Легенды Лиса - Антон Александрович Карелин Страница 47

Женщина утерла ладонью лицо.

– Понимаешь, ведь это они были виноваты в апокалипсисе, а не я. Я не сделала вообще ни капли дурного, лишь спасла маленьких мальчиков от подлого надругательства. А они пришли убить меня из-за каких-то наказаний, которые можно было просто перетерпеть. И заодно со мной они бы так же равнодушно растоптали весь мир. При этом, самое идиотское, их бы потом уничтожили, стерли в порошок ужасным способом, понимаешь? Дебильные уродцы топчут все на своём пути, повергают мир в ужас, а сами гибнут в мучениях, – прошептала женщина, – вот вся их суть. Они не знают, как можно иначе, а я всех спасла, всех и каждого. И никто этого даже не понял. Нет, мне не надо славы и благодарности, вот честно, – всхлипнула она, – мне ничего не надо, даже сочувствия и любви. Одно надо было: чтобы эти ничтожные эгоисты хоть что-то поняли. Хоть в чем-то стали лучше! Надо было, чтобы моя жертва хоть как-то изменила мир к лучшему.

Она прерывисто вздохнула, закрыв лицо руками, и просидела так минуту. Потом отняла руки и с трудом улыбнулась зеркалу.

– А получилось, что я могла убить любого из них, не дать им ко мне притронуться, и так победить по-настоящему. И жить счастливо, совершать что-то хорошее со своим уникальным даром. И мир бы стал только лучше от этого. А я угробила себя, позволила им растерзать меня и сломать, превратить в безвольную тряпку ради того, чтобы поступить правильно. Святая Алисия! – в ее голосе было столько насмешки и боли. – Святая Алисия! Потому что я принесла эту жертву не ради них, а ради себя. Чтобы остаться верной себе. Чтобы продолжать верить в свои детские идеалы. Тем книгам, которые обожала, из них сложилась моя суть, как из кирпичиков. Я так любила книги и так верила в добро, что… не смогла поступить иначе.

Женщина развела руками, в своей бесформенной одежде она была одновременно проникновенной и жалкой.

– Так что не жалей меня, Алиса. Слышишь? Не жалей!

– Не буду, родная, – ответила Алиса из зеркала.

Ведь прежде, чем сделать окончательный выбор, она изо всей силы потянулась к разуму того единственного во вселенной человека, который мог сказать ей, правильно она поступит или нет. К самой себе из будущего, которое наступит, если она не убьёт Лару.

И получила ответ.

– Борись, Алиса, сражайся с ними, – сквозь слёзы просила Святая Алисия. – Ты должна показать им, что они не правы, понимаешь? Что жить нужно по-настоящему, а не как живут они. Обещай мне… Что будешь драться не только за человечество, но и за саму себя.

– Обещаю.

Запрокинутое лицо Лары белело в полутьме, беззащитная шея изгибалась под рукой, а в глазах горел страх. Впереди кричали другие, рвались сюда. Чёрное эхо билось в каждом из тех, кто пытался выместить свои страдания на Алисе. Девочка всем сердцем ненавидела их в ответ, и чувствовала, как чёрное эхо нарастает и в ней. Пытается поглотить её, вырваться наружу, заставить кричать и убивать.

«Не знаю, что ты такое» подумала она. «Но тебя не будет».

Алиса стиснула волосы Лары, на мгновение фиксируя её голову, и с размаху полоснула стеклянным лезвием по линии челюсти и щеки, точным и сильным ударом без тени сомнений. Острый осколок взрезал Лару, кровь брызнула с тонкой линии, львица завизжала, упала и выкатилась из чулана, истерично мыча сквозь алеющие ладони. Остальные в шоке отскочили, глядя, как Лара несется к лестнице с окровавленным лицом. Двое пытались ударить, Алиса одним росчерком резанула по двум летящим вперед кулакам и скользнула вбок.

Пригнулась, уходя от хвата Долгоносика, и изо всех сил прошла осколком по внутренней поверхности его руки, наискось от локтя к подмышке. Остановилась, не доводя до артерии. Долгоносик сам напорол себя на стекло, от силы удара осколок сломался и застрял, а злоба в глазах любителя бить девочек сменилась на ужас и боль.

«Спасибо, Гектор».

– Аааа! – тонко, панически завизжал Долгоносик.

– Бешеная! – испуганно и даже жалобно вскрикнул кто-то из убегавших.

Алису поразило, насколько резко всё изменилось. Ещё минуту назад они были неодолимой и безнаказанной угрозой, а ей, беспомощной одиночке, оставалось лишь прятаться, бояться и терпеть: в такой реальности она жила. Но те, кто казались сильными и страшными – оказались трусливыми и жалкими. Мучители орали и отступали, а с лестницы слышались грубые мужские окрики, подвыпивший завхоз уже раздавал лещи и тумаки. Визг Кабана разбудил и разозлил его.

Остался только Мирон, последний и самый опасный, он смотрел то на лестницу, то на Алису, с недетской угрозой в зверино сощуренных глазах. Беглянка понимала, почему он так ненавидит её. В их интернате старшие били младших, коллектив наказывал отбившихся и виноватых, сильные подставляли слабых. Таков был закон, в котором Мирон вырос, он нахлебался этого закона вместе с годами побоев и унижений, пока был младшаком и средняком. От старшаков Мирон получал и сейчас, но над большинством младших он наконец-то был сила и авторитет. Наступало его время царствовать и наслажаться законом – а эта малявка, эта возомнившая о себе тварь восстала против ЕГО уклада. Восстала дважды, а под конец так борзо и внезапно, что…

– Ну давай, Мирошка, – Алиса утерла кровь с разбитых губ и вспомнила, как его называли старшаки. – Рискни тушкой.

Мирон подался вперед, и вдруг на его широком лице со свернутым на бок носом проступило сомнение. Он всерьёз дрался уже два десятка раз, и чем опытнее становился в драке, тем лучше чувствовал палево. И вопреки всякой логике, в этой хилой, исцарапанной и побитой девочке, которая должна лепетать и дрожать, забиться под стол и жалобно плакать, Мирон внезапно почувствовал угрозу. Когда он двинулся, она сдвинулась вперед и немного вбок, встала так, как в уличной драке встают люди, годами не расстающиеся с ножом – и от этого нереального контраста Мирона прошиб холодный пот. У него был кастет в кармане джинсов, а под ремнем пряталась цепочка со свинцовой гирей, но их надо было ещё доставать.

Алиса не дала ему времени на раздумья, она напала сама. Осколок сверкнул перед вытянувшимся лицом отшатнувшегося Мирона, ещё раз, снова, резанул по ладони, которой пришлось прикрыться, чтобы не