Ольга Онойко - Сфера 17 Страница 5

А напротив стояли «наши» — молодые, красивые, подтянутые, с горделивой осанкой, император в чёрном мундире, адмирал космофлота Александр Гривко в тёмно-синем, генерал-лейтенант Стэнли Левин в тёмно-зелёном, и горели на тёмной ткани парадной формы золотые канты, золотые пуговицы, золотые погоны. Эти герои победили в тяжкой, кровопролитной войне. Они стояли перед побеждённым врагом и ожидали, когда враг подтвердит своё поражение. Они смотрели на врага с презрением, вздёрнув головы, из-под полуопущенных век. Сердце моё замирало и сладко ныло… и уже хотелось стоять в железном строю, вот так же гордо подняв подбородок, застыв по стойке «смирно». И чтобы вдоль строя шагал император, молодой и красивый.

Только в старших классах я понял, что означала, что символизировала эта фотография. Армия старого образца, армия дисциплины и приказа остановила победную поступь мантийских сверхчеловеков и сохранила наш мир таким, какой он был и есть. По идеологии Манты был нанесён страшный удар. Устаревшая общественная формация оказалась сильнее прогрессивной, а значит, в прогрессивной что-то было не так.

Но они не сдались. Они подписали капитуляцию и признали себя подданными императора — но не сдались.

В мире мантийца нет такого понятия — «сдаться».

Впрочем, я отвлёкся…

В месяц циа к нам в гости приехал Джелли Горан. Мне исполнилось четырнадцать, он был старше и год назад поступил в военное училище в Лоране. Его здорово подтянули там за этот год. Плечи Джелли уже развернулись так, как никогда не разворачиваются у штатского, скулы его стали резче, глаза — холоднее… Джелли был из семьи рыбаков, но терпеть не мог семейное дело. Как и мой отец, он ненавидел море и мечтал улететь с Циалеша. Мы вместе ездили в школу в Красных Песках. Мы не дружили, просто знали друг друга, как знаются все в наших краях.

Я увидел его в мундире. Это был первый человек в мундире, которого я увидел вблизи. Как гром среди ясного неба.

В тот день, как и весь напролёт месяц, небосвод затягивали тучи… Под утренним редким дождём от станции рейсовика чеканил шаг Джелли Горан, человек в погонах. Промокшая фуражка сидела на его стриженой голове как влитая, а по щекам стекали капли дождя. Я открыл ему стеклянную дверь веранды. Он бросил на пол сумку, глянул на меня немного заносчиво, но в целом доброжелательно и спросил: «Взрослые дома?» Ему было шестнадцать лет.

Он был моей первой любовью.

Первой, если не считать Роэна Тикуана.

Легерт опускал шторы на окнах — солнце било в глаза. Зелёные полотнища падали с лёгким «шшурх!» и в конференц-зале становилось всё темнее. Вид у начупра внешней безопасности был донельзя мирный, почти домашний. Симкин что-то рассказывал Морелли, наклонившись к самому его уху. Кейнс сидел, как всегда, унылый и сонный, и перекладывал по столу маркеры. Николас разглядывал голографический Циалеш, вращавшийся в дальнем углу зала, и думал, что было бы неплохо, если бы пришёл Доктор. Доктор положит ноги на стол и внесёт оживление в это сонное болото. Опять-таки скажет что-нибудь, успокоит всеобщую паранойю… Легерт слишком смирный сегодня, и руки у него дрожат… Николас уже знал, о чём пойдёт речь.

А по коридору за распахнутыми дверьми метался Улли Лауфер, Улли-Красавчик, самый молодой из революционных начупров — ему было двадцать восемь — мечта всех женщин столицы, а то и всего Циа. Николас ничего не мог с собой поделать: при виде Улли он всякий раз хоть на долю секунды, но впадал в тоскливое состояние «видит око, да зуб неймёт». Сладкий мальчик Улли на самом деле был мечтой женщин, потому что любил их искренне и горячо, причём исключительно их.

Улли был зол. Николас улыбнулся, расслышав, как он где-то в стороне отчитывает ведущего инженера. По закону подлости именно сейчас, перед правительственным совещанием, в ближнем космосе пошли какие-то помехи, станцию на орбите Тройки отрезало от Циалеша, Циалеш — от станции, а с нею от внешней сети. Собственно, потому Улли и бегал по коридору, ругаясь сквозь зубы. Инженер никак не мог отвечать за флуктуации плюс-поля, но уже видел себя в тюремной робе осуждённым за саботаж. Суров товарищ Лауфер, прекрасен и беспощаден как истый революционер…

Николасу вспомнилось, как в этом же зале настраивали голоконференцию для межпланетной связи, на двадцать точек, тяжеленную железную дуру, по стоимости сравнимую с годовым бюджетом Плутоний-Сити. Главный сисадмин Дома Правительства в ней запутался. Время текло, товарищ Кейнс смотрел всё мрачнее, сисадмин краснел, бледнел и дрожал как овечий хвост. В конце концов Лауфер выругался и, отпихнув его, сам прилип к аппарату. Зрелища более чувственного и возбуждающего, чем белокурый Улли, ползающий по ковру на четвереньках, Николас не видел ни в жизни, ни в порно. Голоконференция, видимо, тоже так считала, потому что уступила ровно через минуту… Сейчас и плюс-поле уступит. Техника любит товарища Лауфера, у техники хороший вкус.

На самом деле он добрый, думал Николас. Он следил за Улли немного пристальней, чем за остальными, потому что ему просто нравилось за ним следить. Припорхнут к нему стайкой референтки, — мур-мур-мур, фр-фр-фр, сладкий Улли, — и товарищ начупр подключает личный канал, тратит драгоценный мерцательный трафик на то, чтобы скачать им из внешней сети какое-нибудь модное шоу. Кажется, что ему делать здесь, синеглазому ангелочку, среди угрюмых вояк вроде Фрайманна, да ещё на такой должности?

А в том штука, что товарищ Лауфер гений и второго такого нет на планете.

Гений, думал Николас, и не так прост, как кажется, хотя он и с виду-то непрост. Как-то к Лауферу пришёл Шукалевич и стал ненавязчиво интересоваться состоянием умов во внутренней сети. Разговор был приватный, Николас заполучил эхограммы локального плюс-поля. На имеющихся мощностях расшифровка эхограмм шла неделю. Забавно, но чтобы получить дополнительные мощности, Николас должен был пойти на поклон к Лауферу же… кстати, тот бы отказал. Плюс-сервера на Циа не производили, а теперь их Циа и не продавали; оборудование изнашивалось, и на резерве Улли сидел как курица на яйцах.

Шукалевич тоже начал с того, что посягнул на резервные мощности. Выслушав отказ, начал втираться глубже. Я, — сказал, — как начупр внутренней безопасности интересуюсь, что вы думаете о происходящем. Возможно, товарища Лауфера что-нибудь беспокоит?

Улли посмотрел на него ясными глазами и ответил, что его, товарища Лауфера, беспокоит то, что население со страшной силой жрёт мерцательный трафик, подрубаясь в обход всех законов к университетским точкам доступа. И ещё его беспокоит новый билд Эмералда, потому что товарищ Лауфер нашёл в нём странные уязвимости, а поскольку Артифишл Интеллидженс Эмералд Софт является подразделением Неккена, то он, товарищ Лауфер, подозревает, что уязвимости заложены нарочно, чтобы держать под контролем всех клиентов монополиста. И что если Управлению внутренних контактов дадут денег, он, товарищ Лауфер, потратит их на разработку собственной операционной системы, решив попутно проблему несанкционированных подключений.

Шукалевич ушёл от него почти в ужасе, потому что не мог понять — то ли Улли гик, который ничего за пределами монитора не видит, то ли наоборот, гик, который всех видит насквозь. Это было исключительно забавно: некто явился прощупать почву и осознал, что с той стороны почву не только уже прощупали, но даже успели окопаться и протянуть колючую проволоку. Николас только что не рыдал от смеха и умиления. Он тоже не знал ответа, но его это не волновало. Достаточно было уверенности в том, что Улли на их стороне.

И тут плюс-поле уступило обаянию товарища Лауфера: связь восстановилась. Голограмма-заставка в углу исчезла, воздух в зале вспыхнул, плотное свечение собралось в бешеный пламень звезды, растеклось по орбитам, спаялось в планеты… Теперь по залу плыла, мягко просачиваясь сквозь головы Народного правительства, голографическая модель системы. Условная, конечно, модель; реальное расстояние между небесными телами было куда больше, а корабли — куда меньше… На миг Николас почувствовал себя на уроке в школе. Вот они, три планеты, Циалеш — внутренняя, защищённая от метеоритов двумя лунами, следующие незамысловато называются Двойка и Тройка. Двойка — голый камень, на котором копают гелий-3, последнее время его копают почти исключительно осуждённые… Тройка — газовый гигант, вокруг которого крутятся десять ледышек-спутников и станция внешней связи, с начала изоляции — единственное их окно в мир… в Двенадцать Тысяч миров.

А за Тройкой, медленно приближаясь к лысине товарища Кейнса, плыло нечто ещё.

Этцингер потрясённо выругался.

Остальные молчали.

Улли закрыл дверь зала и понуро прошагал к своему месту. А Шукалевича нет, отметил Николас, начупра внутренней безопасности не пригласили. Сейчас Легерт доложит об инциденте, и мы будем разговаривать серьёзно… Спектакли, которые им порой приходилось разыгрывать перед Стерлядью, доводили Реннарда до исступления.