Михаил Пухов - Путь к Земле («Кон-Тики») Страница 2

– Ну и колымага! – отсмеявшись, сказал Коршунов. – Но зачем все эти дурацкие ограничители? На ускорения, на расход, на время маневра? Учтите – я все это выброшу.

Лицо у Эдика Рыжковского стало растерянным.

– Да вы что… берете?

– Конечно. Мы же с вами договорились. Разве не так?

– Но я же просто пошутил! – воскликнул Эдик. – Прошу вас меня извинить…

– Извинения не принимаются, – холодно заявил Лунный Коршун, и вдруг стало ясно, почему его так прозвали. – Я беру ваше судно.

– И вы действительно… полетите?..

– Разумеется.

– Но это безумие! – рассвирепел Эдик. – Эта машина никогда не поднималась даже на орбиту! Она предназначена для горизонтальных полетов! Идти на ней в космос – это… это…

– Ну, – прищурился Коршунов, – смелее.

– Это то же самое, что переплывать океан на плоту! – выпалил Эдик Рыжковский. – Безумие, тысячу раз безумие!

– Но ведь переплывали же, – спокойно возразил Коршунов. – В чем только не переплывали. Интересное, легендарное было время – двадцатый век… И спасибо за хорошую мысль. Как называется ваше судно?

– Никак. Есть только номер.

– Вот и отлично. Тогда с вашего разрешения, я нарекаю его «Кон-Тики». Не возражаете?

Возражений не последовало. Коршунов встал.

– Смотреть будем завтра. Встречаемся здесь в это же время. – Он повернулся ко мне: – Договорились?

Я неуверенно пожал плечами:

– Ну, мне-то, наверное, необязательно.

– Вообще-то желательно. Принято, что при первом осмотре присутствует весь экипаж. Ведь мы идем вместе, мы же договорились. Вы мой штурман, еще не забыли?

Он взглянул на меня в упор. Никакой насмешки в его холодных глазах не было. По-моему, я побледнел. Сказать ничего не смог, только кивнул.

– Так что завтра на этом же месте, – сказал Лунный Коршун. Потом повернулся к нам спиной и своей лунной – нет, каллистянской походкой зашагал к выходу.

– Я просто хотел пошутить, – несвязно бормотал Эдик Рыжковский. – Просто пошутить. Просто-напросто пошутить…

2. Двое на Боливаре

– В чем дело, штурман? – крикнул вдруг Коршунов.

С момента старта прошло уже почти полчаса, постройки Центра давно скрылись из виду. Под нами тянулись однообразные безжизненные ландшафты. «Кон-Тики» мчался по низкой орбите, на высоте не более четырех километров. Облачный серп Земли и маленький рядом с ним ослепительный диск Солнца уже переместились из зенита, где они стояли в момент старта, к самому горизонту. На разгон до орбитальной скорости у Коршунова ушло около минуты: щадя меня, он избегал чрезмерных перегрузок. Лунолет он вел уверенно и спокойно – сказались четыре дня довольно изнурительных тренировочных полетов. «Чтобы почувствовать машину, – объяснил он их назначение. – И эту луну. У каждой машины свой темперамент, у каждой луны тоже. Они как женщины, штурман. Тут нужен опыт, никакая теория не поможет».

Сначала я думал, что мои штурманские обязанности будут, если можно так выразиться, чисто номинальными. В крайнем случае придется работать с киберштурманом, а я хорошо знаю эту аппаратуру. Но я ошибся. Все вычислительное и навигационное оборудование Коршунов попросту выбросил. «Не заблудимся, – объяснил он. – Опыт и здравый смысл – больше нам ничего не требуется. Лучше определять координаты на глаз, чем таскать лишний балласт на своем горбу, а потом гробануться на финише». В результате лунолет облегчился килограммов на пять–десять; из всей навигационной аппаратуры Коршунов оставил только бинокль, да и то лишь потому, что к хорошим биноклям у него слабость. Так он сказал. А мне, вместо того чтобы спокойно работать за дисплеем киберштурмана, пришлось срочно обзаводиться ветхой лоцией и комплектом пожелтевших крупномасштабных карт, а потом аккуратно разрисовывать их короткими и длинными линиями – трассами наших полетов – с обязательным указанием контрольных высот. Маршрут выбирал я – Коршунову было все равно, куда лететь. На двухминутную работу при такой организации труда уходило не меньше часа. «Я дисплеям не верю, – говорил Коршунов. – Он за секунду выдаст тебе точный разрез, но забудет сообщить, что справа от трассы вершина, а тебя каким-нибудь солнечным ветром обязательно вынесет прямо на нее, и будь здоров. Рельеф – наш главный враг, штурман. Лучшие луны те, на которых рельефа нет. Европа или, скажем, Плутон». – «Какая же это луна? – удивлялся я. – Нас учили, что это планета». – «Бывшая луна Нептуна, – объяснял Коршунов. – И вообще это как должность и звание. Луна, занимающая планетную должность. Ты еще Цереру обзови полноценной планетой. Или какую-нибудь Палладу…»

Топлива в баках «Кон-Тики» умещалось три с половиной тонны, но в предварительные полеты мы брали одну, максимум полторы. «Таскать на горбу балласт я не намерен, – сказал Коршунов. – Топлива в рейсе должно быть ровно столько, сколько необходимо. И запомни, штурман: никаких заначек. Здесь тебе не авиация. Я обязан в каждый момент точно знать, сколько у меня топлива. Знать с точностью до грамма».

На сегодняшнем старте баки – впервые за неделю – были полны. Центр Королева расположен в Центральном Заливе, и прямо над нашими головами, за прозрачным колпаком кабины, висела Земля. Обычно она выглядит огромной, но в предстартовые мгновения показалась мне весьма и весьма маленькой. Коршунов подтвердил класс: когда исчез вес, а двигатель умолк, на указателе вертикальной скорости воцарился нуль. Мы неслись по низкой круговой орбите, над незримой границей между Океаном Бурь и Морем Дождей. В стороне остались крупные кратеры Коперник и Аристарх. На маршруте не было особых препятствий – лишь одни довольно протяженный горный массив на обратной стороне, с высотами, не превышающими трех с половиной километров. Поэтому Коршунов отказался подниматься выше четырех: «Я не собираюсь терять при спуске драгоценные килограммы только из-за того, что кому-то захотелось поближе к небу. Я не альпинист, а космонавт. Если бы было можно, я бы никогда не забирался выше ста метров. Так летают над Европой. Там только лед, гладкий лед, и очень редко торосы».

Вот так мы и летели: на табло нули, однообразный ландшафт усыплял, и вдруг…

– Спишь, штурман?! – заорал Коршунов. Мы сидели с откинутыми шлемами, от его крика буквально содрогнулась кабина.

Я, видимо, действительно задремал – устал за последние дни, – но от этого вопля всякий сон, конечно, пропал. Уставился в пульт, однако, ничего катастрофического не обнаружил. Практически те же цифры, что и полчаса назад, светились на индикаторах альтиметра и измерителей скорости. Лишь точка, отмечавшая наше положение на лунном диске, сместилась к самому его краю. Но чтобы удостовериться, что это на самом деле так, необязательно смотреть на приборы: Земля уже заходила за горизонт.

– По-моему, все нормально, – сказал я, впрочем, не слишком уверенно.

– Вот как? – В его голосе появилась веселая злость. – Значит, штурман считает нормальным, когда корабль падает?

Я посмотрел, куда он показывал, – на индикатор вертикальной скорости. Вместо нуля, каковой красовался там совсем недавно, сейчас здесь светилось какое-то число, только весьма и весьма малое. Мы действительно «падали», но со скоростью несчастных сантиметров тридцать в секунду!

Конечно, это меня огорчило. Пусть я не профессионал, но значит ли это, что надо мной можно вот так подшучивать?

– Кошмар! – сказал я спокойно, но вместе с тем и слегка озабоченно.

И правда падаем! Если так пойдет дальше, то от нас ничего не останется, витка через полтора.

И я ему подмигнул: мол, вас понял, и нечего меня разыгрывать. Нынешний рейс Коршунов рассматривал как генеральную репетицию. Облет Луны с посадкой в точке старта. Лунолеты типа «Кон-Тики» еще никогда не выполняли подобных рейсов, никто и не подозревал, что они на такое способны. Четверть витка мы уже прошли – осталось три четверти. Три четверти, но никак не полтора.

В его холодных глазах не появилось и тени улыбки – лицо было таким же, как много часов назад, когда Эдик Рыжковский бормотал: «Я просто хотел пошутить».

– Смотри лучше, штурман, – сказал он.

Я последовал его совету. И вдруг понял. Число на указателе скорости не оставалось постоянным. Оно медленно росло – разумеется, с отрицательным знаком. На нас, стало быть, действовала неучтенная слабая сила…

– Что это значит? – озадаченно спросил я.

– Что значит? – повторил он. И вдруг опять закричал: – Я впервые на этой луне, как я могу знать? Я уже спрашивал, штурман, и спрашиваю еще раз: какие есть препятствия на выбранном вами маршруте?

Я посмотрел на карту.

– Их нет. Отклонения рельефа от условного нуля не превышают одного–двух километров. Лишь на обратной стороне мы пройдем над протяженным горным массивом с максимальными высотами около трех с половиной километров…