Стенли Вейнбаум - Планета-хищник Страница 4

Венерианец тем временем, видимо, анализировал услышанное, но, похоже, Хэм вложил в звучание слова правильный смысл, потому что тот наконец сказал:

— Мо-орра.

Затем снова надолго умолк, пристально вглядываясь в улыбающееся лицо человека. Вероятно, осмотр вызвал положительную реакцию аборигена, и он спросил:

— Оук?

Это слово имело меньшую смысловую нагрузку и касалось лишь сведений о конкретном собеседнике: кто он, откуда пришел и где его жилье.

Хэм указал на запад, изобразил одной рукой зигзагообразную линию, что должно было обозначать горы, и, показав другой как бы перелет через зигзаг, проговорил:

— Эрос. — Это слово, к счастью, имело одно-единственное значение.

Венерианец кивнул и взмахнул рукой-клешней в сторону запада.

— Керко, — сообщил он. Затем, убедившись, что Хэм его понял, снова запрыгал на восток, крикнув на ходу: — Мо-орра!

Среди множества значений слова «керко» одно обозначало «торговец» или «человек» — эти понятия для аборигенов были тождественны. Значит, где-то здесь поблизости объявилась живая душа с Земли, радостно подумал Хэм. Он поспешно отправился в путь по постепенно пропадавшей тропе, вспоминая, когда же в последний раз общался с себе подобными. Вышло — больше полугода назад! Все это время ему помогал коротать одиночество радиоприемник, да вот разверзшаяся почва позарилась и на него.

С каждой милей идти становилось все труднее и опаснее: в траве под ногами с визгом и шипением закопошились какие-то юркие существа, усилился шум и треск за плотными стенами зелени по краям тропы. Ее теперь обозначало лишь отсутствие крупных растений. Следующие пять миль показались Хэму вдвое длиннее, но наконец заросли поредели, и он вышел к месту недавнего грязевого беспредела: невысокая еще растительность давала довольно широкий обзор.

Примерно в четверти мили от себя он увидел металлический дом, поразивший его своими размерами — не иначе как трехкомнатный особняк. Обычное жилье бродячего торговца в Хотленде имело вид сравнительно небольшого ящика из гофрированного железа. Никому не приходило в голову возводить хоромы: во-первых, из-за общей ненадежности существования в этих краях, а во-вторых, вследствие дороговизны любых перевозок. Как известно, все грузы в Хотленд доставлялись из стационарных поселков с помощью ракет, а это удовольствие не относилось к разряду дешевых.

Когда он подошел к дому, то удивился еще больше: защитные шторы на окнах, конечно, тоже немалая роскошь, но самое невероятное — запертая дверь! Неписаный кодекс чести всех скитальцев Хотленда предусматривал свободный доступ в любое жилище, кто бы ни захотел им воспользоваться: подчас это бывало единственной возможностью спастись от смерти. Кроме того, гарантировалась полная неприкосновенность имущества хозяина хижины.

Этого правила свято придерживались и переселенцы с Земли, и местные жители. Случались, конечно, и стычки между людьми и аборигенами, иногда со смертельным исходом. Причиной всегда служила страсть к наживе. Но надо признать, что аборигены никогда не нападали из-за угла: они предпочитали честный поединок, всегда предварительно указывая, на что именно претендуют.

Хэм еще раз подергал дверь и, убедившись, что она действительно на запоре, сел возле нее, намереваясь во что бы то ни стало дождаться хозяина дома.

После часового ожидания он заметил движущегося к дому человека — тот шел, довольно сноровисто продираясь сквозь хаос стремительно вылезавших из болота трав. Хэм отметил невысокий рост, субтильное телосложение и явную молодость незнакомца. Когда тот оказался в непосредственной близости от дома, Хэм встал и приветливо поздоровался с ним. Ответом был лишь пристальный взгляд из-за забрала.

Пожав плечами, Хэм шутливо приложил ладонь к виску и лихо представился:

— Гамильтон Хэммонд, к вашем услугам, сэр! — Затем рассмеялся и добавил: — Друзья в шутку зовут меня просто Хэм.

В ответ прозвучал холодный хрипловатый голос, произносивший слова явно на английский лад:

— Я не силен в прозвищах, но если вы предпочитаете называть себя Окорок[1], то из-за различия весовых категорий мне, скорее всего, подошла бы кличка Косточка. А теперь отойдите от двери и дайте возможность мне наконец-то войти в дом.

Подобный прием озадачил и рассердил Хэма: в Хотленде люди всегда радовались, неожиданно встречая друг друга, а этот задавака-англичанин устроил ему целую отповедь!

— Вы на удивление гостеприимны! — ехидно заметил Хэм и услышал в ответ:

— Напротив! Я терпеть не могу непрошеных гостей! И вообще, что делает американец на английской территории, хотелось бы мне знать. У вас есть пропуск?

— О! Это что-то новенькое. Должно быть, вы таможенный инспектор, а я — то и не знал, — насмешливо растягивая слова, проговорил Хэм.

— Зато я знаю, кто вы, — вызывающе произнес его собеседник. — Вы — браконьер и должны немедленно оставить английский сектор.

Хэм гневно прищурил глаза.

— Кем бы вы меня ни считали, я прежде всего человек, а люди обязаны помогать друг другу. Мне сейчас необходим отдых и еда в нормальных условиях, и — согласны вы или нет — я это получу. Открывайте дверь! — И Хэм шагнул в сторону от входа, уступая незнакомцу путь к дверному замку.

В ту же секунду он оказался под дулом пистолета.

— Если вы попытаетесь войти, пеняйте на себя! — решительно проговорил англичанин.

— Да ладно, опустите оружие, — словно примиряясь с очевидным, сказал Хэм. — Я просто хотел пообедать с комфортом. — И он с преувеличенным смирением отступил еще на один шаг.

— Бродягам для комфорта достаточно и дождя, — резко сказал незнакомец и перевел взгляд на дверь.

В ту же секунду быстрым движением ноги Хэм ударил по дулу пистолета, и тот, кувыркаясь в воздухе, перелетел через голову ошеломленного англичанина и исчез за кустами. Потом, прыгнув вперед, он словно клещами сжал запястье потянувшейся было за бластером руки противника и вывернул ее за спину.

Завладев и бластером, Хэм приказал англичанину немедленно впустить его в дом. Тот молча кивнул и принялся возиться с замком, по-видимому, не в состоянии быстро набрать шифр кода. Хэм вспомнил, как ощутил под своими пальцами тонкие кости хрупкого запястья, и подивился тому, что такой хилый парень способен выпендриваться перед более сильным противником. Тем временем хозяин дома благополучно справился с замком, дверь отворилась, и они вошли внутрь.

Обстановка комнаты поразила Хэма — вместо привычных разнокалиберных ящиков здесь стояла не только настоящая удобная мебель, но и полки с книгами, снабженные специальной защитой от вездесущей плесени. Да и само помещение оказалось прекрасно приспособленным к местным условиям: как только за ними закрылась дверь, тут же включились фильтры очистки воздуха и раздалось шипение автоматически распылявшихся дезодораторов. Наконец на табло над дверью высветилось слово «чисто».

Хэм шагнул к ближайшему стулу, сел и положил на стол конфискованный бластер. Затем он поднял забрало, развязал мешок и достал очередную жестянку с едой. Англичанин, все так же стоя у двери, молча следил за его манипуляциями. Мельком взглянув на него, Хэм принялся открывать банку и, увидев, что на поверхности не появилось ничего подозрительного, кивнул хозяину:

— Присоединяйся, парень! Еда еще никому не вредила. — Но поскольку тот даже не шелохнулся, Хэм удивленно поднял голову. — Ну и ну! Ты, похоже, решил спрятаться в Хотленде. Здесь много таких, но я не полицейский шпион, так что не стесняйся! — Парень продолжал молчать. — Ну как знаешь.

Хэм быстро прикончил содержимое банки и тоже водрузил ее на стол, возле бластера. Сытый и довольный, он откинулся на спинку стула и спросил у неподвижной фигуры:

— Ну а имя-то у тебя есть? Или это тоже тайна?

Впервые после того, как они вошли в дом, раздался голос англичанина:

— Я Пат Берлингейм.

— Придумай что-нибудь поскромнее, остряк, — рассмеялся Хэм. — Я хорошо знал Патрика Берлингейма. Это был великий человек — отважный, щедрый на добро, надежный и обаятельный. Я уж не говорю о его энциклопедических знаниях. Мир много потерял после его смерти. Так что не поминай всуе его имя, парень.

— Неплохая эпитафия, что и говорить, — кивнул головой его собеседник. — Приятно слышать, как тепло отзывается о моем отце бродяга-янки.

— Ты бессовестно громоздишь одну ложь на другую, — возмутился Хэм. — У Берлингейма не было сына, только дочь, хотя… — Хэм подумал о странном голосе англичанина и с досадой треснул себя кулаком по колену. — Поднимите забрало, мисс.

— Что поделать? Придется.

Теперь голос звучал серебряным колокольчиком — без напускной хрипотцы и натужных низких нот. Да и лицо, скрывавшееся до сих пор под забралом, оказалось ему под стать: идеальный овал, безукоризненные черты, огромные серые глаза, ясность которых портили сурово нахмуренные брови.