Андрей Хуснутдинов - Данайцы Страница 23

Опомнившись, я почувствовал себя так, будто оказался внутри трубящей иерихонской трубы: всё пронизающий, хотя и негромкий гром и тряска открылись такие, что, подняв к голове руки и закричав, я не услышал себя.

В скафандрах и при опущенных забралах Хлой и Юлия возлежали в анатомических креслах, я распластался у них в ногах в мягкой, пружинящей куче розового поролона. Жгучие струйки нашатыря были у меня не только на подбородке, но на шее и на груди. Раскатывая комок ваты по колену, Юлия смотрела в потолок. Хлой лежал откинувшись навзничь, под ремнями безопасности к его груди был прижат чертов плюшевый медвежонок. Я зачем-то хотел окликнуть его, и только тогда, с ознобом, точно с меня сдернули простыню, почувствовал все свое больное и обессилевшее тело. Сразу стало ясно, как оно затекло и каким ужасным грузом давит на него рыхлый пустой живот. Я подумал, что меня вырвет, но, сократившись глоткой, лишь ощутил, как что-то кислое полоснуло по деснам. Руки и ноги мои, казалось, растеклись далеко по сторонам, и долгое время я не мог понять, как так запросто помещаюсь на полу крошечной спускаемой капсулы. В шлемофонах сквозь треск электрических разрядов пробивалась какая-то симфоническая увертюра. Наконец, я поглядел в иллюминатор, где за толстенными бронестеклами вспыхивали зарева, напоминавшие радужными прожилками включенную газовую конфорку. Так, вздорная, немыслимая и в то же время неоспоримая мысль о том, что мы входим в атмосферу, показалась мне списанной с какой-то инструкции на стене капсулы, и до тех пор, пока рывок тормозного парашюта не опустил меня в очередную воронку беспамятства, я пытался отыскать эту инструкцию на стене.

Приземления, самого удара о землю, я не помню совершенно. Открыв глаза и дыша каким-то новым, огромным воздухом, я долго не мог сообразить, что значит правильная круглая дыра в выпуклом потолке и почему Хлоя и Юлии нет в капсуле. Зато я сразу вспомнил, как Юлия делала мне уколы – вспомнил их все до единого. И эта железная строчка, прежде невидимо вплетавшаяся в грандиозное полотно моего бреда, теперь разъяла его жалкими бутафорскими флажками. В основном Юлия колола в шею. В общей сложности, семь раз. То есть по одному уколу в сутки. То есть моя «дыхательная функция была снижена» на целую неделю. Коснувшись шеи, я почувствовал сухую шагрень пластыря и боль, отдававшую в ключицу.

Снаружи люк в потолке капсулы был покрыт провисшей материей. Это был парашютный шелк. На ветру его мелко возило из стороны в сторону, как скатерть. Я полез в люк и стал звать Юлию. Меня трясло как припадочного. Перевалившись через борт, я запутался в стропах, ударился коленями и еще долго ползал внутри купола в поисках земли. Когда же наконец я поднял густо простроченный шелковый край и увидел бесконечную, твердую после заморозка плоскость грязи, то ударил по этой твердыне кулаками и прижался к ней. Дул слабый ветер и, будто подхваченная им, в наушниках снова стала пробиваться музыка. В закоченевшей траве блестели крупинки снега. Я закрывал и открывал глаза, смахивая набегавшие слезы, затем повернулся на спину и смотрел в затопленное тучами ночное небо. Мне чудилось, что я уношусь куда-то с умопомрачительной скоростью и что слезы – это горячая поверхность заводи, из которой я пытаюсь выплыть.

Часть III

До тех пор пока не прибыли вертолеты поисково-спасательной службы и капсула, похожая на обгоревшую боксерскую грушу, не осветилась ярчайшим электрическим светом, я так и не мог докричаться до Юлии. Увидел я ее только в тот момент, когда два здоровенных гвардейца пытались оттащить ее, разъяренную, от Хлоя, сидевшего на земле и с явными признаками оглушения качавшего головой.

Ее подвели ко мне. Она тяжело дышала, волосы ее липли ко лбу, на щеке горела ссадина. Рядом с Хлоем, сдерживая санитаров с роскошным медицинским креслом на колесиках, стоял врач и пытался мерить его пульс. Санитары все как один держались за бирюзовые чепчики, которые норовил снести взбитый вертолетными лопастями поток. Пахло горячим керосинным выхлопом и смазкой. В темноту взмывали какие-то волокнистые клочья. Гвардейцы, что оттаскивали Юлию от Хлоя, принесли нам по бутылке воды. Один из них со смущенной улыбкой обратился ко мне. Я посмотрел на него, как на ожившую кеглю. Техники, обступившие грязную капсулу, с сомнением передавали друг другу куски поролона. К боку капсулы была приставлена лесенка, на которой брезгливо балансировал человек в штатском. Он упирался двумя пальцами в почерневшую обшивку и, заглядывая сверху в люк, что-то говорил по рации. Другой человек в штатском стоял на парашютном куполе, волновавшемся, словно озеро, смотрел в нашу сторону и нервно курил. Потом безо всякой видимой причины вдруг опрокинулись и покатились в разные стороны бутылки с водой. Человек в штатском бросил окурок и сошел с купола, отчего тот сразу вздулся. Хлоя уложили в кресло, накрыли пледом и в дюжину рук пропихнули в недра санитарного вертолета. Хлой пытался что-то объяснять врачу, но тот категорически отмахивался белой папкой. Человек в штатском, отряхивая с рукавов пепел, подобрал бутылки. Гвардейцы проводили его изумленным взглядом. Откуда-то из черной грохочущей высоты к капсуле протянулись крючья на металлических тросах. Юлия что-то сказала мне.

– Что? – спросил я.

Она отвернулась.

Один за другим в воздух поднялись два боевых вертолета и, хищно задрав хвосты, бреющим полетом пошли над степью. Вслед за ними снялась тяжелая санитарная машина. Как будто раздумывая, в какую сторону лететь, она неторопливо поворачивалась на оси винта, белое брюхо ее лоснилось. Грохот стоял такой, что у меня тряслись поджилки. Затем страшно вздрогнула, перевалилась с боку на бок и так же неуверенно взвесилась над землей спускаемая капсула. Грузового гиганта, который буксировал ее, было не видно в зареве прожекторов, бьющих из темноты, и оттого казалось, что капсулу увлекает за собой восходящая звезда. Еще это напоминало – в каком-то жутковатом, кубистском преломлении – елочную игрушку.

Юлия опять что-то сказала мне. Я пожал плечами, и она, придвинувшись вплотную, повторила:

– Нас убьют.

– Кто? – не понял я.

Она хотела что-то добавить, но я оттолкнул ее.

– Дура!

Закуривая новую сигарету, к нам подошел человек в штатском, постучал себя по запястью и прокричал:

– Еще пятнадцать минут!

– И что? – прокричал я.

Он оглянулся на грузовой вертолет, минуту-другую ждал, пока тот удалялся и набирал высоту следом за санитарным, затем повторил тише:

– Пятнадцать минут.

Я ни с того ни с сего задохнулся.

– Максимум – двадцать, – добавил человек. – Гарнизон в трех километрах, но пока дозвонишься, пока выяснят, что да зачем, пока спустят приказ… Впрочем, машина, думаю, уже вышла.

– Какая машина? – спросила Юлия.

– Хотите пить? – спросил человек.

– Какая машина? – повторила Юлия и поднялась с земли.

Затянувшись, человек выпустил облако дыма себе в ноги.

– Не знаю… какие там машины у военных?

– А вы-то кто?

Человек забыл донести сигарету до рта и посмотрел на Юлию с уважением.

– Вас довезут до аэропорта, – сказал он.

– А куда ж Хлоя?

– Хло… кого? – искренно удивился человек и опять забыл донести сигарету до рта.

– Ну да, в первый раз слышите, – усмехнулась Юлия.

– Ах, этого! – Человек кивнул вверх. – Как вам сказать… В программе записана встреча только одного… героя… Его, простите, и встречали по полной программе… А что?

– А для нас места в вертолете не нашлось?

Человек засмеялся, бросил сигарету и подал Юлии руку:

– Александр.

Она, однако, не пошевелилась, ждала ответа на свой вопрос. Тогда он дотянулся до ее запястья и двумя пальцами встряхнул его.

– Александр. Очень приятно. – Человек вдруг наклонился и протянул руку мне. – Александр.

Я выставил свою, и он сжал ее, точно теннисный мяч. Ладонь его была твердой и легкой, как галька.

В порыве чувства ему, видимо, очень хотелось сделать что-нибудь приятное для нас, он опять спросил, не хотим ли мы пить, и рассмеялся, вспомнив, что спрашивал об этом. А затем, сделав неподвижное лицо, побежал к своему вертолету – единственному, который еще оставался на земле.

– Не пойму, – пробормотала Юлия, – зачем в аэропорт?

– Ты у меня спрашиваешь? – сказал я.

Александр принес плоскую фляжку и мятый одноразовый стаканчик.

– Пас, – улыбнулся я.

– Бальзам, – сказал Александр и, перехватив взгляд Юлии, добавил с решительным видом: – Понял.

Он наполнил себе стаканчик, а ей протянул фляжку:

– За прибытие.

– За прибытие. – Юлия следила за ним.

Александр выпил.

– Что с машиной? – спросила Юлия, пригубив фляжку.