Клаудия Грей - Потерянные Звёзды Страница 52

В детстве Сиена читала ужасные истории о жестоких и варварских наказаниях, применявшихся в старые времена, еще до того, как ее предки оставили родную планету или вообще узнали, что есть жизнь среди звезд. Одна из таких историй снилась ей в кошмарах: как человека привязывали за ноги и за руки к четверке зверей, которые тянули в разные стороны до тех пор, пока не разрывали тело жертвы на части. Образ этой пытки преследовал девушку в кошмарах, и она радовалась, что с ней никогда не случится ничего подобного.

Оказывается, такое можно проделать не только с телом, но и с душой.

Она принесла клятву верности Империи, нашла там друзей на всю жизнь, отлично служила. Но давние тени становились все гуще: бесполезная гибель стольких пилотов, усилившееся давление, требование отбросить все, чем она дорожила, коррупция и упадок здесь, на Джелукане. Хотя еще больше всего мучили воспоминания об Алдераане, убитом ради неудачной попытки предотвратить войну.

Но ничто не разрывало ее сердце так жестоко, как пребывание рядом с Тейном. Мало того что он забыл свой долг, так еще и присоединился к повстанцам. Людям, виновным в гибели Джуд и в этой проклятой войне. Сиена не могла представить себе большего предательства.

Но когда все отвернулись от нее, Тейн оказался рядом, рискуя жизнью.

Сиена поднялась из-за стола:

— Спокойной ночи, Тейн.

Она не поблагодарила его за бдение, просто пошла к спальне и закрыла за собой дверь, не оглянувшись. Уставшая, она думала, что заснет мгновенно, но вместо этого лежала без сна почти целый час, прислушиваясь к слабым шорохам, слышным, когда Тейн ходил по дому. Сиена знала, что он не войдет к ней, да она этого и не хотела. Но все равно жадно прислушивалась. Чтобы знать, где он, быть уверенной, что он рядом.

На следующее утро, когда проснулся Парон Ри, Тейн извинился и ушел прилечь. К этому времени он тоже уже достаточно устал, чтобы заснуть, несмотря на терзавшие его всю ночь вопросы.

Например, почему Сиена в такой ярости? Он подозревал, что ей известно о его вступлении в Альянс, и это было плохой новостью. Означало ли это, что у Империи есть досье на него? Вряд ли, если не было утечки из Альянса. Может быть, Сиену наказали за то, что она прикрыла его дезертирство, — это объясняло, почему она старалась не смотреть на него.

Другой вопрос, от которого он не мог отмахнуться: «Смогу ли я найти эскадрилью, когда вернусь?» Тейн сообщил о своей отлучке генералу Рикену, но не дал никаких объяснений и встречных вопросов не получил. Возможно, координаты эскадрильи останутся прежними. Но если Альянс уловит хоть намек на присутствие Империи, то двинется дальше. Тогда Тейну придется пройти через трудоемкий процесс воссоединения с Альянсом с ноля: прощупывать почву в разговорах с пилотами на разных космодромах, путешествовать по сочувствующим повстанцам мирам в надежде поймать верный слух и так далее. Путь будет долгим и, несомненно, опасным.

Но по большому счету Тейна терзал один вопрос: «Что я здесь делаю?»

Он твердил себе, что Кенди была права: Империя желала получить от своих офицеров не только службу, но и душу. Годы контроля над помыслами и морального давления наверняка стерли все, что он любил в Сиене, оставив от нее лишь одно из творений Палпатина.

Потом он увидел репортаж о ее матери и мгновенно понял, что девушка обязательно вернется на Джелукан. И тут же осознал, что тоже должен прилететь и увидеть ее еще раз.

Если Империя сожрала ее, оставив лишь холодную, пустую оболочку, Тейн наконец сможет отпустить прошлое. Но если она все еще остается той девушкой, которую он помнил, то он превратится в самого ревностного вербовщика, какой когда-либо был у Восстания.

Ни одно из его предположений не оправдалось, и это все, что он понял. Заглянуть в сердце Сиены он не смог. Она стала для него загадкой, к которой он не знал, как подступиться.

Тейн проснулся, кажется, в первой половине дня. Трудно было сказать точнее, учитывая уровень загрязнения воздуха. Когда он вышел из спальни в главную комнату дома, Сиена подняла голову и посмотрела на него. Она сидела на одной из подушек на полу, в штанах и белой тунике; расплетенные косы обрамляли ее лицо, словно темное облако. Так же как в ту ночь, когда они танцевали в Императорском Дворце.

Он был так уверен, что годы имперской службы закалили ее. Пытался представить ее жестким, резким имперским офицером. Но Сиена осталась изящной, тонкой, даже нежной, хотя Тейн знал, что это только внешне. Он вспомнил, какими сильными и твердыми были мускулы ее рук, ног и спины, и тут же вспомнил, как смотрел в ее темно-карие глаза, когда она лежала под ним…

«Прекрати», — велел он себе.

Пожелания доброго утра не последовало, Тейн тоже ничего такого не произнес, только спросил:

— Где твой отец?

— На работе, — ответила девушка, указывая на хлеб и сыр, должно быть оставленные Тейну на завтрак. — Папа работает в гарнизоне. Он не может отпроситься только потому, что его жена в опасности, а сердце разбито. Он даже не может опоздать.

Услышал ли он в ее словах гнев на Империю? Тейн хотел надеяться, но Сиена оставалась такой же непроницаемой, как и вчера вечером. Он взял немного хлеба и снова неловко уселся за низкий стол.

— Что обычай предписывает нам сегодня?

— Ничего особенного. Кто-то должен быть здесь постоянно, наблюдая за домом. Но так как с нами лишь один человек, это правило не имеет значения. — Сиена помедлила, а затем добавила: — Я просила о встрече с местным судьей вчера утром. Ответа не было. Я уже и не жду.

— То есть мы можем уйти, но идти некуда.

Молчание в ответ. Ее взгляд остановился на единственном круглом окне, где хлопал на ветру его импровизированный красный флаг. Сажа в воздухе скоро окрасит его в серый. Тейн годами следил за деградацией Джелукана по сообщениям в сети, но видеть все своими глазами было намного тяжелее. Если бы только они могли отправиться в прошлое, когда были детьми, когда весь мир был их домом, а они понимали друг друга без слов…

Тогда он бы точно понял, что нужно сделать, чтобы узнать: по-прежнему ли это его Сиена.

— Полетай со мной.

Девушка удивленно повернулась к нему:

— Ты хочешь летать? Сейчас? Сегодня?

— Мы можем взять краулер в ангаре моей семьи. Бьюсь об заклад, старый V-171 по-прежнему там.

— Если родители увидят тебя…

— Я проверил, прежде чем покинуть космодром. Они за полпланеты отсюда, у них дела. Путь чист.

Сиена с сомнением смотрела на него:

— V-171, может, уже и не взлетит. Прошло столько лет.

— Вот и проверим. Если сломан, ну, значит ничего не выйдет. Но может, он в порядке.

Тейн видел ее борьбу, старания найти причину для отказа. Наконец Сиена вздохнула:

— Хорошо.

Когда он подхватил свою темно-синюю куртку и шапку, в нем было больше страха, чем оптимизма. Сиена по-прежнему оставалась закрытой для него, и Тейн не был уверен, что в силах все исправить. Тем не менее они редко бывали ближе, чем во время их совместных полетов. Именно в воздухе они учили друг друга, узнавали друг друга и исследовали их общий мир. Именно там он наконец увидит, способны ли они вообще разговаривать.

Поездка до ангара оказалась более нервной, чем Тейн ожидал. Несколько лет назад эти дороги мало использовались, теперь же стали довольно многолюдными. Каждый раз, встречая другой краулер, он вздрагивал, ожидая, что очередной водитель окажется штурмовиком, который в любой момент может выхватить бластер. Но никто не обращал на них внимания — они с Сиеной были лишь путниками среди многих поднимавшихся на гору, окутанную туманом и утренним пеплом из шахт. Краулер Сиены двигался впереди него, и Тейн чувствовал себя ее тенью.

Что бы ни делал Дальвен, возвращаясь на Джелукан за эти годы, дома он, похоже, появлялся редко, а в ангаре не появлялся вообще. Двери даже проржавели, и, когда Тейн с Сиеной их открыли, поднявшееся облако пыли заставило их закашляться. Толстым слоем пыли был покрыт и V-171, но панель управления послушно загорелась знакомым зеленым светом.

Тейн похлопал корабль по боку, испытывая какую-то дурацкую гордость:

— Все системы готовы.

— Давай тогда. — И Сиена приготовилась разыграть «ящерицу-жабу-змею», прежде чем поняла, что делает, судя по ее внезапному смущению.

Тейн же просто сделал это. Раз-два-три: он выбрал «жабу», девушка — «змею», которая съела «жабу».