Аластер Рейнольдс - Дом Солнц Страница 49

Откуда технология компиляции опыта тысячи субъектов? Нелепый вопрос! В зачаточном состоянии она уже существует. Стоило подумать о том, как Палатиал вторгался в мои воспоминания, и я поняла, что она права. Через тысячу лет это и проблемой не покажется. Неизбежно и то, что Людмилины шаттерлинги получат возможность использовать скомпилированные воспоминания на протяжении значительно удлинившейся жизни. Они должны жить по тысяче лет (или сохранить воспоминания годными для пересадки в другое тело), иначе проект и затевать не стоит.

Все эти проблемы решаемы. При наличии денег и времени можно решить почти все проблемы во Вселенной.

Тут у меня появился вопрос, восходивший к давнему разговору с мальчишкой:

— А можно полететь быстрее?

— Извини, Абигейл, я не поняла, о чем ты, — отозвалась Людмила Марцеллин; нас уже представили друг другу, и она разговаривала очень вежливо.

— Зачем останавливаться на семи восьмых световой скорости, если этого заведомо мало?

— При каждой встрече шаттерлинги станут модернизировать корабли с учетом полученных знаний. Через пару циклов мы наверняка пересядем с газосборников на другие средства передвижения, скорость которых будет куда ближе к скорости света. Разумеется, это даст массу преимуществ — если тратить на полет меньше субъективного времени, сократится и период заморозки. Но определенная форма стазиса все равно понадобится. Чтобы корабли не раздавили нас заживо, интенсивность ускорения мы ограничим. То есть корабли не станут разгоняться до безумной скорости, а потом тормозить. Мы хотим исследовать космос, а не носиться из одного конца Вселенной в другой.

— Я о другом — зачем ограничиваться скоростью света?

— Абигейл, она недаром называется фундаментальной постоянной. Однако ты, наверное, права, и новые цивилизации, далекие потомки Золотого Часа, создадут устройства для полетов на сверхсветовой скорости. Такое открытие будет иметь воистину огромную важность, и мы встретим его с радостью. Только глубинную нашу сущность и нашу миссию оно не изменит. Галактика так и останется безбрежной и сложной — в одиночку ее не постичь. Единственный вариант — раздробиться, дать каждой своей грани индивидуальность. Я не считаю достижение сверхсветовой скорости уделом ближайшего будущего. Умные, серьезно настроенные люди ведут разработки в этом направлении уже тысячу лет. Пока на сверхсветовой скорости не переместили ни одного бита информации, не то что тяжелую громадину вроде корабля. На этом ограничении зиждутся основополагающие законы Вселенной. Нарушать их — все равно что играть в го на шахматной доске — просто-напросто нельзя.

— Почему нельзя?

— На обратном пути расспроси энциклокуб о нарушениях каузальности. Я в свое время расспрашивала, потому что задавалась такими же вопросами. К чему ограничения? По какому праву Вселенная мне указывает? Я умница, а Вселенная — водород и пыль. Однако в данный момент последнее слово за Вселенной. Почитай энциклокуб, думаю, выяснишь массу полезного.

Я еще многое увидела и узнала, но в памяти почти ничего не отложилось. Вот я пожала руку Людмиле Марцеллин и заверила, что мы поможем ей воплотить мечты в реальность, — знания и умения нашей семьи к ее услугам. Моя свита — мадам Кляйнфельтер и члены совета управляющих наблюдали за мной, снисходительно улыбаясь, словно я исполняла эстрадный номер.

Они ведь даже не представляли, что у меня появилась идея. Сперва она казалась язычком пламени, который вспыхнул только для того, чтобы тут же погаснуть. Однако получилось наоборот — с каждым днем пламя разгоралось все ярче.

Людмила Марцеллин собралась увековечить свое имя — решила устроить настоящую космическую революцию. Столь грандиозный план одним умом не осмыслишь, не то чтобы в жизнь воплотить. Только отступать Людмила и не думала.

«Чем я хуже ее?» — вот в чем заключалась моя мысль.

На обратном пути произошло два интересных события.

— Марцеллины хорошо заплатят за наши знания и навыки? — спросила я мадам Кляйнфельтер.

— Скажем так, о финансовых проблемах можно будет забыть на весьма продолжительное время, даже если за Людмилой не потянутся другие. А они потянутся, вот увидишь. Даже если Людмила отправит свои корабли к Солнцу и разобьет каждый из тысячи, у нее найдутся последователи. А без мастерства Горечавок ни одному из них клонов не создать.

— Получается, мы у руля?

— Да, впервые за долгое время.

— Условия сделки с Марцеллинами уже оговорены?

Мадам Кляйнфельтер взглянула на меня так, словно я грязно выругалась:

— Детали оговорены еще не до конца, но суть соглашения…

— Нам нужны их корабли, — перебила я.

— Корабли строят для Людмилы Марцеллин. Как только флот будет готов, она свернет производство.

— Я не о самих кораблях, а о схемах. Металлический астероид мы найдем, если нет — выдолбим тот, что под домом, а вот схемы нужны, без них свой флот не создашь.

— Но ведь флот нам не нужен. — Мадам Кляйнфельтер упорно не понимала, о чем я.

— Мне нужен, — заявила я. — Хочу того же, что и Людмила.

Памятуя о Людмилиных словах, я велела энциклокубу рассказать мне про каузальность. Сперва он выдал детское определение, совершенно не соотносимое с Людмилиными планами освоения космоса. Я уточнила запрос: как нарушить каузальность, но тут же нарвалась на отпор: такое, мол, за пределами моего разумения.

Я настаивала. Я могла быть очень настойчивой.

В итоге куб сообщил, что сверхсветовое перемещение затруднительно по целому ряду причин. Если взять взаимосвязь массы и энергии, сверхсветовая скорость как горный пик, который остается неприступным, сколь высоко ни поднимайся. Корабль израсходует неимоверное количество энергии и наберет девяносто восемь — девяносто девять процентов скорости света, еще больше энергии уйдет, чтобы достичь ста процентов, а превысить ее не удастся. В описании характеристик сверхсветового движения математики скатились на белиберду и тарабарщину комплексных чисел. Заумь заумью, а как выйти за барьер скорости света, никто не объяснил.

Допустим, даже выходить не надо, потому что есть простой и короткий путь сквозь пространство-время, что-то вроде червоточины. Но существовало и другое основание для запрета, куда сложнее и глубже. Энциклокуб называл его постулатом каузальной, или причинной, обусловленности.

Постулат гласит, что причина всегда предшествует следствию. Появление сверхсветовых скоростей — куб называл их пространственноподобными связями — может привести к нарушению этого постулата. Мол, это не просто теоретический изыск, а самая настоящая лазейка для парадоксов, которые просочатся в реальность.

Благодаря сверхсветовой скорости я смогу увидеть последствия некоего события — допустим, отверстие, которое появляется в броне робота, потому что в него выстрелили сверхсветовой пулей, и отправить стрелку́ сверхсветовое послание: не стреляй, дескать.

Энциклокуб выдавал информацию нехотя, но излагал четко и ясно, только не стану врать, что поняла все сразу. Уяснила я главное: наше исследовательское рвение Вселенную не радует. Куб уверял, что мы способны покорить ее, но и терпение понадобится вселенское.

До самого утра я размышляла о прочитанном. Даже дышать трудно стало, словно ремни безопасности затянули слишком туго. Нелепый тысячелетний собор мы сохранили, но в общей массе людей терпеливыми не назовешь.

Когда вдали наконец показался родной планетоид, мне позвонил мой давний приятель. Мадам Кляйнфельтер, так и не оправившаяся от моих заявлений, — я словно пощечину ей отвесила — приняла этот звонок в штыки. У меня голова шла кругом от каузальности, а тут еще она заворчала:

— Это непорядочно! Не наша, а его семья помешала вашей дружбе и сорвала возможный брак. На упреки он не имеет права!

— Может, он не собирается меня упрекать? Я поговорю с ним, ладно? Без свидетелей.

Я ответила мальчишке. Задержка времени наверняка растянула наш разговор на многие минуты, только мне это не запомнилось.

— Говорят, у Марцеллинов ты держалась молодцом, — начал мальчишка. Он выглядел старше, будто ему тоже наконец позволили взрослеть. Его голос стал куда ниже и грубее. — Рад за тебя. Рано или поздно клоны понадобились бы. По-моему, сейчас момент самый подходящий.

— Я думала, ты меня забыл.

— Встречаться нам не следует. Мне очень жаль, Абигейл, правда жаль. То, что произошло на уровне концернов, меня не касается. Тебя, наверное, тоже. Мы были пешками в руках взрослых. Веду я лишь к тому, что мы снова можем дружить. Мне очень хотелось бы.

— Нет, мы не можем.

— Тебя послушать, ты сама решаешь что да как. Ты впрямь заняла место своей матери?

— Тебя это не касается.