сверкающий аппарат. Он поставил под кран золотую Риганскую чашу и тупо смотрел, как сосуд наполняется янтарем микленского бренди. Сможет ли он утопить этот кудахтающий призрачный голос в алкогольной дымке?

— Действительно, Претор. Я был проклят с того момента, как увидел тебя. — Горечь, прозвучавшая в его голосе, тронула его, издевалась над ним, сжимала внутренности. Как жаль, что мое тело не лежало в тот день рядом с моими родителями, а. Претор?

Он лениво пил бренди, почти не ощущал своего тела и ароматной мягкости напитка, высоко ценимого во всем свободном космосе.

Вопреки его воле скользили видения более молодого Претора. Смеясь, он протянул ему руку во время обучения одиночному бою. Стаффу увлек калейдоскоп картин и звуков, ощущений и воспоминаний. Он закрыл глаза, заново переживая те дни.

— Мы были… Мы так много значили друг для друга… когда-то. — Он вспомнил поощрения, похвалы, да — и даже любовь. — И все же мы дошли до того, что, в конце концов, встретились, как… как звери! — Болезненное онемение свело его пальцы, сжимавшие усеянную драгоценными камнями ручку чаши. — Что ты устроил. Претор?

Голос Претора резал его разум:

«Ад, который ты сотворишь сам! — Стаффа поморщился. — У тебя нет души, Стаффа… Нет ответственности перед Богом». — Каждое пылающее слово огненными буквами клеймило его сердце. — «Тебя клянут, как демона».

Стаффа заставил себя сглотнуть, прижимая чашу к пылающему лихорадкой лбу.

— Ад… — вырвался из горла Стаффы сдавленный шепот. — И я убил тебя. Претор!

Он потряс головой, и какое-то видение давних времен смутной тенью проскользнуло в его искореженных мыслях.

«Как я убил ее».

Он почувствовал, как Крисла смотрит на него своими магическими глазами. В нем начало подниматься отчаяние, грозя захлестнуть его. Но он заставил себя снова подумать о Преторе.

— А, я помню. Претор, — лицо Стаффы исказилось. — Ты пришел ко мне после того, как я занял первое место на Микленских Играх. — Его палец рассеянно скользнул по угловатым вставкам чаши. — Ты помнишь тот день. Претор? Помнишь гордость в своих глазах? Помнишь, как я подбежал к тебе? Обнял тебя?

— Я был так одинок… Сколько трудился. Тренировался много месяцев, лишь бы увидеть твою улыбку! — Стаффа шмыгнул носом. Понимал ли ты, что она для меня значила? Каким я тогда был молодым и ранимым? Все жертвы я приносил ради тебя. Боль, пот, постоянное напряжение усталых до боли мышц. Я все перенес, и так старался… Все ради тебя.

— Молодые люди бывают… Нет, я был… один… один такой. Сирота, понимаешь? У меня не было никого, кроме тебя. Претор. Тебе — тебе одному — принадлежала моя вера. — Усеянный камнями рельеф врезался ему в кожу. Волшебные глаза Крислы глядели сквозь дымку его воспоминаний. Собрав всю свою волю, он оттеснил ее образ прочь и вновь воссоздал перед собой лицо Претора.

— Ради тебя я готов был бы умереть! — Пересохшие губы конвульсивно дергались. — После стольких лет борьбы ради тебя. После одиночества. После моей потребности быть тобою замеченным… служить предметом твоей гордости… ты… — Стаффа с трудом наполнил воздухом свои ноющие легкие. — Потом я победил на Играх. Я увидел торжество в твоих глазах. Претор. Торжество. И ты положил руку мне на плечо и назвал меня… сыном.

Горько-сладкое воспоминание.

— Да, твое самое великое творение. Претор. — Он снова отхлебнул бренди, включив экран монитора у себя над головой. — Что сделало меня таким непохожим на других? Разве мое тело не такое же, как у всех? Что делает меня чудовищем, а не обыкновенным человеком, как все окружающие?

Лицо Крислы опечалилось, и ее призрачное изображение шевельнулось в окружающем его сумраке.

Он беспокойно смотрел на сверкающую чашу.

— Чудовище? Скольким людям удалось самостоятельно создать чудовище? Ответь мне на этот вопрос. Претор!

Изображение Миклены образовалось над платформой для сна; медленно вращающаяся планета, где столбы дыма собрались над континентами и под облачным покровом растеклась зима, шагая по изголодавшимся по солнцу землям.

— Видишь, у нас по-прежнему общие видения. Претор. — Он сухо хохотнул, ощущая упрек на лице Крислы. Она никогда бы не позволила ему сосредоточиваться на провале. Но теперь… Что ему осталось?

Стаффа опустил глаза к пальцам, сжавшим сказочную чашу.

— Итак, я убил все, что когда-то любил. Я своими собственными руками сломал твою сгнившую от старости шею, Претор.

— Он поднял руку, разглядывая причудливый узор ладони, изучая петли и спирали на подушечках пальцев, которыми он чуть шевелил.

— И Крисла, моя Крисла, я сам сделал тот выстрел, который разорвал тебя на мельчайшие частицы. Я был так близок… так страшно близок — и не знал этого.

С этими словами он швырнул чашу через всю комнату и разбил бесценный этарийский сосуд для жертвоприношений шестого века на угловатые осколки. Бренди оставило разбрызганное пятно жидкости, начавшей стекать по стене.

«Я отправляю тебя в ад, который ты сотворишь сам! — повторил в его уме пронзительный голос. — У тебя нет души… нет души… нет души…»

Голос все повторял и повторял, внедряясь я мысли Стаффы, превращаясь в его существо.

«Конструкция. Машина. Творение. Без Бога», — все долбил и долбил тот голос.

Но, может быть, у Седди мой сын? Где? — Он отупело мигнул, а потом уронил голову на руки, и плечи его затряслись от удара этих слов. — Крисла? Где он? Он — единственное, что осталось мне после тебя.

«Ты не человек… У тебя нет души…»

— Что ты сделал со мной. Претор? Кто я?

— Ищи своего сына, — казалось, голос Крислы раздался в комнате. — Ищи своего сына.

Глава 4

Даже секретарша перестала бросать взгляды на Синклера Фиста. Он сидел на одном из полированных стульев, расставленных вдоль стены приемной судейского магистрата. Как и во всех приемных, здесь стояли терминалы компьютера с официальным программированием, новостями и развлекательной программой. Много часов назад Синклер Фист перепрограммировал установку на работу с библиотекой, вызвал учебник по многопространственной геометрии, которую изучал, и погрузился в чтение.

Поэтому оклик секретарши застал его врасплох:

— Сэр? Рядовой Фист?

Синклер записал свою работу на карманном комме и вскочил со стула:

— Да? Меня готовы принять?

Она подарила ему одну из улыбок, характерных для секретарш всей Вселенной и сказала:

— Извините, сэр. Но наша работа заканчивается. Боюсь, что судейский магистр вас сегодня принять не успеет.

Синклер шагнул к ее столу и наклонился. В груди его поднималась паника.

— Но вы не поняли! Завтра я улетаю. Перехожу в действующую часть. Мне необходимо увидеть его. У меня может не быть другой возможности.

Пластмассовая улыбка осталась на ее лице, как маска.

— Мне очень жаль, сэр. Это просто невозможно. Вы должны понять, у судейского магистра очень плотно расписанный день, а для того, чтобы поднять такое старое дело нужно время…

В этот момент открылась дверь и из нее вышел седовласый человек в малиновых одеждах Риганского правосудия. Он обратился к секретарше: