Майкл Флинн - Танцор Января Страница 49

— По пьяной лавочке от капитанов можно многое услышать. Разных рассказов у них в избытке. Но нет, ’линиане занимались перевозками сами. Контрабандисты приходили к ним, передавали грузы, и им выкладывали «деньги на бочку», как говорят терране. Они могли подозревать о существовании тайных каналов — большинство капитанов слышали о некоторых из них, — но также им необходимо было знать течения, направления, локусы, рампы вхождения и все то, что нужно, чтобы найти и использовать эти проходы. Вот почему Павлин не мог позволить Гончей увидеть записи своего КТК — она бы узнала не только то, что трассы существуют, но и то, куда они ведут.

— Получается, они покрывали не призрачный флот.

— Не совсем. Подозреваю, они были удивлены — даже напуганы — тем, что чужаки проведали об одном из их тайных коротких путей. ’Линиане никому ничего не рассказывали, но при этом они позабыли, что у червоточин есть два конца.

— Но почему бы просто не солгать? Сказать ей, что флот вышел из Трассы-66 или из Дороги пряностей со стороны Иеговы. Тогда бы она ушла и… упс!

— Да. «Упс». Она бы добралась до Гарпунного Троса или Иеговы и узнала, что никакой флот там не проходил. Есть такие узлы, где движение между точками не отслеживается и пассажирский поток никем не контролируется, но только не у этих двух солнц. Гончая вернулась бы спустя две недели или месяц, и не в лучшем расположении духа.

— Но к тому дню они бы уже подготовили ложные записи.

— Но они ’линиане, и предвидение не их конек. Необходимости в «запасном комплекте книг» нет, пока положение не становится критическим. А, столкнувшись с Гончей, они засомневались, что сумеют перехитрить ее. Вполне обоснованное сомнение, — хмыкнув, добавляет человек со шрамами.

Арфистка наигрывает угрожающую мелодию с вариациями — жуткая череда отрубленных голов, тянущаяся с самой зари Эры Павлина. Их мир мог считаться раем, но рай существовал лишь благодаря суровым правилам, нарушение которых означало изгнание или смерть. Грозную мелодию сменяет разухабистый победный мотив, когда бан Бриджит несется по задворкам Нолапатадии.

— Итак, она покинула Узел Павлина и последовала за призрачным флотом через тайную червоточину. Но я думала…

— Что?

— Что она и Хью… и другие… в итоге… объединятся.

— Потому что тогда история станет лучше? — Человек со шрамами сжимает губы и указательным пальцем потирает нос. Он смотрит в сторону, словно изучает сцену, будто видит что-то внутренним взором. — В шаХматах есть такой ход, при котором вражеская принцесса блокируется и любой ее ответный ход плохо закончится. Попросив записи, бан Бриджит уже не могла просто сказать «забудьте» и уйти. Они бы знали, что Гончая раздобудет записи каким-нибудь иным способом, и планетарные оборонительные батареи уничтожили бы ее прежде, чем она добралась бы до низкой орбиты. Она была умной, а ее корабль быстрым, но бог Ньютон жесток, и судно изрешетили бы еще на взлете. Конечно, — жестоко добавляет он, — бан Бриджит не могла ждать слишком долго, иначе они бы стали удивляться такому ее терпению. Ее пригвоздили, будто бабочку, к пристани космического порта. Она не решалась улететь.

— Они осмелятся выступить против Гончей? Неужели паника одержала верх над здравомыслием?

Человек со шрамами разводит руками.

— Первого у них было в избытке, а вот последнего недоставало. Это был мир, в котором чувства довлели над логикой.

— Не важно, — говорит арфистка, выводя запутанную победную мелодию. — Она слишком умна для них. Она отыщет способ.

— Откуда такая уверенность? — усмехается он. — Двое наших игроков уже мертвы.

Но арфистка не отвечает. Человек со шрамами внимательно смотрит на нее. Его глаза суживаются, и на мгновение он удивляется… но его стакан с виски уже пуст, а гул в баре поднимается до привычного утреннего уровня.

— Тогда поразмысли о том, — говорит он, — что общего между ней и Павлином.

Вместо вопроса арфистка лишь приподнимает бровь.

— Они оба внешне прекрасны, а внутри смертоносны.

СУНТРЭЙ

СКОРОСТЬ ПРОСТРАНСТВА

— Раз история начинается во многих местах, — говорит человек со шрамами, — той продолжаться будет так же. Маленький Хью и Фудир на своем нежеланном пути к Иегове угодили в паутину лжи, обмана и, что хуже всего, правды.

Маленький Хью слыл романтиком, но только когда это было уместно. Если того требовали обстоятельства, он был хладнокровным реалистом, каких еще стоило поискать. Разве он не доказал это в Долине Ардоу? Лишь сентиментальная слеза могла затуманить его ясный взор. И разве не доказал он и это в той же Долине Ардоу? Если кого и можно было назвать хладнокровным романтиком, то только Маленького Хью О’Кэрролла. Он отдалялся от Нового Эрена не только физически. Пребывание там начало казаться нереальным, словно время, проведенное в волшебном царстве, а хандра стала постепенно ослабевать, хотя поначалу было непонятно, что пришло ей на смену. Лучше думать о проблемах настоящего, твердил в нем реалист, чем о кривдах прошлого; и прозрение это пришло к нему, когда в телескопы корабля еще можно было разглядеть солнце Нового Эрена. Хью одолжил у Олафссона экипировку, а интеллект корабля создал ему космокомбинезон. С тех пор Хью взялся изучать рамки, в которых так внезапно и нежелательно оказался и которые включали в себя границы как внешние, так и внутренние.

Он полагал, что раскусил Фудира, но сомнения никуда не делись, они, как и прежде, таились в глубине души, поскольку Фудир вызывал подозрения. Похоже, терранин искренне радовался тому, что Хью был вместе с ним на борту; но была ли источником этой радости дружба или нечто другое? Сложно сказать. Для него могло не существовать разницы между дружбой и чем-то другим.

С Олафссоном все обстояло совершенно иначе. Он был полной противоположностью Фудира и так же недоволен присутствием Хью, как Фудир обрадован; так же скрытен, как Фудир открыт; так же прост, как Фудир сложен. И если Фудир был обычным аферистом, хвастливым и беззаботным, Олафссон был серьезным стражем закона, всецело преданным своему долгу.

Олафссон и Фудир вели какую-то игру. Хью слышал достаточно обрывков разговоров, чтобы понять, что Щену был нужен человек по имени Донован — возможно, тот, против кого должен был свидетельствовать Фудир. Но терранин всегда ухитрялся оказываться подле Хью, когда Олафссон был поблизости. Одно это отбивало у Щена всякое желание задавать вопросы, давало повод Фудиру не отвечать, а также служило причиной крайнего смущения О’Кэрролла.

Щен успешно изображал гостеприимство и был настолько ненавязчив, что большую часть времени Хью не имел понятия, где тот находится. Но на пристани Эренспорта Олафссон доказал, что способен на внезапные и жесткие действия. Это значило больше, чем устраивало Хью. Кто, как не Призрак Ардоу, лучше всех знал, на что способен незаметный человек? Поэтому Хью спал крайне чутко, пока корабль полз к Великой магистрали: воздушный шлюз находился неуютно близко, а вывод, что «трое — уже толпа», для достаточно рационального человека был пугающе очевидным.

До выхода из системы Нового Эрена оставалось два дня, когда Хью и Фудир впервые оказались наедине. Все завтракали в столовой, но затем Олафссон был вызван на палубу, чтобы управиться с корректировками по вхождению на Великую магистраль. Фудир запрограммировал кюхенарт на приготовление мерзкого терранского блюда из тушеного риса, картофеля, лука, зеленого чили, горчицы, карри и арахиса, с острым запахом которого едва справлялись воздушные фильтры.

Хью заговорил было о Январе, но Фудир жестом оборвал его. Он указал на свое ухо и закатил глаза в сторону отсека пилота. Хью кивнул и дотронулся до губ.

Вздохнув, он встал из-за стола и отошел к буфету, чтобы заварить чай. Фудир, видимо, не стремился обсуждать Танцора и текущие затруднения — по крайней мере, пока их мог подслушивать Олафссон — а Олафссон мог это делать в любое время.

— Я тебе говорил, — сказал Хью, — что первые семь лет у меня не было имени?

Фудир что-то пробормотал и оторвал взгляд от завтрака.

— А теперь их у тебя слишком много.

Хью принял его слова за знак внимания.

— Я был тем, кого называли вермбино. Я бегал по улице с толпой других ребятишек, воровал еду и одежду, убегал от милитариев и феггинсов, выискивал укромные местечки, где можно было поспать или спрятаться. У лавочников было оружие, и мы были для них никем. Детьми-червями. Временами они собирались в… охотничьи отряды. О, до чего мы любили бегать от них, и призом за победу было — остаться в живых и продолжить заниматься тем же самым на следующий день. Вот почему Красавчик Джек не мог выследить Призрака. Не в том случае, если почти с самого рождения обнаружение означало смертный приговор. Я стал довольно хорош в этом деле. Не всем такое удавалось.