Альберт Валентинов - Заколдованная планета Страница 24

На дно спустился вездеход, обхватил шар механическими лапами и, проваливаясь в ил почти по крышу кабины, повез на Базу, в бак с пиявками. Там он уже не был страшен.

– А теперь что? – спросил Буслаев, когда шар был герметически закупорен в свинцовой камере.

– Копать! – ответила Ирина.

Теперь уже несколько вездеходов, переваливаясь с боку на бок, сползли на дно. В их лапах были длинные широкие скребки. С натужным воем, буксуя и проваливаясь в ямы, сгребали они черный ил от центра к краям. За пультами вездеходов, как металлические тумбы, торчали роботы. По берегам бывшего болота воздвигались плавающие бастионы. На третий день под одним скребком что-то блеснуло. Это была серая плотная поверхность. По характерному блеску инженеры определили; перекристаллизованный металл. Но прошла еще целая неделя, прежде чем весь ил был убран.

Снова взлетели мобили, и люди сверху увидели гигантский серый диск, свернутый из непрерывной, утолщающейся к центру спирали.

– Астролет! – ахнула Ирина.

– Дисковый астролет, – поправил Сергеев. – Очевидно, на аннигиляционной тяге. Мы пока еще не умеем делать такие.

Цивилизаторы молчали, подавленные размерами чужого корабля. Только Буслаев воскликнул с досадой:

– Эх, черт, не мы первые!

– Ерунда! Мы все равно первые! – задорно крикнула в микрофон Мимико.

Отчетливо был виден люк в том месте, где обрывался наружный конец спирали. Мобили заторопились на снижение. Ирина опустилась последней: ей почему-то было страшно.

– Рвать будем или резак возьмет? – деловито осведомился Буслаев, закатывая рукава. Василий не знал никаких сомнений – впереди была цель, и он шел к ней напролом.

Профессор усмехнулся, но тут же усмешка сбежала с его губ, и он с непонятным сожалением взглянул на цивилизатора.

– Ни взрывчатка, ни плазма не понадобятся. Мы не войдем, даже если люк сам распахнется. И никто не должен близко подходить к кораблю. То, что мы сейчас здесь – уже нарушение… Объявляю местность радиусом сто метров вокруг запретной зоной.

Это было так неожиданно и так непонятно, что Буслаев онемел, да и остальные были поражены не меньше. Ирина во все глаза глядела на начальника отряда, и в душу ее проникало предчувствие чего-то грозного. Так еле заметная прозрачная дымка на море предвещает бурю. Куда девался веселый, дружелюбный, сердечный человек? Этот суровый взгляд, плотно сжатые губы, резкая вертикальная складка, перерезавшая лоб…

– Но почему? – рванулся к нему обретший голос Буслаев.

Сергеев только взглянул на него, и великан замолчал и отступил в толпу цивилизаторов, озадаченно хлопая ресницами. Послышался ропот. Люди были недовольны: они не понимали действий начальника. Но Сергеев не стал объяснять.

– Все, кто имеет роботов, самое позднее через три часа должны привезти их сюда. Остальные – на Базу. Отлучаться запрещаю. Я остаюсь здесь до прибытия роботов. Вместе со мной Олле, Томас, Патриция.

И все. Это было сказано тоном, не допускающим пререканий. Цивилизаторы нехотя потянулись к своим мобилям. Ирина взлетела одной из первых. Она была обижена. Ее задело, что Сергеев не объяснил ей, открывательнице, причин своего запрета и не оставил с собой. Уж кто-кто, а она имеет право на откровенность. Но где-то в глубине души она понимала, что действия начальника имеют под собой серьезные основания. Так велик был авторитет Сергеева, что ни у Ирины, ни у Буслаева, ни у любого другого не возникло и мысли оспорить его приказания. Даже выбор людей, которых он оставил с собой, свидетельствовал о скрупулезной продуманности: это были самые спокойные, самые хладнокровные, самые дисциплинированные цивилизаторы.

Когда все улетели, четыре мобиля поднялись над болотом и патрулировали до прибытия роботов. Расставив их по периметру и дав задание не пропускать никого без кодированного пароля, Сергеев с помощниками вернулись на Базу. Там их поджидали взволнованные цивилизаторы. Избегая встречаться с кем-нибудь взглядом, Сергеев быстро прошел сквозь толпу и заперся в своем кабинете.

Солнце уже клонилось к закату. Его лучи, как всегда по вечерам, высвечивали верхушки ближнего леса, делая их резкими и четкими, как на гравюре. Сергеев подошел к окну и прижался разгоряченным лбом к прохладной поверхности стекла.

Надо было перевести спутник наблюдения на другую орбиту и остановить его над болотом. Надо было дать задание оставшимся на Базе роботам расставить вокруг астролета треножники с прожекторами. Надо было сделать еще много неотложных дел до общего собрания, на котором необходимо убедить цивилизаторов, что в их жизнь вошла грозная неизвестность. Именно убедить, приказаниями можно все испортить: до сих пор в отряде не приказывали. Только люди, осознавшие всю серьезность положения, не допустят ни одного, даже самого мелкого опрометчивого поступка. Для этого надо собрать всю волю, все силы. А сил не было.

Он был потрясен тем, как точно сбылись его опасения и надежды. С того самого мгновения, когда он понял, что пиявки – это киберы, запрограммированные на охрану скрытого в болоте объекта, он знал, что это за объект. И неумолимая логика предсказала весь дальнейший ход событий, ход, который он не мог повернуть, если бы даже захотел.

Сергеев распахнул окно, закурил трубку и сел на подоконник, не отрывая взгляда от четкого, словно нарисованного на розовом фоне зари леса, за которым лежал чужой астролет.

Логика. Почему-то укоренилось глубоко ошибочное мнение, будто человеку свойственны алогичные поступки. Будто только роботы, исходя из определенной начальной посылки, действуют по логически обоснованной программе, определяемой либо изменением окружающей действительности, либо естественным развитием событий, либо конечной целью. И в этом-де основное отличие человека от машины, пусть даже наиболее совершенной, способной самосовершенствоваться, с неограниченными степенями свободы.

Тот, кто утверждает это, не знает ни машин, ни человека. Люди так же не свободны в своих поступках, как и роботы. Все их поведение, взгляды, мысли обусловлены тысячевековым ходом эволюции, теми канонами мировоззрения, которые выработались за эти вереницы веков. Той общественной формацией, при которой они живут. И если каждый индивидуум в отдельности может отступать от «средней» линии в силу особенностей своего характера, то коллектив на любое внешнее отклонение реагирует однозначно. Человек – раб земной логики. Земной! Она определяет его мировоззрение и поступки. В этом его сила и слабость.

Вот и цивилизаторами руководит именно земная, человеческая логика, когда они рвутся открыть люк чужого астролета. И забывают при этом, что корабль построен существами, живущими по совсем другим законам. А люди переносят на них свои, земные критерии. Корабль охранялся? Ну и что? Мы тоже оставляем роботов охранять наши корабли на чужих планетах. Но, наверное, у пришельцев эта охрана не ограничивается такими, в общем-то, примитивными приспособлениями, как пиявки. А куда девался излишек воды, которую ручей нес в болото? Раньше мы думали, что он испаряется или уходит в подземную реку. А если вода разлагается и потом синтезируется в корабле на вещества, питающие какие-то установки? Что произойдет теперь, когда питание прекратилось? Никто не подумал об этом. Потрясенные встречей пусть не с живыми представителями чужой высокоорганизованной цивилизации, но с продукцией ее технического прогресса, земляне, в силу своей неопытности, не задаются вопросом: какими они могут быть, хозяева этого корабля? Они полагают, что узнают это, побывав в корабле, не подозревая, чем чревато такое «знакомство». Ведь даже на гуманоидной Земле технический прогресс всегда опережал общественное сознание.

Сергеев слез с подоконника и, выбив о ладонь погасшую трубку, подошел к книжному шкафу. Отдернул бархатную шторку, раздвинул стекла. Из всей мебели в этом кабинете книжный шкаф – единственный – не имел никакой механизации. Ни автоматического каталога, ни подающего устройства, ни проекционного аппарата. Это был старинный бесхитростный книжный шкаф, сработанный где-то в конце двадцатого столетия, и устроен он был так, чтобы хозяин мог не только получить нужную книгу, но и просто полюбоваться на тесно прижавшиеся друг к другу корешки.

На средней полке стояла одна из самых любимых серий профессора – «История человечества»: толстые тома в плотных зеленых переплетах; они вобрали в себя весь путь эволюции от пещерных костров до космических кораблей. Сергеев не стал вынимать книги. Он просто медленно прошелся вдоль шкафа, скользя ладонью по лакированным торцам.

Древний Египет… Пирамиды, скрывающие в своих каменных недрах необъятные разумом сокровища. Зачем они мумиям, которые уже лишились желаний? А на земле столько еще обездоленных… Безлунной ночью человек пришел к пирамиде и дерзко ударил ломом в ее каменную броню. Пробит лаз в стене, найден ход в гробницу. Узкий, извилистый ход, наклонно падающий к центру. Еще несколько десятков локтей, и откроется усыпальница. Жадные, нетерпеливые руки уже предчувствуют, как они сбросят крышку саркофага, небрежно вывалят на пол мумию того, кто был воплощением бога на земле, сорвут золотые украшения… Грабитель, забыв осторожность, лихорадочно рвется вперед, благо ход очистился и не надо отбрасывать с пути камни и песок. И в этот момент тяжелая глыба, бесшумно скользнув по смазанным жиром деревянным полозьям, намертво придавливает к полу его пальцы. Только пальцы, так рассчитано. И не вырвешь их, не освободишь. С каждым рывком камень оседает все глубже, и хруст раздавливаемых костей заглушает крики боли. Все, попалась мышка. Человек не убит. Он жив, он может стонать, может кричать, может ругаться. Ему просто не уйти уже с этого места. И он стонет, кричит, ругается. У него только один выход: отгрызть собственные пальцы. И, осознав это, человек решительно пускает в ход зубы. Но древние строители предусмотрели все. Они логически воспроизвели все поступки грабителя. И когда человек, истекая кровью, освобождается наконец из ловушки, сзади опускается еще одна глыба, отсекая обратный путь. Фараону нужны слуги и в том, другом мире.