Четвертый кодекс (СИ) - Виноградов Павел Владимирович "Палимпсест_2" Страница 16

- Но ведь вы в это верите, - сказал он, словно констатировал факт. И хозяин понял, что тот прав.

- Однако прочтение этих рукописей – не главное, - продолжил дон Хуан. – Я не могу сказать точно, но он совершит нечто такое, что может перевернуть мир.

- И вы просите меня оставить его в покое? – ехидно спросил хозяин.

- Вы и ваши соратники сделали то же самое – перевернули мир, - в тон ему ответил колдун.

- То есть, юный Кромлех устроит революцию? – уточнил хозяин.

- Гораздо больше – он изменит структуру мира. И это повлечет за собой множество изменений. Например, Соединенные Штаты могут прекратить свое существование…

Глаза хозяина заблестели, но он пожал печами.

- Не могу сказать, что я понял, - заметил он. – Но в любом случае, если верить вам, в этом молодом человеке заключена большая опасность.

- Вы разумный человек, дон Хосе, и должны понимать, что в любом случае он станет важным человеком для вашей страны. Не стоит уничтожать то, что может в будущем принести великое благо.

- Положим, - согласился хозяин. – Но откуда вы все это знаете? Я понимаю – вы колдун, демон или кто-то в этом роде… Но хотелось бы иметь реальные основания для решения.

- Разве мое присутствие здесь не убеждает вас, что я обладаю силами, превышающими возможности обычного человека?

- И все же, - настаивал хозяин, - хотелось бы знать, каким образом вы… видящие намерены использовать этого юношу.

- Я и сам точно не знаю суть его деяния, - признался индеец. – Но уверен, что лишь он способен исправить деформацию, которую нанесло моей традиции вторжение испанцев. Большего сказать не могу.

- И как же вы собираетесь меня убеждать, если сами недостаточно осведомлены?

Дон Хуан вдруг ни с того ни с сего снова разразился громовым хохотом. И – исчез.

А хозяин оказался рядом с журчащим ручейком близ родного Гори и с криком радости погрузил в него голову, начисто забыв про ночного визитера.

Но когда он проснулся – по обыкновению, ближе к полудню, он прекрасно помнил дона Хуана. Более того – ясно сознавал, что это был вовсе не причудливый сон. Во всяком случае, не совсем сон.

Первое, что он сделал – вылез из-под одеяла, босиком шагнул к столу, схватил бутылку боржоми и припал прямо к горлышку.

Мысли прояснились.

Он пошел в ванную комнату, вышел оттуда в халате, включил плитку, вскипятил чайник и заварил чай.

Сидел, прихлебывая и глядя в пол.

Потянулся за папиросой, но потом хмыкнул, встал, подошел к тумбочке и извлек из ящика первую попавшуюся из своей обширной коллекции трубок. Долго набивал ее табаком, добытым из раскрошенной сигары. Раскурил и с наслаждением затянулся. По комнате расползлись прозрачные космы ароматного дыма.

Хозяин думал.

Его атеизм всегда был весьма относителен. Не раз в своей жизни он сталкивался с вещами, необъяснимыми с точки зрения материализма, который был для него лишь одним из инструментов доминирования.

Так что он нисколько не сомневался, что ночью к нему приходил сатана или один из его подчиненных. А что не так? Хозяин был уверен, что обманул Самого Бога. Почему бы теперь не помериться силами и с Его противником?.. Самоуверенности «дону Хосе» хватало.

Разумеется, он не дал себя уговорить наглому ведьмаку. Первой его мыслью было арестовать мальчишку со всей семьей. Но по мере того, как тлел табак в трубке, хозяину становилось все любопытнее. Если бес прав, малец должен стать великим ученым. А это хорошо для страны, следовательно – для ее хозяина. С другой стороны, пока парень, судя по всему, совершенно безвреден.

Да еще и Штаты. Они в последнее время все больше нервировали хозяина. И он предвидел, что дальше с ними станет еще хуже.

«Пролив имени товарища Сталина между Канадой и Мексикой, говорите?.. – подумал он. – Чушь, конечно, но приятная… Пожалуй, пускай побегает пока. А я за ним хорошенько присмотрю. Ишь ты, пинчес тиранос… Дон Хуан… Дон ху…».

Хозяин выбил трубку в пепельницу и нажал кнопку вызова.

- Завтрак, - приказал он возникшему ниоткуда дежурному офицеру. – И вызовете ко мне Лаврентия… Нет, Абакумова позовите. Да, прямо сюда. И скорее.

Он бодро вскочил с кресла. Надо было работать.

***

Федор Копенкин. СССР. Красноярский край. Эвенкийский национальный округ. Район реки Подкаменная Тунгуска. 1 ноября 1950 года

Федору было двенадцать, когда с небес пришел змей Дябдар. Потом старики говорили про железных птиц, посланных из верхнего мира старцем Агды, творящем грозу. Но Федька был там и все видел. Какая уж гроза…

Дед Агды сидит на небе и бросает за землю железных птиц – это правда. Но то, что Федор увидел в тот день, пришло не с небес – дальше, много дальше было логово огненного змея, прочертившего в то июньское утро весь небосвод. Потом явилась ослепительная вспышка. Поднялся верховой ветер, ломавший вековые сосны, как спички. Завопили люди, завыли собаки, закричали все звери в тайге. Земля дрожала, словно кончалась от злой лихорадки. И тут пришел страшный грохот – словно бы небо раскололось. Грохот длился и длился, казалось, теперь этот ослепительно-оглушающий мир пребудет вечно.

Юный Федька в панике решил, что тоже умирает. До этого он не слышал ничего подобного. И не услышит еще десять лет – до тех пор, когда в составе корпуса генерала Пепеляева не окажется на фронте против наступающих большевиков. Но даже орудийная канонада не сравнится с грохотом, раздавшимся 17 июня 1908 года близ реки Дулгу Катэнна, которую луча называют Подкаменная Тунгуска.

Ученые начальники, наезжавшие потом с экспедициями, называли это «Тунгусский метеорит». Но он, Федька, знал лучше – то был змей Дябдар.

Теперь старый уже Федор сидел неподалеку от того места, где он был во время змеиного прихода. Только сейчас наступала зима, и старый шаман умирал взаправду.

Он не сомневался, что убил его тот же самый огненный змей, который много лет назад позвал его в мир духов. Ибо после того страшного июньского дня Федьку схватила шаманская болезнь – тревожно ожидаемая с тех пор, как он стал осознавать себя. Она приходила уже к восьми поколениям его предков, хотя никто из них ее не звал. Однако если уж человеку суждено попасть в ненго, он туда попадет. Духи мучили его много дней, разрывали на куски и склеивали вновь. Мугды осаждали его, и каждый требовал внимания. Наконец Федька сдался, и духи обрядили его в ломболон и авун, дали в руки бубен. Он стал шаманом – внешне тем же Федькой, но внутренне он больше не чувствовал себя человеком.

За дальнейшую жизнь он привык общаться и с духами всех трех миров, и с умершими, и с соперниками-шаманами – ничто его не пугало и не смущало. Пока не увидел он в Учами юного луча.

То, что Дябдар представляет глубины, беспредельно далекие от земли с ее тайгой, оленями, рекой, людьми и духами, для Федора Копенкина было непреложным фактом. Все духи сотряслись от ужаса – как и люди – когда Великий Змей в сильном гневе пал на землю. И схожее потрясение уже старый Федор испытал, когда прошлым летом пасть Дабдара разверзлась на него из обычного русского мальчика по имени Женька.

Он бы и хотел объяснить его наставнику, в чем тут дело, но тот все равно ничего не понял бы. Надо быть видящим, как Федька, чтобы по полунамекам, но, главное, по леденящему ощущению присутствия космических сил, передать то, что ему тогда открылось. Потому он бормотал профессору что-то про мугды и ненго, с отчаянием сознавая, что производит впечатление дурачка.

Он не мог не камлать тогда, хотя понимал, что это будет самое трудное камлание в его жизни. Нет, ничего он тогда не понимал… Потому что то камлание стало для него смертельным.

В какой-то момент перед ним предстала вся безумная судьба существа, которое сидело в его чуме в образе парня с изуродованным лбом – растянутая во времени и в пространстве, замысловато закрученная в космических безднах. Федор уже и сам не понимал, мальчик перед ним или божественный Змей, сияющий, безжалостный, беспредельно могущественный, вальяжно развалившийся по всем трем мирам.