За мгновение до мечты - Галина Мишарина Страница 25

– Расскажи, прошу тебя.

Он вздохнул и отвернулся.

– Она была умной, красивой, сильной, нежной… Хорошей, в общем. У нас могло получиться, Таиса. Могло… Но она хотела, чтобы я изменился. Чудесная женщина, ради такой что угодно сделать можно. Только вот не я ей был нужен, а некто, созданный по хорошо продуманному плану. Она требовала, чтобы я контролировал любовь, понимаешь? Нет, наверное, этого не понять, если сам не прошел через подобное... Идеальный мир, Таиса. Для нас с ней. Я должен был его создать. Должен – ключевое слово. Ради неё. Не потому, что сам этого желал. Не для счастья своего, лишь для неё. Она вела меня за собой – требовательная, но мягкая – и я поздно осознал, что не хочу быть ведомым. Меня всё больше раздражали эти нежные просьбы-приказы, я не мог больше летать, потому что она хотела иного. И повторяла, что я принадлежу ей. Если поначалу это было терпимо, потом начало сводить с ума. Такое хорошо не кончается, но я бы не хотел рассказывать эту историю до конца. Итог всё равно один: мы расстались.

– Мне кажется, ты всё ещё её…

– Нет, – перебил он, – тебе лишь кажется. Да, у меня есть чувства, но не те, о которых ты думаешь. Я зол, потому что она поступила по-своему, сделав расставание стыдным и запоминающимся. Я боюсь снова вляпаться в грязь. Она была другой в начале. Она была замечательной. Я не хочу, чтобы люди носили маски.

Теперь-то мне всё стало понятно.

– Ты думаешь, и я её ношу?

– Нет. Я верю тебе, Таиса. Ты на неё не похожа ни стремлениями, ни восприятием мира. Это теперь я могу поразмышлять и понимаю, что уже тогда она вела себя как царица, а я, даже если и был королем, сидел на длинном поводке. Потом он стал короче, появился строгий ошейник, и, если бы всё продолжилось, жить мне в наморднике.

– Но любимым?

– Да. Любимым псом её величества.

– Это ужасно.

– Многих бы устроило, – пробормотал он, и на лице появилось новое выражение – мрачно-кровожадное. – Моих родителей в том числе. Они возненавидели меня, посулили одиночество до конца дней и бесцельную, пустую жизнь. В общем-то, она таковой и была… Пока я не прилетел сюда.

У меня сердце забилось, но Бьёрн не собирался признаваться мне в любви.

– Эти горы, – сказал он. – Что-то странное в них. Не могу объяснить, но здесь я принадлежу самому себе, не обязан ни перед кем отчитываться. Пустота внутри, и она приятна. В меня столько всего хотели запихнуть, я и сам много в себя насовал. А здесь – тишина.

Я прикусила губы. Значит, вот чего он на самом деле хотел! Не меня и моего общества, а понимания!

– Ты можешь попробовать… Ну, сделать запрос. Говорят, сюда пускают только при определенных условиях. Ну, жить… И дом разрешат построить. Ты мог бы остаться. Один, в смысле. В качестве хранителя. У нас так часто бывает в заповедных зонах – небольшие поселения или отдельные дома для лесничих.

– Да, это хорошая идея, – кивнул Бьёрн. Он снова глядел на небо, а я опять разглядывала собственные пальцы. По носу текло, капало на землю.

Не любит и не полюбит. Ему хватило смелых чувств. Мы будем просто друзьями, может быть, любовниками… При мысли об этом я не ощутила прежнего возбуждения, словно и внутри меня поселилась пустота.

Проблема была в том, что я хотела быть заполненной. Я бы разбилась вдребезги, учась летать, до последнего помогала бы ему собирать себя заново и отпустила… Или не отпустила бы? Мне было холодно, мурашки бегали под тонким платьем. Бьёрн стоял в куртке и не замечал ничего вокруг. Наверное, именно тогда я поняла, что значит остаться одному. Чувство оказалось медленным и вязким, и проникало в самые недра, затрагивая и душу, и сердце. Тело обмякло, задрожало, а потом высохло и превратилось в ковыль, трепещущий на ветру. Печальная легкость тонкого стебля, сухая седая веточка среди тысяч других. И только ветер поднимет острое семя, унесет вдаль, поможет увидеть иные земли… Но зачем, если там, на красивых пуховых холмах я прорасту одинокой травинкой, которая никому не будет нужна?

Я отвернулась и принялась вытирать лицо.

– Тая, – позвал Бьёрн через минуту, – ты из-за меня плачешь?

Голос его звучал глухо.

– Почему ты сразу не сказал, Бьёрн? Почему не признался, что прилетел не любовь искать, а утешения? Извини, если это звучит обидно.

– Чего ты хочешь? – спросил он не грубо, но звенящим от напряжения голосом.

– А ты чего хочешь? – вскипела я. – Тепла и уюта? Сколько угодно, Бьёрн! Только получи ещё нежности в придачу, жажды, верности! Я-то полюбила по-настоящему, не зная о твоей боли! Ты всё просил о честности, но сам не был честен! Чего я хочу? Блин, многого! Хочу, чтобы родители наконец-то перестали работать, чтобы брат наладил отношения с женой, а то живут как чужие – каждый по свою сторону баррикад! Хочу, чтобы у сестры появился мужчина не на одну ночь и не придурок, каких полным-полно. Хочу закончить академию, защитить диплом, но только потому, что так надо. Боже… Хочу просыпаться не в пустой постели, одна-одинешенька, а рядом с человеком, которому с улыбкой говоришь «Доброе утро!», которого можно поцеловать и обнять, которому доверяешь во всем… Да ты и сам всё понял. И я поняла, сердцем – уже давно. Просто не думала, что тебе такая свобода нужна… Пойду домой.

И направилась в сторону гор, понимая, что выглядит это по-идиотски.

– Таиса, погоди!

– Я «годила» много дет, Бьёрн. Я не хочу больше ждать! И условий тебе не ставлю, но, поверь, больше не буду никого искать и ни с кем не попытаюсь. Возможно, мне только кажется, что любовь не пройдет, а, может, она с годами поблекнет. И всё равно я не хочу больше... этого.

– Этого?

– Подобного!

– Я же не сказал, что брошу тебя!

– Ты достаточно сказал! – вспыхнула я. – И я не стану тобой вертеть, давить на жалость. Плачу потому, что больно, а не для пущего эффекта. Чего ты хотел получить? Что я не дала тебе, Бьёрн? А если дала всё, что для счастья нужно, откуда сомнения?

– Я впервые за долгое время почувствовал желание стать ближе.