Андрей Ливадный - Ответный удар [= Последний из бессмертных] Страница 25

Не случайно он оказался тут.

Информация, паролем к открытию которой, несомненно, являлся образ метаморфа, пусть даже неполная, ясно указывала на иную планету, где существовали подобные формы жизни. Однако среди полученных данных не нашлось даже намека на присутствие Теней, Эмгланов или Избранных. Да и метаморф, запечатленный «автоматом катастроф» АРК, отличался от обитающих на Роке, отличался настолько, словно был, по меньшей мере, их эволюционным предком, но Таманцев прекрасно понимал, — подобная жизненная форма не может возникнуть в результате эволюции. Метаморфы — плод генной инженерии.

Кто- то создал их, так же как Теней и Эмгланов.

Главные вопросы сейчас: кто, когда и с какой целью разработал генетические модификаторы, способные (по опыту, полученному здесь, на Роке) воздействовать на уже взрослый, сформировавшийся организм, добавляя ему определенные способности?

Ответ придется искать тут.

Анфилады огромных залов блистали великолепием: повсюду царил свет, колонны, подпирающие своды истекали пурпуром, потолки, куда проецировались постоянно меняющиеся, находящиеся в повествовательном движении голографические фигуры, почему-то отливали ядовитым оттенком зеленого, пространство наполнял объемный золотистый свет, то собирающийся в сгустки, то рассыпающийся искрами «солнечных зайчиков».

Похоже, Иван оказался единственным, кого интересовала феерия спецэффектов, особенно фигуры людей, устало бредущих по дороге, и контуры машин, следовавших на уровне капителей бесчисленных колонн. Некоторое время он смотрел на картины, явно выхваченные из прошлого: усталые люди с изможденными чертами лиц, лихорадочным блеском в глазах, медленно ползущие, выворачивающие гусеницами пласты мха вездеходы, вооруженные андроиды, тесно замыкающие колонну людей и машин в периметр подвижного оцепления…

Флора попросила его подождать, и куда-то исчезла, как только они вошли в анфиладу смежных залов, Иван, ожидая ее возвращения, рассматривал голографические проекции, потом, когда сюжет короткого фрагмента начал повторяться, перевел внимание на людей, что группами, парами или поодиночке появлялись со стороны главного входа и тут же, подхваченные водоворотами общего движения, сливались с массой незнакомых Таманцеву лиц.

Так часто происходит, когда человек попадает в абсолютно незнакомое ему окружение. Некоторое время взгляд не выделяет деталей, отдельных лиц, все кажется немного странным, немного чуждым и едва ли не однотипным.

Иван старался, но не мог выделить из общей массы собравшихся ни метаморфов, ни эмгланов, ни теней, — все казались нормальными людьми, старающимися подчеркнуть собственную индивидуальность — взгляд Таманцева не сумел отыскать двух одинаковых нарядов или похожих лиц, и в то же время не наступало ощущения пестроты, напротив, общее восприятие страдало непонятной монотонностью.

Иван еще не понимал, что его рассудок уделяет больше внимания и значения эмоциональному настрою собравшихся, чем их нарядам или лицам…

Его созерцательность нарушило легкое прикосновение к плечу, и тихий голос, шепнувший почти на ухо, но как будто отдавшийся эхом под сводами залов:

— Милый, ты не соскучился?

Он обернулся. Флора тихо подошла сзади и теперь смотрела на него с иронично-выжидательной улыбкой, но что-то холодно сжалось в груди, подсказывая: это не она…

В следующий миг, на лестнице, уводящей к идущим по периметру зала балконам, появилась еще одна Флора, она легко сбежала до середины широкого марша, на миг остановилась, нахмурившись, а затем, строго, но не зло произнесла:

— Райбен, хватит придуриваться!

Метаморф поспешно отступил от Ивана, его черты, как и одежда (которая оказалась вовсе не одеждой, а генерацией кожных покровов) подернулись рябью, как при помехах в проекционном устройстве, и спустя миг подле Таманцева уже стоял элегантно одетый мужчина, средних лет с острыми чертами лица и ироничной улыбкой на тонких, кажущихся бескровными губах.

— Шодан, ты как обычно все испортила.

— Не место и не время дурачиться, Райбен. — Она коснулась руки Ивана. — Позволь представить тебе моего старого друга.

— Мы уже познакомились, — беззлобно отшутился метаморф.

Через минуту музыка стала глуше, шум голосов собравшихся так же начал стихать, люди отступали к стенам, намеренно формируя широкий проход по центру.

— Иван, сейчас нам предстоит пройти к залу заседаний Совета. — Шепнула Флора. — Веди себя естественно, ничего не бойся, я обо всем договорилась.

— Да я и не боюсь. — Ответил Таманцев.

— Вот и хорошо. Это не более чем формальность. — Флора взяла его под руку.

…

Веди себя естественно…

Легко сказать…

Они шли через анфиладу залов, и Иваном все глубже овладевало чувство гнетущей тоски, словно он ощущал шепот, исходящий от окружающих, расступающихся перед ним и Флорой людей; он, конечно, не читал их мыслей в буквальном понимании, но воспринимал эмоциональный настрой каждого из присутствующих, — мнемонические эманации сотен собравшихся накладывались друг на друга, но разнообразия не наступало, лишь усиливался невнятный шум, окрашенный в тоскливые, равнодушные тона…

Ощущение не являлось фантомным, Таманцев уже имел возможность неоднократно убедиться, что новые способности рассудка — не бред больного сознания, а лишь еще одно проявление реальности, ранее недоступное, а теперь воспринимаемое остро, почти болезненно.

Он был уверен, что Флора давно научилась абстрагироваться от сотен накладывающихся, усиливающих взаимное воздействие аур, но для Ивана все происходящее являлось новым, важным, и тем сильнее становилось ощущение тоскливой пустоты…

Мерк блеск и великолепие архитектуры, гасли спецэффекты, на первый план сознания выдвигалось мнемоническое восприятие, и обострившиеся чувства, теряя связь с реальностью физических тел, взамен получали новое качество ощущений: машинально шагая вровень с Флорой, Таманцев начал воспринимать оттенки эмоционального настроя окружающих.

Ему стало страшно.

Иллюзии бились в рассудке, растворяя в миражах сознания стены строения, теперь он видел огромное мелководное озеро с мутной водой, заключенное в кольцо неприступных скал: над мутно-серой, зеркальной гладью медленно поднималось кружево испарений, формируя фантомные очертания человеческих фигур, бредущих по колено в воде, — все они казались похожими, как близнецы или клоны, но туман, струящийся над зеркальными, неподвижными водами объединял и выдавал различия, — серые тона означали равнодушие, наступившее вследствие моральной усталости, потери смысла бренного существования, но, не давая серости затопить все сущее, поглотить с головой сотканные из испарений-мыслей фигуры, рябью пробегал страх, — они боялись потерять свое гарантированное существование, боялись в большинстве неосознанно, на уровне инстинкта неприятия смерти, панического ужаса перед ней, и уж совсем мелкими на открывшемся фоне выглядели и воспринимались робкие, почти неотличимые от составляющей фигуры субстанции, порывы сиюсекундных желаний, чаяний, истертых временем надежд…

Еще одна ловушка вечности, в которую попали души людей.[11] Им незачем и некуда рваться, в жизни нет иных проблем, кроме саднящей скуки, даже борьба за существование не играет роли, и не имеет смысла, ведь за них все сделают машины, обеспечивающие людей максимумом удобств, и не требующие ничего взамен.

Жуткое, стылое озеро замерших надежд…

В рассудке Таманцева творилось что-то неладное.

Он ощущал себя бредущим по колено в мелководье безвременья, но его рассудок, еще живущий критериями кипящей жизни сотен Обитаемых Миров, вносил свои коррективы в тягостную иллюзию, сотканную помыслами сотен окружающих людей.

Зеркальная гладь озера внезапно всколыхнулась, искажая фантомные фигуры, из центра ударил мощный гейзер, поднявшийся до высоты окружающих скал, окропивший их вершины серой моросью, Иван мысленно ужаснулся происходящему, но не в его силах было остановить процесс внезапных, глобальных перемен: фигуры, захваченные бьющим ввысь гейзером, рвало в клочья, — подсознание Таманцева, постоянно ищущее ответ на многие вопросы, уже определило структуру грядущей вероятности, — замкнутый мир будет вторично открыт, но сила, грозящая взорвать зеркальную гладь забвения, все еще оставалась безликой, неопределенной, но явно преследующей собственные цели, не обращающей никакого внимания на уносимые ввысь, разорванные фигуры…

…Возвращение походило на толчок, после которого иллюзии медленно, неохотно вновь уступили место реальности, но что случилось за краткие мгновенья погружения в грезы?