Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО НА КРАЮ Страница 28

— О, пространство и время, кто это?

— Не назвались, Спикер. — Затем с явным неодобрением: — Из этих, из стрынцев, Спикер. — И с еще большим неодобрением: — По вашему приглашению.

— Пусть подождет в комнате для посетителей. Я спущусь немного погодя.

Гендибал не спешил. Во время утренних омовении он размышлял о том, что кто-то использовал одного стрынца, чтобы затруднить ему дальнейшие действия, (хотел бы он знать, кто). И что теперь означало вторжение стрынца в его жилище? Хитрая ловушка?

Селдон! Как вообще удалось стрынскому фермеру попасть в Университет? Какой предлог он мог выдвинуть? Какова была истинная причина?

Мелькнула мысль, не вооружиться ли. Но он тут же решил, что не стоит. Он знал, что на территории Университета сможет контролировать любого стрынского фермера без опасности для себя, не оставляя следа в разуме стрынца.

Гендибал решил, что происшествие с Руфирантом накануне произвело на него слишком сильное впечатление… Не Руфирант ли пришел? Может быть, не находясь больше под влиянием, чье бы оно ни было, фермер пришел с извинениями или опасаясь наказания… Но откуда Руфирант узнал, куда идти? К кому обратиться?

Гендибал бодро и решительно прошагал по коридору и вошел в гостиную. Он остановился в недоумении, затем повернулся к проктору, который сидел в своей стеклянной будке и притворялся, что занят.

— Проктор, вы не сказали, что посетитель — женщина.

— Спикер, я сказал — из стрынцев. Вы больше не спросили.

— Даете минимум информации? Я запомню эту вашу черту.

(И надо проверить, не назначен ли Деларми этот проктор. И надо отныне обращать внимание на всех окружающих функционеров, «низших», которых так легко было не замечать с высоты все еще нового для него положения Спикера.)

— Свободна ли какая-нибудь из комнат для совещаний?

— Свободен только номер четыре, Спикер. Он не будет занят еще три часа, — Проктор взглянул на стрынку, потом на Гендибала с непроницаемым видом.

— Мы пойдем в номер четвертый, проктор, и я советую вам следить за своими мыслями.

Гендибал ударил довольно жестко, а щит проктора закрылся слишком медленно. Гендибал знал: насилие над низшим разумом ниже его достоинства, но особу, не скрывающую за щитом свои гнусные предположения, следовало проучить. Теперь у проктора несколько часов будет легкая головная боль. Вполне заслуженно.

Гендибал не сразу вспомнил ее имя, и ему не хотелось прилагать усилия, чтобы вспомнить. Вряд ли она на это рассчитывает. Он раздраженно сказал:

— Вас зовут…

— Я зовись, Нови, мастер мученый. — Она почти не дышала. — Мое первое имя Сура, но я зовись просто Нови.

— Да, Нови. Мы встречались вчера, теперь я вспомнил. Я помню, что вы меня выручили, — Он не мог заставить себя говорить на стрынский манер на территории Университета. — Так как вы сюда попали?

— Мастер, вы сказали, что я напиши письмо, вы сказали, что надо надписать дом Спикеров, квартира 27, я принеслась с ним. И я показывай мою писанину — мою собственную писанину, мастер. — Она сказала это застенчиво, но гордо. — Они спрашивай, для кого это пиши, я слышала ваше прызванье, когда вы сказали его этому придурку Руфирынту. Я говори, это пиши для Стора Гендибала, мастера мученого.

— И вам разрешили пройти, Нови? Они не попросили показать письмо?

— Я стрышись. Я думай, может они недовольны, я скажи: «Мученый Гендибал обещал мне показать «Город мученых», и они улыбайся. Один из них у дверей скажи другому: «И это не все, что он покажи ей», и они покажи мне куда идти, и скажи никуда больше не ходить, а то меня вышвырни моментно.

Гендибал слегка покраснел. Великий Селдон, если бы он захотел развлечься со стрынками, он не действовал бы так открыто и проявил бы большую избирательность. Он посмотрел на транторскую женщину и мысленно помотал головой.

Она выглядела молодой, моложе, чем позволял ей тяжелый труд, ей не могло быть больше двадцати пяти, но в этом возрасте стрынки обычно уже замужем. Она завязала лентой свои черные волосы, это означало, что она девушка, и его это не удивило: ее вчерашний спектакль показал, что у нее талант мегеры, и он сомневался, что легко найти стрынца, готового впрячься в одно ярмо с женщиной с такими кулаками и языком. И наружность ее была не очень привлекательной, хотя она претерпела муки, чтобы выглядеть прилично.

Лицо ее было простым и угловатым, руки красными и грубыми, фигура, насколько он мог видеть, говорила скорее о выносливости, чем о грациозности.

Под его изучающим взглядом у нее задрожали губы, он ясно увидел ее замешательство и испуг и почувствовал жалость. Она ведь действительно помогла ему вчера, и только это имело значение.

Он сказал успокоительно, стараясь быть благородным:

— Так вы пришли, чтобы посмотреть… э… Город Ученых?

Она широко открыла свои темные (и довольно красивые) глаза и сказала:

— Мастер, вы не сердись на меня, но я пришла, чтобы самой статься мученой.

— Вы хотите стать ученой? — Гендибал был как громом поражен. — Моя дорогая…

Он остановился. Как мог он, на Транторе, объяснить совершенно неискушенной фермерше тот уровень интеллекта, подготовки и ментальных способностей, которые требовались для тех, кого транторцы называли «мучеными»?

Но Сура Нови страстно настаивала.

— Я умей писать, а еще читать. Я прочла целые книги до конца, да еще с самого начала. И у меня желание быть мученой. Я не хоти быть женой фермера. Я не выйти за фермера, и у меня не будь фермерских детей. — Она подняла голову и гордо добавила: — Я получала предложения. много рыз. Я всегда говори «не». Вежливо, но «не».

Гендибал ясно видел, что она лжет. Ей не делали предложений. Но его лицо не дрогнуло. Он сказал:

— Как вы будете жить, если не выйдете замуж? Нови положила на стол руку, распрямив ладонь.

— Я будь мученой. Я не будь фермершей.

— А если я не смогу сделать вас ученой?

— Тогда я будь ничем и жди смерти. Я будь ничем в жизни, если я не будь мученой.

У Гендибала мелькнул импульс осмотреть ее разум, чтобы определить степень мотивации, но это было бы дурно. Спикеры не развлекаются, обыскивая беспомощные разумы. Существовал этический кодекс ментального управления — менталики — как и в других профессиях (он мимолетно пожалел, что ударил проктора).

— Почему же вам не стать фермершей, Нови? — сказал он.

При помощи небольшой манипуляции он мог заставить ее согласиться и склонить какого-нибудь стрынского увальня к счастью в браке с ней. А ее в браке с ним. От этого не было бы беды. Это было бы гуманно… Но это было против закона, значит, немыслимо.

— Я не стань, — сказала она. — Фермеры болваны. Они рыботай с комьями земли и сами становись комьями земли. Если я будь фермерша, я тоже стань комом земли. Я будь без времени, чтобы читать и писать, и я забудь. Моя голова, — она поднесла руку к виску, -прокисни и зачерствей. Нет! Мученой быть другое! думателем! — (Гендибал отметил, что она имела в виду не «задумавшегося», а «мыслителя».) — Мученый живи с книгами и с… с… я забывай, как их называй, — она сделала непонятный жест, который ничего не сказал бы Гендибалу, не будь у него для руководства излучения ее мозга.

— Микрофильмы, — сказал он. — Откуда вы знаете про микрофильмы?

— Из книг. Я много читай, — гордо заявила она.

Гендибал больше не мог сопротивляться желанию узнать побольше. Это была необычная стрынка, он никогда не слышал о подобном. Стрынцев не принимали, но будь Нови десятилетней…

Какая потеря! Он не побеспокоит ее ни в малейшей степени, но что толку быть Спикером, если не можешь осматривать необычные разумы и учиться на них? Он сказал:

— Нови, я хочу, чтобы вы минуту посидели спокойно. Не думайте ни о чем, молчите, не думайте о том, чтобы что-нибудь сказать, думайте о том, чтобы заснуть. Понимаете?

Ее страх вернулся.

— Почему я должна делать это, мастер?

— Потому что я хочу подумать, как бы вы смогли стать ученой. Что бы она ни прочла, она не могла знать, что значит «быть ученой». Надо было выяснить, как она представляет себе ученых.

Очень осторожно, с бесконечной деликатностью, он исследовал ее разум. Как будто касался рукой отполированной металлической поверхности, не оставляя отпечатков. Для нее ученым был некто, всегда читающий книги. Она не имела ни малейшего представления, зачем читают книги. Картинка в ее разуме показывала, что она хотела бы делать знакомую работу: сходить, принести, приготовить, прибрать, но на территории Университета, где доступны книги и где у нее будет время читать и, очень туманно, «выучиться». Все сводилось к тому, что она хотела стать служанкой. Его служанкой.

Гендибал нахмурился. Служанка — стрынка? Да еще грубая, неотесанная, полуграмотная! Немыслимо.

Придется просто отказать ей. Должен же быть какой-то способ откорректировать ее желания, чтобы она согласилась стать фермершей; какой-нибудь не оставляющий следов, способ, такой, к которому даже Деларми не смогла бы придраться.