Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник) Страница 30

– Какие еще манаты?

– Ну, морские коровы!

– Стеллер что, казахом был?

– Почему?

– Ну, бир сом, бир манат…

– Да ну вас. Это же по-киргизски.

Большая часть моряков Беринга и сам командор погибли, рассказала Ксюша, сердито оттягивая на груди топик, неотчетливо, но отдающий дохлятинкой. Снег, голые камни, мерзлый песок – усталые моряки, посланные на поиски Америки, умирали один за другим. Обвалилась стена землянки, засыпала Витуса Беринга до пояса. Не откапывайте, попросил он, так теплее. А рядом плескались в ледяной воде нежные морские твари – до десяти метров в длину и под сто двадцать пудов весом. Ложились спинами на валы, ржали, как лошади, складывали на груди плоские ласты. Им все было нипочем, радовались жизни. Подпускали людей вплотную, подставляли бока для почесывания и для острого ножа, смотрели нежными овечкиными глазами, блеск ружей их не пугал. Эти живодеры, горестно заявила Ксюша, имея в виду несчастных моряков, резали капустников.

Жалко, конечно.

Зато на нежном мясе манатов, на их нежном растопленном жире выжила часть команды. Хотя не все этого заслуживали. Ксюша прижала маленькие кулачки к груди. Господин Стеллер, например, не заслуживал. Он ради науки мог выколоть ножом глаза морскому котику, а других дразнил камнями. Слепой котик слышал, что бегут на него, и, конечно, начинал отмахиваться. А эта скотина господин Стеллер сидел на камне и наблюдал, как котики дерутся. Слепой ведь не понимает, за что его бьют. Одна тысяча семьсот сорок второй год, такие нравы.

– Да не переживай ты так. Когда это было!

– Важно, не когда, а важно – исчезли! Были капустники, и нет их! Не осталось на Командорах ни одного!

– Откочевали?

– Если бы. Охотники всех побили. Как прослышали, что есть такой глупый, красивый и вкусный зверь, так кинулись на Командоры. Один бок зверю чешет, другой бьет ножом!

– Ну, вымерли. И что?

– Да вы послушайте! – разозлилась Ксюша. – У меня отец всю жизнь занимается капустниками. Он не верит, что они исчезли. Выжила же в океане латимерия, слыхали о такой доисторической рыбе? Живут ракушки с девона, тараканы пережили сотни геологических эпох! Отец много лет ищет капустников в наших северных морях, у него накопилось множество свидетельств. Он Ивана Воскобойникова разыскал. Это живет такой рыбак на Камчатке. Три года назад плыл летом к плашкоуту, стоявшему на рейде, и в трех метрах от своей лодки увидел за бортом странного зверя. Морда круглая, глупая, глаза нежные, губу оттопырил и нижняя челюсть вытянута…

– Там же на Камчатке, – сердито рассказала Ксюша, – председатель Анапкинского сельсовета рассказал отцу, что как-то вышел вечером с женой на берег посмотреть не сорвало ли с якорей ставной невод, и увидел на берегу мертвую морскую корову. Огромная, пасть распахнута, чайки всполошились. Такое нельзя не заметить. И пахла корова как… – Ксюша брезгливо оттянула свой топик. – Ну, побежали они за людьми, а прилив там мощный. Унесло капустника.

– А два года назад, – совсем расстроилась Ксюша, – отец получил радиограмму от начальника лаборатории плавбазы «Советская Россия». У мыса Наварина наблюдаем совершенно неизвестное животное, отстучал отцу начальник лаборатории. Немедленно пришлите описание стеллеровой коровы. Похоже, они там настоящего капустника увидели.

– Поздравляю.

– Это с чем еще?

– Выходит, не совсем вымер капустник?

– Так никого же там не поймали, – жалобно выдохнула Ксюша и прижала руки к груди. – Сахалинские биологи туда специально ездили. Исследовали весь берег, даже на морское дно спускались в гидрокостюмах…

Паша Палый должен был вернуться с заставы вечером.

Обозленный агрессивными жалобами Ксюши, беспричинными рыданиями Маришки, глупыми и порочными замечаниями Серпа Иваныча, я собрал свой маленький отряд и погнал его на Западную Клешню, глубоко врезающуюся в пролив Дианы. Поднимались мы на гору метрах в трехстах восточнее ледяной пещеры, в которой успела побывать Ксюша. Маришка пыхтела, отирала пот с нежных горящих щечек. Ксюша отставала и злилась. Только Серп Иваныч радовался:

– Я, Маришка, клянусь. Я с птичьего базара эту русалку совсем вблизи видел.

– Ну и что? – печально огрызалась Маришка.

– Груди у нее торчали, ну как у тебя.

– Откуда тебе знать, как они у меня торчат?

Я не вмешивался в перепалку. Пусть. Это неважно. Светит солнце, ни ветерка, ни облачка в небе. Только мрачная гора Уратман безмолвно играла нежными колечками тумана, а потом с восточной стороны страшно, безмерно открылся океан – не имеющая границ и горизонтов чудовищная масса, веками подмывающая скальные берега. Сдувая с толстых щек рыжую пыльцу Маришка невольно выдохнула: «Ой, как красиво». И вытерла слезы. А я подумал: в такой огромной чаше соленой воды не нашлось места какой-то, пусть и большой, морской корове? Я даже пожалел, что Ксюша не слышит моих благородных мыслей. Ксюше замуж надо, а то вся эта чепуха с кривой массивной челюстью испортит ей жизнь.

Только на плече горы я вдруг понял, какого свалял дурака.

Острова есть острова, особенно Курильские, здесь нельзя верить цвету неба.

Чудовищная, исполинская стена тумана надвигалась с океана. Полураздетые девчонки и одна штормовка на четверых – вот все, что мы имели. Ни воды, ни тепла. И по склону не спустишься, потому что крутизна, бамбук торчит пиками. Сейчас упадет влажный туман, дошло до меня, и тропа в одно мгновение станет невидимой, непроходимой. Поэтому я и крикнул Серпу: «Вниз!» Даже пальцем показал. И Серп спорить не стал, и Маришка, не споря, двинулась вслед за ним. А исполинские белые башни, отражая солнечный свет, надвигались с океана на остров быстро и абсолютно бесшумно. Они были выше горы Уратман, выше далекого пика Прево. Они достигали небес, и я знал, как холодно и темно станет, когда эти невероятные блистающие на солнце башни обрушатся на заросли бамбука.

– Торопись! – заорал я, и Серп выплюнул недокуренную сигарету.

– Меня из-за вас судить будут, – добавил я.

– Это почему? – испугалась Маришка.

– Да потому, что вы – две глупых практикантки, а я совсем дурак. Не дай Бог с вами что случится. Ты, Маришка, небось, девственница еще?

– А я виновата? – зарыдала Маришка.

И в этот момент обрушился на нас холодный туман.

«Как в леднике у Палого», – глухо пискнула где-то рядом Ксюша. Я машинально повел рукой и натолкнулся на теплую грудь Маришки. Убирать не хотелось. Серп, кажется, не преувеличивал.

– Ксюша, ко мне!

– Что я вам, собака? – отозвалась Ксюша.

– Держись рядом, а то свалишься с обрыва. Серп Иваныч, держите ее.

– А за что ее держать?

– За что поймаете, за то и держите.

Послышалась возня, потом влажный звук пощечины.

«И все они умерли, умерли, умерли». Меня от этого плачущего голоса прямо мороз пробрал. «И все они умерли, умерли», шептала Маришка.

К счастью, она ошиблась.

Часа через три, дрожа от холода, мы все-таки спустились на галечный пляж и увидели вход в ледник Палого. От воды метров пятнадцать, как всегда, везде валялись бутылки и японские презервативы. И запашком несло.

Примяв куст шиповника, я полез к темному входу.

Нежные ягоды сами просились в рот, но запах тления мешал.

Очень даже сильно мешал запах тления. Даже Серп Иваныч остановился у воды, а Маришка отбежала к базальтовым ступеням, спадающим прямо в отлив. Теперь я видел, Ксюша нисколько не ошибалась. Груда массивных, будто отлитых из серого олова костей валялась на ледяном полу. Ребра и мощный костяк кое-где с обрывками разлагающегося мяса. Умирающий зверь вполз в пещеру, наверное, а Паша Палый добил его. Об этом говорили рубленые раны на черной толстенной коже, морщинистой, как дубовая кора.

– Да замолчи ты!

Но теперь и Ксюша рыдала.

В смутном прорывающемся через невысокий вход свете рыдала она, как вдова Одиссея, обманутого сиренами. Вы только посмотрите, вы только посмотрите, всхлипывая, бормотала она. Это же ласт маната. Видите, тут копытце.

– Копытце? У русалки? – подал голос Серп Иваныч, и ужаснулся: – Ой, правда копытце! То-то русалка ржала. Я думал, она меня унижает. – И вдруг до него дошло: – Ты погоди, погоди рыдать! Это что же получается? Выходит, Пашка нам не чего-то там, а русалку скормил?

Он услышал, как шумно вырвало на берегу Маришку, но остановиться уже не мог:

– Я его убью! Тут не Африка.

– А сам говорил, вкусно.

– По обману говорил, любой суд признает.

– Да, ладно, не переживай. Не русалку мы, а корову съели.

– Какую еще корову? Откуда на Симушире коровы?

– Да морскую корову.

– А-а-а, морскую, – протянул Серп, будто все сразу разъяснилось. – Да замолчи ты, Ксюша. Слышала, что начальник сказал? Это мы не русалку, а морскую корову съели.