С праздником, восьмая Марта! - Григорий Лерин Страница 4

И рвет, как и обещал, натурально рвет пополам на груди пиджак с рубашкой. А на груди у него очень даже художественно море синее выколото, а из моря пять нефтяных вышек торчат.

И министр внутренних дел за словом в карман не лезет, а лезет в носок и тянет из него трехгранный штык с наборной ручкой.

— Ну, все, — кричит, — попишу в натуре! Мочи, братва, беспредельщика!

Все министры вскакивают, бутылки с "Боржопи" хватают, о край стола бьют. А Премьер — тот спокойно сидит, только голос чуток повысил:

— Господа министры, напоминаю вам о регламенте.

Министры — народ дисциплинированный. Как про регламент вспомнили, сразу успокоились. И министр внутренних дел тоже на место сел, штык платком протер, на стол бросил. Пробурчал министру культуры:

— После сходняка за базар ответишь!

Усмехнулся Премьер добродушно и снисходительно.

— Да хватит вам, мужики. Давайте, к делу.

Но министр культуры к делу переходить не хочет, на визг срывается:

— Шты-ы-ы-ы?!! Ты кого, Плешивый, мужиком назвал?! Да я за это кресло пять ходок в промышленность делал, штыбы в нем какой-то фрайер сидел?!

Тут Премьер наклоняется, на малиновую кнопочку жмет и говорит в стол:

— Пригласите специалистов по регламенту.

А специалисты уже тут как тут. В дверь вразвалочку заходят, хватают Второго Фельдмаршала, на пол швыряют, и ну его сапогами месить! Министр культуры, как малиновые береты увидел, пену с лица и со стены стер, стал пиджак застегивать, но — нет, не помогло. Сдал Премьер зачинщиков, натурально сдал.

— Это министр культуры регламент нарушил. А министр внутренних дел на Совет холодное оружие пронес.

— Не моя, бугор, заточка, — очень искренне бубнит министр внутренних дел. — Под столом валялась — какая-то падла подбросила.

А крапчатые уже министра культуры плющат, на мелочи не отвлекаются. Потом все же один подошел, штык забрал, министру внутренних дел нос расквасил. И еще вдоль стены с журналистами прошелся.

— Ну, продолжим, господа, — говорит Премьер. — Как вы уже знаете, американцы включили в состав экспедиции на Марс российский экипаж в рамках научно-культурного обмена. В этом, кстати, большая личная заслуга министра культуры, принимавшего активное участие в телефонных переговорах. Через два года американские космонавты так же будут допущены к российской программе освоения системы Альфы Центавра.

И снова все министры кроме министра культуры ехидно улыбаются и кивают.

— И хотя окончательное решение вопроса было умышленно затянуто, нам удалось в кратчайший срок подобрать уникальных специалистов в области космических исследований, свободно владеющих английским языком, коммуникабельных и некурящих, то есть, мы выполнили все условия американской стороны. Тестирование нашего экипажа американцы провести не успевают из-за дефицита времени, компетенция каждого космонавта подтвердится в ходе полета. В этом плане американцы нам полностью доверяют. Остается небольшая формальность: утвердить кандидатуры тайным голосованием. Кто — за?

Камеры зажужжали, вспышки засверкали, министры на кнопки жмут, на табло результаты появляются. А Премьер на табло и не оборачивается, в свой настольный компьютер заглядывает и опять морщится:

— А что, министр культуры воздерживается или против, может быть?

Журналисты и камеры побросать не успели, закряхтел министр культуры, заворочался.

— Министр культуры всегда "за", бугор, сам знаешь…

И окровавленную руку с пола тянет.

Короче, подходит к концу заседание.

Премьер с прессой тепло попрощался: извините, мол, регламент, господа. Крапчатые влетели, прессу на пендалях в коридор вынесли.

Премьер нас обошел. С профессором по марсологии пошептался, культурному профессору отеческого подзатыльника дал за то, что он все заседание дергался, а мне в руку маленький приборчик сунул величиной со спичечный коробок.

— Это, — говорит, — последнее достижение нашей промышленности. Других достижений уже не будет. В инструкции все сказано, профессор.

Потом ко Второму Фельдмаршалу обращается, но совсем без отеческой теплоты:

— На аэродром, живо! И если они через полчаса не будут в воздухе — ответишь! Не головой, а сам знаешь чем. Всему Совету Министров и ответишь.

3

Так что, до военного аэродрома мы минут за двадцать домчались. И никого не задавили — вот что значит столичная организация. Пока мы в Совете Министров сидели, на улицы десять поливалок выпустили. Они все это время вдоль маршрута следования из пулеметов поливали. Ну, еще кое-где бульдозерами углы спрямили и в Кремлевской стене пролом сделали, чтобы не объезжать.

На аэродроме "ВазоМиг" турбинами воет, прогревается, вокруг крапчатые тремя кольцами стоят.

Я уже ногу на ступеньку занес, как вдруг Второй Фельдмаршал меня за эту ногу хватает.

— Подожди, сынок, — шепчет, — к тебе приехали. Только поскорее, умоляю тебя, как фельдмаршал фельдмаршала. Слыхал, небось, про мою ответственность?

А по полю прямо к самолету тачка медленно накатывается, и не какой-нибудь там "ВазоЗапор", а настоящий лимузин прошлого века постройки. Таких, говорят, всего два в мире осталось: один — у нашего Премьера, другой — у какого-то шейха за рубежом, но тому наши разведчики постоянно шины колют, чтобы не ездил. Крапчатые тянутся, честь отдают, и ругаться все, как один, прекратили — значит, не Премьер, а кто-то еще покруче.

А лимузин все приближается, почти в живот мне въехал, остановился. Второй Фельдмаршал на коленях к дверце ползет, открывает, и выходит — ОНА. Та самая телка с фотографии у Премьера на столе, в шубе из не поймешь какого крокодила, только в натуре она в сто раз шикарнее. Второй Фельдмаршал ей туфли целует, крапчатые его за ноги оттаскивают, а она на них — ноль внимания. И прямо на меня глядит, и улыбается, и по улыбке ее не за пять метров — за версту чувствуется, что шуба эта — единственное белье, которое она когда-либо носила. И ко мне идет медленно, лениво, расслабленно, натурально крадется, стерва, коварной походкой свежетрахнутой тигрицы и сияет вся, как родного брата увидела.

Тут у меня колени подкосились, руки задрожали, а она уже меня за шею обняла, целует, смеется.

— Ну, что, — спрашивает, — братик, узнал?

— Узнал, — говорю. — Маринка, сеструха, неужто ты, шалава? То-то мне фотка знакомой показалась! Да сразу не вспомнил — я ж тебя голую последний раз лет двенадцать назад видел, когда в ванной купал. Еще до альтернативной службы. Ты уже тогда, сучка, все акробатикой занималась да на шпагаты садилась, помнишь?

Второй Фельдмаршал хихикнул чего-то, а Маринка как разревется. Ну, я ее тоже обнял неловко, от Второго Фельдмаршала и от крапчатых отворачиваю, по волосам глажу.

Она слезы вытирает и спрашивает:

— А что это там булькает?

Я из-за шубы выглядываю, а там все первое кольцо оцепления у лимузина собралось, тоже ревут, слезы по щекам ручьями струятся.

— Это, — говорю, — крапчатые