Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны» Страница 3
Андрей Лазарчук - Предчувствие: Антология «шестой волны» читать онлайн бесплатно
— Мой кабинет, — торжественно заявил Кеша Вирсавин и с облегчением перевёл дух, будто только что удачно скрылся от погони.
Мы тоже переводили дух и оглядывали комнату, похожую на приёмный пункт макулатуры. Анжелка высвободила свою руку из моей, уселась на стул, поболтала ногами и спросила у Кеши:
— Кофе есть?
— Анжел, кофе вреден для растущего организма, — наставительно сказал я.
— Полагаешь, я ещё вырасту?
Кофе оставлял во рту привкус ожога. За окном тьма. Сухое шуршание бумаг. Кажется, что-то такое со мной уже было. Я пробежал глазами текст: жил-был писатель К. Безнадёга одолевала его в жизни. Безысходняк описал он в романах. Хотите, докажу на примерах.
Я попробовал на вкус несколько фраз. Кеша не удержался, перегнулся через стол, схватил меня за руку, расплескал мой кофе, в сердцах отобрал чашку… И вот мы с Анжелкой несёмся за ним, как хвост за кометой. Лестница раскатывается небесными громами. Как страницы перелистываем мы комнаты. За кем мы гонимся? От кого убегаем?
— Это студия, — сказал Кеша.
Когда я прочёл текст в микрофон в последний раз — не сбившись, не скрипнув стулом, не ошибившись, — по моим подсчётам, наступило утро. Анжелка спала на кожаном диване, укрывшись моим пальто. Кеша Вирсавин присел рядом с ней на краешек дивана. Анжелка недовольно разлепила глаза. Он протянул ей апельсин. Она взглянула презрительно, но апельсин взяла. Спустила ноги с дивана.
— Пойдём, что ли? — сказала она мне.
Мы с Кешей обули, одели её, застегнули пуговицы, завязали шнуры шапки под подбородком. Она терпела и зевала. Кеша проводил нас до выхода, и мы, снова вдвоём, взявшись за руки, нырнули в предрассветные сумерки.
Мы брели в лёгком тумане, глядели себе под ноги и были одни в затаившем дыхание Городе, пока из подворотни не вынырнул тихо, будто подстерегающий хищник, гангстерский автомобиль. Он перегородил нам путь. Задняя дверца распахнулась, чтобы поглотить Анжелку. Алчно переливалась красная обивка. Во мраке салона блеснули глаза. Женский голос поблагодарил меня. Это была не Владлена. Я наклонился над дверцей к Анжелке, чтобы рассмотреть ту женщину, но Анжелка сонно сказала: «Пока», — и мне пришлось самому захлопнуть тяжёлую дверцу.
Я шёл один. Тихо, очень издалека урчал, надвигался на сумеречный Город блуждающий Океан. По улицам и переулкам гулял сквозняк. Изредка, с безумным отчаянием, кричала невидимая для меня, заблудившаяся чайка.
Вверившись интуиции, я угадал среди тёмных громадин дом, и подъезд, и нужную кнопку в барском лифте за ажурной решёткой.
Войдя в квартиру, я сразу услышал запах — и поскользнулся на свежей кучке дерьма. Включил свет. Желтоватое вещество, размазанное по ковру, выглядело так же натурально, как и пахло. Я пошёл за бумагой и тряпкой, чтобы убрать эту дрянь, и выяснил, что, помимо смрадных гор и морей, по квартире разбросаны изъеденные книги, в ванной разбит круглый аквариум, мёртвые, потускневшие рыбки до бесконечности тиражируются в зеркалах и блестящем кафеле. Я подбираю, подтираю, выбрасываю, а меня кидает в озноб и в жар от досады и, кажется, от голода. Прибрав всё или всё, что заметил, я вошёл в пятиугольную комнату. Не включая света, сел в кресло и отдался смертельной усталости. Мне адски хотелось проснуться живым, и с этим я уснул.
Снилось каменистое взморье. По прибою прохаживается ворон. Если волна покрывает пеной его когти, он расправляет крылья и клекочет, как будто ему больно или страшно, но не отходит от воды. Ворон ходит туда-сюда, как маятник, и в этом есть обречённость. Шум прибоя нарастает.
Я открыл глаза. От моего лица вспорхнуло вороново крыло. Чёрная женщина вытянулась в струну и настороженно замерла. Она застыла спиной к окну, мерцая в сочащемся скудном свете. Он осыпается блестками на её воронёные пряди, ломается в серьгах, дрожит на изгибах платья. Я отвлёкся от созерцания мыслью о том, что второй раз меня будит неизвестная женщина. Спросил на всякий случай:
— Я дал вам ключ?
— Дверь была не заперта, — ответила она.
Я узнал этот голос. Она вроде немного боялась меня, но ещё больше казалась огорчённой.
— Это ваша квартира? — спросила она. — Давно?
— Не знаю.
— Нет. Этого не может быть.
Отступив на два шага, женщина окинула меня быстрым взглядом и, хоть ей было мало что видно, всё-таки догадалась, что я не виновен в том, в чём она меня до сих пор подозревала.
— Я личный агент — хранитель того, кто был здесь до вас.
Опустилась в кресло напротив, бросила руки на колени и начала рассказывать. Во Владимире Николаевиче заключено мировое зло. Он то ли историк, то ли философ, то ли теолог. Определённо, он — последний смертный. Если бы у этой женщины когда-нибудь была жизнь, она с удовольствием отдала бы её за него, так она сказала.
Когда-то приснилось, а может и нет, как вошёл в комнату, где ждала меня эта женщина… Будто бы посреди стояла ванна с холодной водой, а в ней полно роз и бутылки жмутся друг к другу. Я прошёл к столу, кинул перчатки между приборами, уселся на стул. Она села напротив, наполнила бокалы, подала меню: пустыни, небесные светила, грозы и циклоны, даже жизнь… Она без конца курила, ждала: выберу ли я то, что указано в меню последним. Начался шторм. Волна разбила окно. Я неловко отбил горлышко у бутылки и поранил руку. В комнате уже ничего не было видно из-за дыма. И стало очень холодно. Мы забрались в ванную. Вокруг нас хозяйствовал Океан. А мы сидели в битом стекле, колючих розах и в окурках, смотрели друг на друга, истекали кровью… Может быть, мне всё пригрезилось, пока незнакомка сидела передо мной, бесконечно печальная. Но после с нами всё так и случилось. Или почти так. А сейчас я даже не знал, как её зовут.
Она оставила кресло и ходила по комнате. Сколько группировок и одиночек, называющих себя антисатанистами, охотились за тем, кто был здесь до меня! Вдруг она замолчала, остановилась, испуганно глядя под ноги.
— Какой это этаж?! — закричала она, шарахнулась к окну, потом от окна — и выбежала из квартиры, забыв перчатки и туфли, которые сняла, пока шагала туда-сюда мимо меня.
Я остался один. Подождал немного, потом встал и включил свет. На столе, никем не тронутая, лежала визитная карточка моего агента. На ней было написано одно слово: «Ангел». Я вышел в кабинет. Там, устроившись в ленинском кресле, снова залез в стол. Болела голова, но я хотел хотя бы дочитать те машинописные листы. Вот что я прочёл и ничего не понял:
Конечно, ни слова о любви. Просто мы боялись ошибиться. И ошиблись бы, клянусь нам в этом. Клянусь. Хотя «Мы» никогда не существовало, я плюс я не равно любовь, но я равно любовь, и я равно любовь, и они вертятся и вертятся в хаосе, сталкиваясь, раня друг друга и ошибаясь, всегда ошибаясь…
Нет, слишком болит голова. Я сжимал виски и мучился, и наконец решил принять ванну.
Долго нежился в зеленоватой воде, потом тщательно мылся, брился. Благоухая, как свежесрезанный нарцисс, и абсолютно нагой, я вышел в коридор. У входа стоял мой агент во фраке. «Вы ещё не готовы?!» — воскликнул он. К чему не готов? «Но мы должны явиться на приём. Одевайтесь скорее». Он вышел вслед за мной в гостиную и стал подавать мне предмет за предметом чужую, но хорошо отстиранную и отутюженную одежду, а попутно рассказывать, как Марку пришлось второпях развешивать картины, пока не накатил Океан и не смыл краску с холстов. Кончил агент тем, что помог мне натянуть фрак. Уже в прихожей я втиснул ноги в штиблеты и, схватив пальто, побежал вниз по лестнице следом за моим агентом — Ангелом.
— В музей, — велел Ангел водителю.
Машина зачавкала по тающему снегу.
— Как быстро теплеет, — пожаловался он мне.
Я тоже хотел ему пожаловаться, но он предупредил меня. Он сказал: всё это из-за Океана.
Возле музея, очертания которого расплывались во тьме, собрались лоснящиеся автомобили, как морские котики на лежбище у скалы. Мы поспешили ко входу, поглубже запахивая пальто от ветра.
Открыв четыре двери, пройдя через три застеклённых тамбура, мы возникли в просторном ярко освещённом холле и отдали кому-то любезно подоспевшему свои пальто. Я заметил у лестницы женщину в узком блестящем платье, а рядом с ней невысокого паренька во фраке. Он всё тянул руки к горлу: бабочка душила его. Ангел подвёл меня прямо к этой паре и представил. Так я узнал, что парень с двумя макушками и беспокойной улыбкой — это Марк, художник, на чью выставку мы и явились. Женщина кивнула мне, сказала Ангелу, что мы знакомы. Тогда я узнал, что её зовут Валерия Юрьевна.
Позади них, на оттоманке, задвинутой в угол между стеной и лестницей, сидела Анжелка. Я сначала не увидел её, но Валерия чуть сдвинулась в сторону и скосила глаза в тот угол, чтобы обратить моё внимание на девочку. Анжелка крикнула: «Привет!» — и помахала рукой. Она снова показалась мне старше своих лет. Глаза у неё блестели, как они блестят далеко не от детских удовольствий, а белокурые волосы по-взрослому были собраны в пучок. Ангел легонько подтолкнул меня, и мы стали подниматься по лестнице в зал, увешанный картинами и заполненный нарядными людьми. Ангел сообщил, что мы опоздали и выставки не увидим — невозможно смотреть, когда вокруг толкотня и говор. Мы пристали к одному из кружков. Там рассуждали о том, чем лучше замазать двери и окна для защиты от надвигающегося Океана. Одна дама в брильянтах рекламировала масляную замазку. Во-первых, она водонепроницаема, а во-вторых, после отхода Океана легко снимется с оконных переплётов, в отличие от цемента или монтажной пены. Другие дамы, а также господа размеренно кивали головами. «А вы чем будете замазывать окна?» — спросила меня дама в брильянтах. «Ничем», — ответил я, услышал недоуменный ропот и краем глаза уловил иронично-одобряющую улыбку на лице Ангела. Самый молодой из господ, с кривым ртом, с припудренными угрями и при этом бледный, словно вампир, сказал что-то о Марке, я не расслышал. Кружок воспринял эту невнятную фразу, как хлопок стартового пистолета. Завязался разговор, в котором восклицания и междометия имели больше смысла, чем слова. Тем не менее мне удалось понять, что я нахожусь в обществе муз Марка обоего пола.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.