Джеймс Блиш - Вернись домой, Землянин Страница 2

Однако один из заводов Ториумного Треста, за номером 8, так и не вернулся. Началось вытеснение господствующей культуры, толчком к чему и послужило это, казалось бы, не очень важное событие. Первые города ушли за пределы Солнечной системы, направляясь на поиски работы в тех колониях, которые оставила после себя затухающая Западная цивилизация. В этих кочующих городах начала зарождаться новая культура. Вскоре события пришли к законному итогу: Бюрократическое государство сделало то, что давно обещало сделать, «когда народ будет к этому готов», — оно покинуло Землю, которой когда-то владело полностью, до последней песчинки, и которая теперь совершенно опустела. Города-кочевники Земли — мигрирующие рабочие, нищие и бродяги — стали ее наследниками.

В основном все это сделал возможным спиндиззи; однако существенную роль сыграли и два важных социальных фактора. Один из них — долголетие людей. Победа над так называемой «естественной» смертью уже состоялась к моменту, когда инженеры нашли подтверждение принципа спиндиззи, проведя измерения на Юпитерианском Мосту. Два эти достижения человеческой мысли шли по жизни, дополняя друг друга. Несмотря на то, что спиндиззи мог вывести в космос огромный корабль и даже целый город, перемещая их гораздо быстрее скорости света, межзвездное путешествие все же занимало определенное время. Огромность галактики оказалась достаточной, чтобы на продолжительные полеты потребовались человеческие жизни, даже при наивысшей скорости, обеспечиваемой спиндиззи.

Но когда смерть уступила лекарствам против старения — антинекротикам, такое понятие как «продолжительность жизни» и в старом смысле слова перестало существовать.

Второй фактор имел экономическую природу: широкое распространение германия в исследованиях физики твердого тела. Еще до того, как полеты в глубокий космос стали реальностью, этот металл приобрел фантастическую ценность на Земле. Освоение человеком звездного мира привело к падению цены германия до приемлемого уровня, и постепенно германий приобрел роль стабильных денег в межпланетной торговле. Ничто другое не могло бы обеспечить финансовые основы жизни городов-бродяг.

Так пало Бюрократическое государство, но социальная структура не развалилась полностью. Земные законы, хотя и сильно измененные, выжили. И нельзя сказать, что города-кочевники не извлекли из этого определенную выгоду. Мигрирующие города столкнулись с такими мирами, которые не позволили им обосноваться у себя. Другие приняли их, но начали нещадно эксплуатировать. Города сопротивлялись, но их военная мощь оказалась явно недостаточной. Для цивилизации Запада более характерными были паровые землеройные установки, а не танки. Предсказать результат сражения между этими двумя принципами не представляло труда. Эта ситуация никогда не менялась. Конечно, использование спиндиззи для такого малого объекта, как космический корабль, можно было считать стрельбой из пушек по воробьям; но военный корабль — это всегда расточительство энергии, тем большее, чем оружие смертоноснее. Полиция Земли принуждала восставшие города к повиновению, а затем, исходя из собственной выгоды, принимала законы, обеспечивающие их защиту.

Полиция пыталась установить в космосе порядок, но землянам так и не удалось распространить на космос свою гегемонию. История Земли давно канула в Лету. Во многих уголках вселенной о Земле слышали только в легендах, она была не более чем мифом о некой зеленой планете, плавающей где-то в глубинах космоса на расстоянии многих тысяч парсеков. Гораздо более известна была недавно поверженная тирания Веги, но никто не знал — и некоторые так никогда и не узнали — хотя бы имя той маленькой планеты, которая уничтожила тиранию.

Сама же Земля превратилась в цветущий сад. Только один крупный город остался на ее поверхности, сонный и тихий, несмотря на свой громкий статус столицы вселенной. Долина, в которой когда-то располагался Питсбург, пышно расцвела, и только богатые молодожены отправлялись сюда повеселиться. Престарелые чиновники иногда возвращались на Землю, чтобы здесь встретить смерть. Больше сюда никого не тянуло.

Акрефф-Моналес. "Млечный Путь.

Пять Культурологических Портретов"

1. УТОПИЯ

Когда Джон Амальфи вышел к узкому выступу с пыльной балюстрадой из старого гранита, его память наткнулась на один из этих коротких заторов вокруг смысла слова, когда-то постоянно раздражавших его, словно мелодия, лившаяся из мелодичного французского горна, вдруг оказалась прервана пузырем воздуха. Подобные моменты замешательства сейчас уже были довольно редки, но тем не менее, все же раздражали.

На этот раз он почувствовал себя неспособным решить, как следует называть то место, куда он сейчас направлялся. Что это — колокольня или мостик?

Вопрос этот, конечно, относился только к области семантики, и ответ зависел, как говорили в прошлом, от точки зрения. Выступ проходил вокруг всего здания Городского Центра. Сам Город являлся космическим кораблем, большей частью которого можно было управлять из этого Центра. Амальфи уже привык, находясь здесь, изучать звездные моря, мимо которых проплывал корабль. Вот почему это место вполне можно было назвать корабельным мостиком. Но в то же время корабль — это был целый город со всеми его тюрьмами и спортивными площадками, аллеями и снующими в них котами, а на самой колокольне все еще находился один колокол, хотя язык его давно куда-то пропал. Сам Город продолжал носить название Нью-Йорк, но, как показывали древние карты, это не совсем соответствовало действительности: летающий город состоял из одного Манхэттэна — округа Нью-Йорка.

Перешагнув порог, Амальфи ступил на гранитную плиту. Всплывшая в уме дилемма была совсем не новой: подобные мысли часто посещали его за годы, прошедшие после того, как Город поднялся в небо. Назначение многих городских объектов в ходе космического полета совершенно изменилось, и иногда было непросто решить, как правильнее их теперь называть. Трудность состояла в том, что, хотя колокольня Городского Центра выглядела сейчас совсем так же, как в 1850 году, она выполняла теперь функцию командного мостика космического корабля. Амальфи подумал о том, что ни старое, ни новое название не могут точно выразить понятие, соответствующее этому объекту в новых условиях.

Он посмотрел вверх. Небо выглядело точно таким же, каким оно было ясной тихой ночью 1850 года. Экран спиндиззи, полностью окружавший летящий Город, был невидим. Пропуская только эллиптически поляризованный свет, экран был покрыт пятнами в тех местах, где находились видимые из космоса звезды. Их яркость поэтому уменьшалась на три порядка. Если не считать отдаленного и приглушенного жужжания самих спиндиззи — шум от них несомненно был меньше многоголосого грома уличного движения, которым был наполнен Город до того, как он поднялся в воздух, — вряд ли можно было заметить хотя бы малейшие признаки того, что Город мчался в межзвездной пустоте. При желании Амальфи мог бы припомнить те дни, когда он был мэром этого Города — хотя период этот оказался весьма непродолжительным — и Отцы Города приняли решение, что пришло время уйти в космос. Это случилось в 3111 году, когда все основные города уже несколько десятилетий находились в полете, покинув Землю. Амальфи не было в ту пору и ста лет. Функции управляющего Городом тогда выполнял человек по имени Де-Форд, который некоторое время разделял с Амальфи чувство приятной неопределенности относительно того, как именовать предметы, совершенно изменившиеся в ходе полета. Около 3300 года Отцы Города расстреляли Де-Форда после того, как он коварно нарушил условия контракта, заключенного Городом с планетой Эпоха, что бросила на Город несмываемое черное пятно — полицейские до сих пор не забыли об этом случае.

Новым управляющим стал молодой человек — едва ли он достиг тогда 400-летнего возраста — по имени Марк Хэзлтон. Отцы Города относились к нему столь же холодно, как и к Де-Форду, причем примерно по тем же причинам. Хэзлтон родился уже после отбытия Города с Земли, и поэтому не испытывал никаких затруднений в подборе подходящих слов для обозначения городских сооружений. Амальфи иногда казалось, что он — последний человек на борту летящего корабля, которого иногда еще приводят в замешательство особенности старого земного мышления.

Даже сама привязанность Амальфи к зданию Городского Центра, как к штабу управления Городом, выдавала его приверженность былым земным порядкам. Городской Центр был старейшим зданием на борту, поэтому из него были видны только немногие из более поздних городских сооружений. Приземистое здание Центра со всех сторон окружали новые строения. Однако Амальфи не обращал на них никакого внимания. С колокольни или мостика — очевидно, так правильнее было его называть — он привык смотреть не по сторонам, а прямо вверх, откинув голову на мощной бычьей шее. Да и какой смысл смотреть на здания, окружавшие Бэттери-парк? Он и так уже нагляделся на них.