Майкл Гир - Реквием по завоевателю Страница 53

— Случилось то, что случилось, — проговорил он после долгой паузы, когда оправился от шока открытого оскорбления. — Нам ничего больше не остается, кроме того как скорбеть. За нее… За нас…

— Скорбеть? Странное слово в ваших устах, Браен!

Явно не из вашего лексикона!

Браен лишь согласно кивнул, принимая справедливость едкого замечания.

— Возможно, слово из моих уст действительно звучит странно…

— Вы чудовище…

— Возможно, я чудовище. Но такое же, как и Арта. Я всего лишь продукт нашего безумного времени. Как и она, я обречен совершать все свои поступки, руководствуясь лишь слепой верой. Все мы своего рода марионетки, которыми управляет…

— Проклятие!

Бутла Рет метнулся вперед. Его стилет замер в нескольких сантиметрах от горла Браена. Наступила тяжелая пауза. Они молча яростно смотрели друг на друга.

— Да, Рет, — наконец проговорил Браен. — Загляни в мою душу. Ты видишь боль? Видишь горькое осознание вины? Да, ты меня понимаешь, не так ли? Я тоже любил ее, Бутла! Любил!

Браен боковым зрением заметил, как рука, державшая стилет, дрогнула, но непроницаемые черные глаза, казалось, будут буравить его мозг вечно. Великий убийца тяжело выдохнул и откинулся на спинку стула. Жестокость и раздражение в его взгляде сменились усталостью и грустью.

— Я пришел сюда, чтобы убить вас, — тупо проговорил Бутла Рет.

Вновь на комнату опустилась ватная тишина. Браен опустил взгляд на свои руки и увидел, что они подрагивают.

— В кого мы превратились, Магистр? — с горечью воскликнул Рет. Он на секунду закрыл лицо рукой, но почти сразу убрал ее и покачал головой. — .. Куда мы с вами движемся? Что мы за люди? Мы творим столько несправедливостей… В чем наше предназначение, цель? Есть ли она? Оправдывается ли она такими страданиями? Когда-то у нас было чувство ответственности. Мораль. Помните? Или это были всего лишь пустые слова? Пустые лозунги, которые лицемерно провозглашали?

— Нет, старый друг, — тут же ответил Браен и резко откинулся на спинку кресла. Его бедро тут же пронзила резкая боль. Браен страдал артритом. Не скрывая гримасы боли, он продолжил:

— Я все еще верю в значимость истин. Мораль? Ответственность? Два разных слова, но выражают один принцип. — Он чуть склонил голову и поднял руку. — Но случилось страшное. Мы потеряли организованность, контроль. Все планы, которые мы когда-то тщательно составляли, пребывают в беспорядке. Даже во время разговора с компьютером Мэг, мне показалось, что машина тоже растеряна. Она продолжает запрашивать все новые и новые данные.

— Машина! Всегда машина! Кванты преувеличивают фазовые перемены в «вероятной реальности». — С этими словами Бутла сделал рукой какой-то неопределенный, но раздраженный жест. — Как мы и думали всегда. Это приговорило нас, Браен.

Рука Браена с прозрачной кожей и выступавшими синими венами покорно упала на стол.

— Мы не можем быть абсолютно уверенными, — проговорил он.

«Я так устал. Если бы я мог все бросить и просто выспаться! Я никогда не просил, чтобы на мои плечи взваливали такой страшный груз… Я никогда не жаждал обрести чертову власть — быть выше человечества! Арта, моя бедняжка Арта!..»

Бутла уперся в стол локтями и закрыл руками лицо.

— Значит, единственное, что мы можем сделать, — отреагировать, — проговорил он с тяжелым вздохом. — Вам известно, Магистр, какой вид стратегии придется задействовать?

— Стратегию разрушения, — мрачно ответил Браен. — Но… Расскажи мне об Арте.

— Разумеется, она их убила. Всех. Ей каким-то образом удалось освободить себе руки и… Убила всех. — Бутла нахмурился. — Изощренно. Я видел трупы. Страшно изувечены. Все раздражение, весь гнев, вся жестокость, посеянные в ее мозгу, взорвались ураганом разрушающего безумия. Ее ярость и комплекс неполноценности в любви, видимо, усилили подсознательные импульсы. Я не буду вдаваться в детали, и не просите.

— Насколько я понимаю по вашему тону, вы не думаете, что она вернется?

Бутла Рет медленно покачал головой.

— Я дал ей два дня. И не получил от нее ни слова, Магистр. Ни звука по всем каналам, которые мы разработали.

— Я вижу кое-что в твоих глазах, Бутла.

Он машинально кольнул себе в руку кинжалом.

— Она все еще где-то там, Магистр. Двое суток были для риганских солдат самыми страшными. Их трупы, — разнесенные на куски, как и трупы первых насильников, — каждое утро находили на разных улицах. Несколько людей можно считать свидетелями, ибо они видели ее. Согласно их показаниям, убийцей является молодая женщина. Очень красивая, с золотисто-каштановыми волосами и янтарными глазами.

У Браена засосало в животе — неприятное ощущение.

— Какой ужас мы вызвали к жизни? — тихо и задумчиво проговорил он.

На память пришли слова магистра Хайда, которые теперь словно смеялись над ним: «Проблема с психологическим оружием заключается в том, что никогда не знаешь, когда оно выстрелит».

— Не делай этого, Тафф, — раздался за его спиной строгий, предупредительный возглас Кайллы.

Он как раз стоял в выемке между двумя дюнами и покачивался на носках ботинок, опустив вниз голову и расставив в стороны руки для равновесия.

Она подошла к нему со стороны левой дюны. Ее стройная фигура четко вырисовывалась на фоне сверкающих песчаных насыпей. Она остановилась перед ним, уперев руки в бока, глаза чуть прищурены, голова склонена набок, темные волосы рассыпаны по плечам.

Стаффа выпрямился и шумно выдохнул.

— Чего не делать?

— Пытаться убежать, — ответила она, взобравшись на вершину соседнего бархана. Ногами она свободно покачивала, сидя на крутом песчаном склоне.

— Почему?

— Не знаю, какой радиус действия у ошейников, но…

— Двенадцать километров, — перебил ее Стаффа. — К утру я бы уже преодолел это расстояние, а ночью меня никто не хватится.

Она строго взглянула на него. Звездный свет оставлял на чертах ее лица ласкающие бледные отблески.

— Сядь, — и показала раскрытой ладонью на место рядом с собой.

Поколебавшись несколько секунд, Стаффа исполнил ее пожелание.

— У меня бы получилось.

Кайлла резко мотнула головой.

— Дурачок! К полудню ты был бы уже мертв. Подумай серьезно. В воздухе нет ни капельки влаги. Ни одной. Конечно, ты крепок. Силен, словно эштанский буйвол, и обладаешь просто звериной выносливостью. И все же я тебе говорю с полной уверенностью: к полудню ты бы уже отдал концы… Лежал бы лицом вниз, высушенный зноем, как мумия. Жара высосала бы из тебя последние соки за считанные минуты.

— Откуда тебе известно о моих возможностях, женщина?

— Вы мужчины такие чувствительные? Да, Тафф, я знаю прекрасно, на что ты способен. Я не преуменьшаю твоих возможностей, но и не преувеличиваю их. Я же видела, как ты тянул трубы. — Ее прохладная рука легла на его разгоряченное плечо. — Слушай. Пустыня… Мне известно, что она может выкинуть с человеком. Англо любит меня обо всем расспрашивать, но и я не остаюсь в долгу. Мне многое удалось из него вытянуть. Предположим, ты найдешь воду, — а ты ее не найдешь, — в этом случае тебе придется идти не меньше трех недель. Три недели! Но главное, конечно, не в этом. Я еще раз повторяю: на всем пути ты нигде не сделаешь и глотка воды! Эти места прощупывались при помощи самой передовой и сложной аппаратуры, на которую только у Риги хватило денег. Так вот, ничего, кроме белого песка, здесь нет.

Ничего. Даже шакалов, которыми нас любит пугать Англо.

Стаффа окинул взглядом бесконечное, неподвижное белое море песка вплоть до горизонта. Пейзаж был, что и говорить, однообразным, но зато вполне мирным, чуть поблескивал в звездном свете.

«Мне нужно идти. Сию же минуту. Бежать… Бежать до тех пор, пока не свалюсь в песок, сраженный жаждой. Это не займет много времени. Только жажда будет мучительной. Но, по крайней мере, я не умру от боли или от ужаса. Смертью тех, кого мне самому довелось убивать. И тогда призраки должны оставить меня в покое…»

— С ошейником умереть намного проще, — догадавшись о его мыслях, проговорила спокойно Кайлла. — А если хочешь, Брэк или кто-нибудь другой может свернуть тебе шею ночью. Ты ничего не успеешь почувствовать. — Она сделала паузу, потом спросила:

— Почему ты хочешь умереть?

Он грустно засмеялся.

— Ты, которая носит ошейник, еще спрашиваешь? Ты лучше скажи, почему ты хочешь жить? Только серьезно, Кайлла. Без дурацкого самообмана насчет Бога.

Она откинулась назад, уперев в песок руки, и глубоко вздохнула.

— Я не могу без этого, как ты говоришь, «самообмана». И кроме того… Я все еще храню веру в мораль и ответственность. Конечно, мы живем в такое время… Оно исполнено грязи, ужаса, кошмаров… Мерзкая клоака, в которой мы копошимся… Концепции, которые я назвала тебе, разумеется, чужды этому времени.

— Только не говори мне, что ты…

— А ты никогда не задумывался над тем, что в жизни есть цель? Предназначение? — перебила она его спокойно. — Почему ты живешь? Зачем познаешь Вселенную?