Чистые люди - Андрей Коннов Страница 3

сфабриковано. Но Ефрему нужно было сделать из Юры зверя, и в определенной мере ему это уже удалось. Слетевший с катушек Юра потребовал беседу с Гобозовым в Закрытой камере – помещении, где только собеседники друг друга слышат, их никто не видит, никто не слышит. Ефрем все это дело устроил. Рассевшись перед Гобозовым, Юра долго смеялся, толкал заключенного, издевательски подкалывал, и лишь спустя полчаса решил спросить: «Как ты сюда попал, исчадие рода людского?».

– Двадцать лет я тут сижу, – тихо заговорил Гобозов, – Жизнь вся кувырком… Все могло бы быть иначе, если бы я только знал, что так выйдет.

– Расскажи мне про себя! В твоем деле не достает пары страниц. Кто твои родители? Где они? – Юра положил ноги на стол, и приготовился перебивать Гобозова через каждое слово, показательно унижая и изничтожая моральный дух заключенного.

– Мой папа создатель охранной системы «Иртыш», ты ее видишь на каждом шагу, в каждом роботе. Эта система стоит миллиарды рублей, за нее бились самые великие умы Земли. А победила в итоге шайка оборванцев, захвативших власть в «Пангее». Моего отца обвинили в растрате общемировых денежных средств, и пришили статью об измене планете. Следом, ту же статью пришил маме и мне. Папа умер пять лет назад, маму отправили на Луну – я даже не знаю, живая она или нет. «Иртыш» отдали Борису Ластовскому, вставшему во главе Юридического отдела – ты же именно стажер-юрист? И, Борис отдал разрабатывать «Иртыш» своему сыну, Георгию, умному человеку, ставшему невольно жертвой собственного отца. Я его немного знал, он крутился в компании моих друзей, пока не исчез по воле одной девушки, в которую он был сильно влюблен. Потом эта девушка влюбилась в меня, почти выстругала во мне человека, но тут… Тут суд Земли сделал свое дело, и теперь я здесь, насквозь пропитанный радиацией, жду, когда меня просто сварят в котле. Голубую планету я вижу разве что в иллюминатор, пока меня снова не поведут бить местные главари и особо любящие показывать свое превосходство. Я сопротивляюсь, они бьют еще сильнее. А сейчас, роботы стали колоть мне какое-то вещество. Когда мне бьют в грудь кулаком, я не ощущаю его. На моем теле синяки, но я их не чувствую. Так и живу. Мне предлагали добровольную смерть в открытом космосе, но я боюсь ее. Все жду, когда силком приведут к чему-нибудь такому, смертельному. Больше всего в жаль, что не смог сказать ей: «Люблю!», та ночь, в номере отеля, я помню ее до сих пор. И СМС: «Я беременна!», она ее прислала в тот момент, когда меня уже везли на суд! Я даже не сказал ей: «Прощай!» А теперь что? Что я теперь? Зачем я теперь? Хочешь наказать меня? Давай! Тебе это скостит стажировку, и даст шанс увидеть Землю раньше намеченного срока.

Закончив говорить, Гобозов вжался в себя, ожидая ответные грубые действия со стороны стажера. Юра убрал ноги со стола, насупился, стал присматриваться к заключенному. Тут-то у парня щелкнуло в закромах памяти: играя с друзьями, в детстве, Юрка случайно открыл ящик Гоши, где лежали странные странички про основателя системы «Иртыш». Гоша тогда еще их вырвал, чуть ли не с руками Юры, да сжег моментально. Юра вспомнил это. И побледнел. Он смотрел на Гобозова внимательно, словно что-то понял. Гобозов зашевелился, начал что-то вытаскивать из внутреннего кармана тюремной робы. Его тонкая, бледная, обгорелая от радиации рука достает фотографию красивой девушки. Фотография немного мятая, цветная, в ней девчушка в платье, в горошек, кудряшки, черные реснички, розовый портфель, из которого вывалились учебники – и эта неловкость оказалась запечатленной. На заднем плане висят могучие портреты, вероятно, родственников этой девчушки. Взгляды на портретах напряженно смотрят в объектив фотокамеры, будто бы, не желая на них оставаться. А девчушка улыбается, огромный сиреневый бант сзади нее был похож на крылья ангела.

– Эта она, – тихо прошептал Гобозов, протягивая фотографию Юре, – Я стащил ее из комнаты своей возлюбленной, она даже не знает об этом. Подумал, сделаю ей сюрприз, налеплю эту фотографию на лист, разрисую розочками, ну, там, стиль «ле романтик», все дела. Не успел, повязали, теперь вот храню, смеюсь и плачу, ведь она сложная по характеру, но такая живая!

Юра взял фотографию, стал дрожать. На его лице показался пот. Молодой человек признал на фотографии маму. Мале на этой фотографии 11 лет, а портреты на заднем плане висят в коридоре их квартиры. Предки Мали были талантливыми художниками и архитекторами, и весь род Абрамовых гордиться этим!

– Я ведь даже не знаю, кто у меня родился. Мальчик, девочка, как он выглядит сейчас? – тихо рассуждал Гобозов, словно боялся повысить голос, – Вышла ли моя Маля за кого-нибудь замуж, счастлива ли? Как там, ее блинчики, которыми она любила угощать меня? Хотел бы я их покушать снова, ну, или хотя бы почуять этот нежный запах!

Юра сидел, словно галстук проглотил. Не шелохнулся. Его напряженный взгляд сверлил Гобозова. Он теперь понял все подколы Ефрема.

– Папа?! – спрашивал Юра в мыслях, но не вслух, боялся, – Так Гоша не мой родной отец?

– Маля не знает, где я, – снова заговорил Гобозов, – Ей никто не сообщил, так что винить ее в чем-либо я не могу и не хочу. Я уверен, что она искала меня, жаль, что так вышло. Но, я доволен тем, что оставил после себя ребенка. Хоть и не знаю, какого он пола, как выглядит, но, он есть, а значит, моя частичка где-то бродит по Земле.

Юра встал, отшатнулся, подошел поближе к Гобозову.

– Ты такой необычный, чем-то даже на меня похожий. Я бы допустил, что ты мой сын, но откуда ему взяться в этом мрачном месте? Да и Маля не отпустит, нет, она слишком заботливая для этого, – бормотал Гобозов, кажется, он даже улыбнулся.

Юра протягивает фотографию Мали. Женя берет ее, случайно дотронувшись рукой до юноши. По Юре пробегает неловкий холодок, такой родной и знакомый. Такого холодка Юра не чувствовал, когда его качал на руках Ластовский.

– Что я могу сделать для тебя? – спросил дрожащим голосом Юра.

– Что ты можешь сделать для меня? – Гобозов прищурил глаза, саркастично расплывшись в улыбке, – Верни потраченные здесь годы, моего папу к жизни, он же ведь умер от радиации. Дай увидеть маму, она где-то на Луне, живая хоть? Хочу обнять Малю, своего ребенка, увидеть воду, деревья, солнце в небе, а не здесь, на «Венере-1», – оно тут обжигающее…

Гобозов надул щеки, выкатил губы, потрогал свои седые волосы (седые волосы! А ведь ему даже нет сорока!).

– Нет, не надо! Не надо всего этого!