Ольга Чигиринская - Сердце меча Страница 16

Дик закрыл и запустил машину, а сам сел на корзину с бельем и включил книгу. Шекспир ему действительно понравился, Макбет чем-то напоминал Тайра Киёмори, а «Король Лир» хоть и был списан со старинного фильма «Ран», все равно было интересно читать, и Корделия чем-то казалась похожей на леди Констанс.

Теперь он дочитывал «Отелло» — и было уже понятно, что дело кончится плохо: бедняга мавр оказался доверчивым, как ребенок. Правда, Дика покоробила эта странная доверчивость: он был убежден, что хороший человек скорее поверит хорошему, чем плохому, а раз так — Отелло должен был поверить жене, а не клеветнику Яго. Но, видно, несчастный совсем плохо думал о себе, если считал, что жена предаст его при первом же удобном случае…

Он дочитал «Отелло» и убедился, что все ожидания оправдались: утешиться можно было только тем, что негодяй получил по заслугам. Дик не стал открывать последнюю трагедию — «Ромео и Джульетта»; решил отложить ее до вечера, чтобы прочесть после прыжка, во время положенного отдыха. Он закрыл книгу, сунул ее за пояс, надвинул на глаза визор и вызвал из памяти сантора комплекс задач по векторному анализу.

— Тук-тук, — услышал он, решая четвертую. — Как там наши вещички?

Он поднял визор. Бет стояла перед ним, скрестив руки на груди. Дик подвинулся, чтобы она тоже могла сесть.

— Уже скоро. А что Джек?

— Уснул. Не паникуй, Дик, мы к этому уже привыкли. Приступ происходит где-то раз в месяц и длится примерно с неделю. Джек полежит немного — и все. Потом снова будет бегать. Главное — чтобы он не оставался один на это время, чтобы рядом был кто-то.

— Кроме вахты — я готов.

— Большое спасибо, — съязвила Бет. — Без тебя мы никак бы не обошлись. Ладно, не сердись. Я же говорю — мы привыкли. Если бы мама согласилась клонировать железы, провести с ними терапию и пересадить ему — с этим было бы покончено.

— Но для этого, — возразил Дик, — нужно клонировать сначала ребенка, а потом взять у него стволовые клетки и вырастить органы. Это убийство.

— Не занудствуй, монах в дырявых штанах. Убийство — это если из-за маминого упрямства с Джеком случится приступ, когда рядом никого не будет. Сейчас ему пять, а когда будет десять, я уже не смогу ходить за ним хвостом и ни одна нянька не уследит. А генетический материал — не человек.

— Ты говоришь как Моро, — сказал Дик.

— Ну и прекрасно.

— Бет, он говорил это о тебе… Ну, то есть, о том, что в Вавилоне тебя тоже не считали бы человеком, пока ты была в репликаторе. Тебе не дали бы вырасти по-настоящему, а потом какая-нибудь старая оперистая певица записала бы тебе свою память.

— Оперная, — поправила Бет, а потом прищурилась. — Эй, а откуда ты знаешь про оперу?

Дик покраснел.

— Подслушивал, значит. Тц-тц-тц, мальчик, кто же вас воспитывал? Когда капитан Хару, когда шеэд, а когда и никто. Ладно, проехали. Мне все равно надо привыкать к вниманию публики. Тебе хоть понравилось?

Юноша кивнул.

— У меня проблемы с репертуаром, — важно сказала Бет. — Понимаешь, обычно карьера оперной певицы начинается с хора. А я — гем, я могу проторчать в хоре до тридцати лет, а потом буду петь на вторых ролях еще до сорока, и только потом мне, может, дадут главные роли. Ты когда-нибудь видел этих сорокапятилетних Аид с вот такущими задами? — чтобы показать калибр зада, Бет спрыгнула с корзины для белья. — Поэтому действовать надо иначе. Сначала нужно сделать сольную карьеру, зарекомендовать себя. И когда у меня будет имя — то под это имя кто угодно даст денег на постановку «Аиды». Ты слышал «Аиду»?

— Это то, что ты пела?

— Нет, это другая опера. То, что я пела, будет моим сольным номером. Понимаешь, у меня после мутации открылась целая октава внизу, а мама боится, что я поврежу горло и запрещает мне петь сложные партии. Потому я и репетировала там, где вы с Майлзом машете мечами. Но одного номера мало, нужно подготовить целую программу. Что-нибудь совсем новое, не затасканное. О, послушай! Говорят, у тебя навалом сохэйских песен? Давай меняться: я тебе «Аиду», а ты мне — эти песни, может, и найду что-то полезное.

— Хорошо, — сказал Дик, не меняя позы и не отрывая от Бет взгляда. — А «Аида» — это песня или человек? Извини, я мало знаю.

— Аида — это героиня оперы. Знаешь, что такое опера?

— Дом с призраками? — попробовал угадать Дик. Бет засмеялась, но это его не обидело: ему нравился ее смех.

— Опера — это игра, вроде… вроде трагедий Шекспира, но там не говорят, а поют. «Аида» — это о девушке, рабыне в Египте…

— Как Иосиф?

— Да, примерно. Она была эфиопкой, пленницей. Понимаешь, я мечтаю спеть «Аиду», потому что я тоже была рабыней. Я этого не помню, но ведь была. И, по-моему, это будет здорово, если Аиду споет гем. Правда?

— Здорово, — согласился Дик.

— Ну так мы решили: я тебе Верди, ты мне — сохэйские песни. Заметано?

Машина становилась, они одновременно побежали к дверце и столкнулись там плечами.

— Полегче, не пожар, — сказала Бет.

Дверца щелкнула, Дик подставил под влажный ворох ткани корзинку для чистого белья.

— Имей в виду, я не умею пользоваться гладильным прессом, — сказала Бет.

— Это просто, — успокоил ее Дик, раскрывая сушильный шкаф с катком. — Только нужно сначала вещь распрямить как следует.

Они достали из корзины костюмчик Джека и запустили сушилку.

— Осторожно, руки, — сказал Дик. — Вот сюда клади. Теперь запускай каток…

Пшшш! — рубашонка, горячая и почти сухая, упала на руки Бет. Теперь штанишки.

— Ай!

— Я же говорил, осторожно. Больно?

— Ерунда.

Что произошло затем, Дик толком не понял: как-то все случилось очень быстро. Только что они сидели на коленях рядом, и вдруг оказались лицом к лицу, и Бет, не дав ему ни секунды на раздумья, поцеловала его.

Какое-то время они неумело хватали друг друга губами за губы, а потом Бет спросила:

— А по-настоящему ты умеешь? С языком?

Он покачал головой.

— Хочешь научу?

Он кивнул, не соображая толком, на что именно соглашается. Каток вертелся впустую, потом Дик нажал на рычаг остановки. Через минуту Дик и Бет оторвались дуг от друга.

— Ну, я пойду, — сказала Бет, как ни в чем не бывало. Дик снова кивнул, не в силах говорить. Болван болваном.

— Мы условились поменяться музыкой, да?

— Да, — прошептал он. Когда она исчезла, взял свою рубашку и остудил ею лицо — на случай если кто-то войдет.

Перед ним была корзина с кучей влажной одежды и сушилка, через пять часов его ждал прыжок, а он все сидел на полу в прачечной, и пытаясь понять, что же произошло. Потом вывел пальцем на запотевшем стекле стиральной машины кандзи «любовь». И тут же стер.

Глава 3

Корабль, потерпевший крушение

Космоходы бывают или набожными или суеверными. Скептиков среди них нет — слишком многое в их жизни зависит не от них, и слишком невыносима мысль о том, что с этим ничего не поделать.

Капитан Хару был набожен, и весь его постоянный экипаж — тоже. И это не было лишним — по статистике, один из пяти тысяч прыжков — прыжок в никуда. Кто знает, не твоя ли сейчас очередь?

В маленькой часовне теплились две свечи под Распятием, и курились палочки, пропитанные ладаном, обрамляя струйками дыма макэмоно с надписью «Я есмь Путь, Истина и Жизнь». По бокам от статуэтки Марии в нише стояли еще две дешевых пластиковых скульптурки, без которых корабельную часовню и представить было нельзя: Святой Брайан Риордан, Брайан Навигатор, в правой руке держал старинный пилотский наношлем, а левой прижимал к груди цветок ариу, который символизировал его жену Эйдринн; Святой Ааррин, Апостол шедайин, стоял по другую сторону Марии, подняв левую руку в традиционном приветствии, а правой держа развернутый свиток, где на шедда было написано начало Евангелия от Иоанна, переведенного Ааррином. Даже те, кто не владел шедда, как правило, знали, как это звучит: «Имма шаад эйорийя, ит Ша»аримениммайн шаад, ит имма ш"е Ша"арим".

Справа и слева от них были устроены полочки для икон поменьше — любимых святых и покровителей команды. Среди них было и нетрадиционное для иконописи изображение. Проще говоря, обычный голографический портрет. Крупный мужчина в официальном кимоно и с традиционной прической сумоиста хмурил черные брови и чуть прищуривал голубые глаза — скорее смущенно, чем сердито. На черной ткани кимоно особенно ярко сияла олимпийская медаль. Таким Райан Маэда был 16 лет назад. Таким и вошел в историю.

Но вот о его беатификации Констанс до сих пор не слышала.

Когда она задала вопрос капитану, тот хмыкнул, усмехнулся, прокашлялся и сказал:

— Видите ли, миледи… тут у нас кое-кто — догадались? — не стал дожидаться решений Рима. Назначил Маэду святым в частном порядке. Сам себе и адвокат дьявола, и папа.

— А вы? — удивилась Констанс.

— А я не нашелся, что возразить. Вот скажите, возможно ли, чтобы Бог отправил в ад христианина, который пострадал и умер за свой народ?