Александр Зорич - Пилот-девица Страница 32

— Ну те… на гребень для волос похожие… которые над головами виснут.

Командир цокнул языком и закивал, показывая девушке, что понимает, о каких «птицах» идет речь.

— Всё в руках Ахура-Мазды, о прекраснейшая. А птицы — они, похоже, пока улетать не собираются, — грустно констатировал он. — Но сдается мне, они не так опасны, как выглядят… Сами посудите — они не стреляют… Ничего плохого не делают…

В этот момент к ним в окоп сполз одышливый немолодой мужчина с землистым лицом и красным носом.

— Ну ты урвала, егоза, — проворчал дядя Толя, потирая занывшую поясницу. — Не угонишься за тобой, честное слово!

Потом он перевел взгляд на клонских солдат и с вежливой дураковатостью кивнул каждому по отдельности. Мол, наше вам с кисточкой.

Поскольку окоп казался самым безопасным местом в окрестностях Прибежища Душ, дядя Толя с Василисой решили пока остаться в нем, благо пулеметный расчет не возражал.

Даже так: солдаты не просто «не возражали». Они были в восторге от того, что им, во-первых, есть теперь кого защищать, а, во-вторых, есть перед кем красоваться мощью своего оружия, богатством экипировки, военной выправкой и рассудительностью, свойственными всем элитным войскам Великой Конкордии.

Особенно старался командир пулеметчиков — старший сержант Бабур, жгучий неженатый брюнет, имеющий значок рекордиста-двенадцатиборца и подержанную спортивную авиетку.

— А вот этот пулемет… Поглядите-ка на него, прекрасная Василиса! Он имеет калибр пятнадцать миллиметров и вес пули сто граммов. А благодаря своей выдающейся скорострельности каждую минуту он направляет на врага шестьдесят килограммов смертоносного вольфрамового вихря со скоростью два километра в секунду!

Василиса лишь ахала и зачарованно кивала.

В ее родной поселковой школе не проходили ни километры в секунду, ни вольфрам, ни калибр. Пятнадцать миллиметров — это много или мало?

Но женская интуиция подсказывала ей, что все это очень и очень круто.

Она легкомысленно улыбалась поющему соловьем неженатому брюнету, стреляя глазами так, как учила ее подруга Голуба, по золотому правилу «в угол, на нос, на предмет».

— А вот это, — сержант Бабур потряс перед Василисой трубой такого же темно-оливкого цвета, какой по странному совпадению имели пятисотметровые свечки инопланетян, воцарившиеся над ландшафтом. — Это — душа ближнего боя… Наш дорогой брат… Мы называем его Пламенный Привет из Хосрова. Он бьет на двести метров! Немного? Да! Зато — связкой термических боеприпасов! Температура в фокусе горения — четыре тысячи градусов. Это огненный ад! Плавится любая броня! А человек за секунду закипает! Горе тому, кто осмелится встать на его пути!

— На пути? У этой трубы? — переспросила перепуганная Василиса.

— Да-да, у трубы, — ласково улыбался чему-то своему сержант Бабур.

— А можно еще спросить? — киногенично хлопая ресницами, промолвила Василиса. — Почему вы, если у вас в руках такое мощное оружие, не перестреляете этих ужасных птиц?! Почему эти штуки жрут вашу землю? Пугают ваших детей?

Сержант Бабур помедлил с ответом — как видно, выбирал выражения покорректнее.

— Приказа не было стрелять. Вот в чем дело, — наконец вымолвил он. И, после недолгих колебаний, пояснил:

— Я бы этого гада на красных шарах уже трижды из пулемета распилил… А на тех летающих исчадий Ангра-Манью напустил бы наши истребители! Но командование категорически не разрешает открывать огонь.

— Но почему? — в голосе Василисы звучали и недоумение, и возмущение, и даже обида ребенка, которого лишили мирового зрелища, где упитанное, импозантное добро с кулаками разбирает на запчасти всё еще могучее, но обреченное зло.

Сержант Бабур посерьезнел.

— Говорят, там, на орбите, соотношение сил пока не в нашу пользу. Этих гадов много, а у нас только шесть кораблей и меньше сотни флуггеров… Вот подтянем еще сил — тогда будем мускулами играть… А пока надо сидеть тихо и джипсов не провоцировать.

Последняя тирада заставила оживиться дядю Толю, который с безучастным видом дул горячий клонский грог с имбирем и жевал эвкалиптовую жвачку из солдатского пайка.

— Джипсы? Ты сказал джипсы? — спросил он у сержанта.

— Сказал, а что? Знаком ты с ними, что ли?

— Я-то нет, — как-то вдруг весь потух дядя Толя. — Но кореш мой, точнее как кореш… черт один… Чарли Небраска его звали… говорил, что безбашенные эти джипсы — как триста чоругов. Но чоругов — тех хоть иногда понять можно. А джипсов вообще хрен поймешь.

— Загадочные такие? — уточнил сержант Бабур.

— Вроде того.

Пока Василиса, дядя Толя и сержант вели эти содержательные разговоры, там, за пределами безопасного окопа, разворачивалась вторая часть драмы вторжения.

— Сержант, там фермеры приехали. Не желаете посмотреть? — осторожно осведомился рядовой Кумар, глядя на начальника своими выразительными восточными глазами.

— Не желаю, но придется, — проворчал сержант, выглядывая из окопа.

Разумеется, Василиса с дядей Толей тоже высунулись поглазеть.

Совсем недалеко от них, метрах в ста к юго-востоку, зеленел неправильный четырехугольник чудом уцелевшей фермерской делянки.

Делянка была засеяна высоким растением с пушистыми белыми стеблями и мелкими кремово-розовыми цветами. Если судить по полному отсутствию сорняков, сложному каркасу поливной системы и двум дорогим кибер-садовникам, это была наверняка очень ценная полевая культура.

Туда-то, к кремово-розовым цветочкам, и прикатили фермеры на своих тракторах.

Тракторов было три — престарелых, грязно-желтых, размалеванных криворукими сельскими мазилами.

Фермеров было пятеро. Два постарше, седобородых, два помладше, похожих на охранника Дастама как две капли воды. И один совсем еще подросток — сутулый, нескладный, большеголовый.

Жестикулируя и выкрикивая что-то очень агрессивное, фермеры выстроили трактора неким подобием бастионного редута. И, похватавшись за ружья, заняли, так сказать, оборону.

Ветер дул от них в сторону пулеметного окопа. Судя по доносившимся обрывкам воплей, главным врагом фермеров был джипсианский комбайн — адская машина на пурпурных шарах.

— Так я и думал. Притащились сено свое охранять, — с печальной ухмылкой аристократа изрек сержант Бабур и ласково посмотрел на Василису.

— Это не сено, господин сержант, — робко вставил рядовой Кумар, — а наотарский женьшень, очень ценное растение. Килограмм сушеных клубней под тысячу динаров может потянуть у закупщиков.

На лице сержанта промелькнула гримаса удивления. Которую, однако, он быстро спрятал. Надо же казаться прекрасной даме всеведущим!

— Ценный? Тем хуже, — заключил сержант. — Значит переубедить крестьян не упорствовать в своих заблуждениях будет очень сложно.

— А на что их переубеждать? — пожал плечами потомственный пофигист дядя Толя. — Упорствуют себе и упорствуют…

Сержант хотел ответить дяде Толе, но внезапный и очень резкий маневр комбайна, который, казалось, мирно проползет стороной, заставил сержанта схватиться за бинокль и за рацию одновременно.

Эта сержантская рация имела режим громкоговорителя, которым и воспользовался Бабур. Надавив соответствующую кнопку, он грозно зарычал:

— Внимание фермерам на делянке наотарского женьшеня! С вами говорит старший сержант Бабур егерского корпуса «Атуран»! Я убедительно прошу вас отойти под защиту моих бойцов в окоп, который вы видите слева сзади от себя! Повторяю: внимание фермерам…

Старший из фермеров обернулся и, приложив ладони рупором ко рту, закричал, люто вращая глазами:

— Мы на своей земле! Никуда не уйдем!

Сержант понял, что психатаку надо бы повторить. Но в более мягкой форме — поскольку контингент явно не в себе.

— Друзья! Я не настаиваю насчет окопа! Можете оставаться там, где вам больше нравится! Но я предупреждаю вас: стрелять нельзя ни в коем случае!

— Если эта тварь сожрет наши посевы, мы разорены! Не указывай нам, что делать, солдат! — не менее люто прокричал бородатый фермер.

Василиса вздохнула.

Всё это было знакомо ей слишком хорошо.

Более того, произойди нечто подобное в окрестностях ее родного Красноселья, ее отец с братьями вели бы себя так же, как эти фермеры. О чем она и заявила во всеуслышание, хотя была уверена, что ее никто не слушает.

Правда, таких красивых и хорошо вооруженных егерей в Красноселье если бы кто и прислал, так только московиты. Но московиты еще за несколько лет до объявления муромской незалежности такими широкими жестами радовать сельчан отчего-то перестали… И об этом Василиса почла за лучшее промолчать.

Джипсианский комбайн на алых шарах был уже совсем близко от желтых фермерских тракторов.