Ночная (СИ) - Ахметова Елена Страница 52

Это же Тангарра. Здесь всем очевидно: если граф ударил оборванку, у графа спрашивают, не ушиб ли он руку! Ну, или хоть платок предлагают, чтобы протереть ладонь…

- Тащи его в спальню, — вздохнула, так и не сообразив, что сказать Раинеру. Все возражения и упреки так и бродили на краю сознания, напрочь отказываясь складываться в слова. — Полагаю, граф утомился беседой и желает почивать до утра, а беспокоить его смерти подобно. А тебе приказано проверить южную башню на случай, если я успела что-то натворить.

Маркель возмущенно дернулся и попытался встать, и поясок от его роскошного халата пришлось употребить не по назначению. Я помогла Раинеру привязать Его Сиятельство к кровати, пока он пытался испепелить нас взглядом и невнятно мычал проклятия, — а потом честно вернула свои веревки на место и снова ссутулилась, всем видом выражая вселенскую скорбь от чудовищного ведовского поражения.

Так можно было без особых опасений выйти обратно в коридор и пройти в злосчастную южную башню. Храмовник идет по делу, нет, ведьму он не отпустит даже в графскую темницу, потому как оттуда она уже один раз сбежала, так что расступись, честной народ.

Со мной Раинер больше не заговаривал. Я тоже помалкивала, понимая: его планы остаться на Тангарре только что претерпели кардинальные изменения.

Рэвен ждал нас на верхней ступеньке винтовой лестницы, перед закрытой дверью в южную башню. Будущий граф Гейб коснулся моего плеча, чтобы сбросить заклинание невидисмости, и изрядно перепугал меня всего одной фразой:

- Эйв, ты только не волнуйся…

Разумеется, я тут же перепугалась, представив себе набор худших вариантов — от посторонней девицы в круге, готовой поднять панику и шум при виде чужаков, до потери способностей единственным доступным телепортистом. Рэвен обреченно поморщился, сообразив, что сделал только хуже, и без лишних комментариев распахнул перед нами дверь.

Я поспешно зажала себе рот, давя рвущийся наружу вскрик.

Защитный контур прорисовывался правильным кругом, охватывающим почти всю комнату, слепяще белой полосой вгрызаясь в сероватые доски пола. Точно над чертежом в воздухе словно мерцала какая-то странная дымка — белесая, едва заметная, но стоило только отвернуться, как периферийное зрение улавливало, как она наливается цветом и плотностью.

В круге лежал один-единственный соломенный тюфяк. Оберон, разумеется, благородно уступил его даме — хоть дама до сих пор ни разу в жизни не спала на соломенных тюфяках и, будь она в сознании, наверняка уже выла бы в голос. Или, что более вероятно, жгла тюфяк — и хорошо еще, если только его.

Длинные волосы белого золота разметались по грубой ткани, драгоценными ручейками стекали на пол, отвлекая внимание, не позволяя сконцентрироваться на лице — а оно того стоило: нежная кожа, выдающая не менее нежный возраст, будто светящаяся изнутри, и правильные, тонкие черты лица, какими обычно могли похвастаться только очень древние ирейские семьи.

И Рэвен еще хотел, чтобы я не волновалась?!

- Ясмайн?! — я рискнула отнять руки ото рта — рановато. — Какого черта?!

Рэвен быстро исправил мою ошибку, сграбастав меня в охапку и уткнув носом себе в плечо. Из его подмышки все мои возмущения звучали на порядок тише.

- Как она могла здесь оказаться?!

- Так же, как и леди Эмори, — с какой-то нехорошей задумчивостью отозвался Раинер из-за моей спины.

Оберон попытался что-то сказать — но звуки контур тоже не пропускал, и маг, убедившись, что мы его не слышим, молча остановился на самой границе контура.

- Вперед, — старательно пряча как насмешливые, так и нервные нотки в голосе, скомандовал Рэвен храмовнику. — Пой. Вся надежда на тебя.

Раинер раздраженно передернул плечами и вытащил молитвенник, отыскивая нужную страницу.

- Ты что, так и не выучил нужную литанию?! — глухо возмутилась я из лейтенантской подмышки.

Десятник наградил меня хмурым взглядом и снова уткнулся в молитвенник. Я прикусила язык.

Литании учили годами. Высшие чины храма посвящали чуть ли не всю сознательную жизнь молитвам. Требовать от Раинера, чтобы он справился с литанией меньше, чем за ночь, могла только вусмерть перепуганная за сестру истеричка. И по носу я не получила только потому, что храмовник по какой-то малопонятной причине готов сделать скидку на мое душевное состояние.

- По книге-то сможешь спеть? — тоже заволновался Рэвен.

Вместо ответа Раинер страдальчески закатил глаза — и прямо так, удрученно разглядывая небеленый потолок, протяжно зарокотал первые слова литании.

Я развесила уши и мгновенно покрылась колкими мурашками. На руке Рэвена, бдительно придерживающей меня за плечо, встал дыбом каждый волосок.

Хрипловатый, надтреснутый голос будто резонировал с камнями башни, эхом гулким метался по лестнице, многократно возвращая обрывки слов и музыкальных фраз. Казалось, будто кто-то потусторонний, непостижимый шепчет из темноты, суфлируя усталому, невыспавшемуся храмовнику, такому заурядному на вид, что было совершенно непонятно, где в нем прячется столько звука.

Белесая дымка защитного контура дрогнула раз, другой — и словно включилась в представление, пританцовывая в такт. Она то сгущалась, покрываясь тонкими серебристыми полосами, то снова почти растворялась в воздухе, когда Раинер на мгновение прерывался, чтобы вздохнуть, и мерцала все ярче и ярче.

Завороженная этим зрелищем и пением, я не сразу заметила, что Оберон опасливо отступил от границы круга, сдернув Ясмайн с тюфяка, а храмовник хмурится все сильнее. Он не замолкал, словно надеясь разбить дымку голосом, как оперная дива — хрустальный фужер. Но, кажется, никак не мог угадать с нотой.

А дымка будто издевалась, становясь все гуще и заметней. Ритмичное изменение рисунка на ее поверхности стало почти незаметно.

Я начала улавливать в пении Раинера знакомые фразы: храмовник заходил не то на второй, не то на третий круг. По его виску неспешно стекала одинокая капелька пота.

«У него не получается», — сообразила я, наконец.

Десятник, всего-то год назад прибившийся к храмовой дружине — и то, прямо скажем, отнюдь не из религиозных убеждений, — против епископа, двадцать лет блюдущего обеты и следующего всем правилам соборного устава… наверное, наивно было рассчитывать на то, что молодость и горячность перевесят опыт и тренировку.

Но там, за плотной защитной завесой, спала магическим сном моя младшая сестра. А далеко-далеко отсюда, должно быть, сходила с ума от беспокойства сестра старшая.

Ради Ясмайн не поставят на уши весь Орден Королевы. На ее поиски не бросят агентов из МагПро. Она — не Эмори. За нее некому заступиться, кроме Юнити — и меня.

Я выкрутилась из объятий Рэвена, увернулась от его руки, когда он попытался меня удержать, на мгновение замерла, собираясь с духом. Наверное, так и не собралась бы, но Раинер едва заметно кивнул, не прерывая литании.

Он все равно вздрогнул и едва не сбился с ноты, когда я обняла его со спины, впечатываясь в него всем телом, как давно хотелось — и как я ни за что бы не позволила себе, если бы не Ясмайн. Раинер будто окаменел под моими руками, привыкая к новым ощущениям, запел тише — и треклятая дымка защитного контура окончательно сгустилась в непроницаемую белую стену, перестав реагировать на литанию.

Я прикрыла глаза, уткнулась носом в основание его шеи и обреченно выдохнула.

А Раинер вдруг положил свои ладони поверх моих, заставив вздрогнуть от этого прикосновения — загрубевшая, шероховатая кожа, такая горячая, будто он горел заживо. И, так и не позволив себе умолкнуть, завел литанию в четвертый раз.

Вот так, вплотную к нему, литания слышалась совсем по-другому. Она резонировала вовсе не с холодными камнями башни — и почему мне только показалось так в первый раз? Она резонировала со мной, дрожью отзываясь в каждой косточке, и каждый хриплый шепоток, эхом возвращающийся с лестницы, касался запоздалой, запретной лаской.