Михаил Ахманов - Вторжение Страница 6

— «Гриф-три» — кораблю. Прошёл область трёхкратного возрастания фона — видимо, эпицентр. На локаторе — ничего.

— Возвращайтесь, «гриф-три». Засёк ваши координаты, иду для обследования эпицентра. — Пауза. Потом: — Всем «грифам»! Конфигурация икс-четыре.

Это означало, что истребители должны барражировать в арьергарде, расположившись крестом или ромбом; удобная схема для наблюдений за периферией области. Позиция Литвина, командира группы, находилась вверху, если ориентироваться на северный полюс Галактики. Он поднял «гриф» к вершине креста, отслеживая на локаторе машины Макнил, Коркорана и Родригеса; Эби была точно под ним, Луис и Рихард — ниже, слева и справа. Крохотные истребители затерялись в космической тьме, но «Жаворонка» удавалось различить в оптическом визоре: серебристая стрелка с алым факелом за кормой. Затем огонь погас и вспыхнул снова, но теперь пламя било из вспомогательных двигателей, окружая крейсер розовым колеблющимся ореолом.

— Тормозимся. Полтора «же», — скомандовал Шеврез. — «Грифам»: капитан велел приблизиться на дистанцию пять километров.

Литвин ввёл коррекцию и двинулся было вперёд, но через минуту под шлемом вспыхнула красная метка ошибки. Это казалось удивительным, даже невероятным: при совместных маневрах автопилоты «грифов» получали курсовые данные прямо от корабельного АНК. [8] Однако…

— Они от нас уходят, — раздался голос Коркорана. — Не тормозят, а уходят на прежней скорости! Я сплю? Или наши компьютеры рехнулись?

— Спишь, — ввернул Родригес. — Только с кем, хотел бы я знать?

Макнил промолчала. Она была на редкость спокойной и молчаливой девушкой. К тому же дисциплинированной: знала, что о причинах задержки с маневром осведомится командир.

— «Гриф-один» — кораблю, — произнёс Литвин. — Подтвердите команду на торможение.

Коммуникатор молчал. Прошла секунда, вторая, третья, потом голос Би Джея рявкнул:

— Полная мощность, Шеврез! Дьявольщина, что происходит?

— Тормозимся на пределе, капитан. Нас затягивает…

— Куда? Там же ничего нет! Ничего, клянусь реактором!

Ничего, молча согласился Литвин, бросив взгляд на панель локатора. По курсу «Жаворонка» — вакуум. Три атома водорода на кубический метр. Ни чёрных дыр, ни белых карликов, ни иных аномалий.

— Красная тревога! — вдруг выкрикнул капитан. — Повторяю, красная тревога! Свомы к бою, огонь по моей команде!

Свомы были гуманным оружием — конечно, в сравнении с лазерами, метателем плазмы, ядерными снарядами и прочим арсеналом корабля. Рой ледяных кристаллов, летящих с огромной скоростью, превращал в решето броню, скафандры, механизмы и человеческие тела. Однако таких поражающих факторов, как радиация или взрывная волна, в данном случае не наблюдалось; рой очищал строго локальные участки без неприятных последствий.

— Может быть, ударим ракетами? — послышался хриплый шёпот Шевреза.

— Нет. Мы не знаем, что там такое, — пробормотал капитан. — Свомы с первого по шестой, узким пучком, огонь!

На панели локатора возникли шесть полупрозрачных пятнышек. Они оторвались от тёмной стрелы корабля и ринулись в пустоту, пересекая экран. На космической скорости удары крохотных льдинок были мощнее, чем взрыв артиллерийского снаряда былых времён.

— Ставим клещи. Приготовиться к атаке, — распорядился Литвин. Его машина передвинулась левее, и Родригес сразу пристроился к ней; Коркоран и Макнил заняли позицию справа, на том же уровне. Расположение «грифов» теперь напоминало готовые сомкнуться клещи.

— Кого атакуем, Первый? — спросил Родригес. — Или что? Вакуум?

Вопрос был по делу: ничего достойного атаки Литвин не видел.

— «Гриф-один» — кораблю. Прошу инструкций. Что…

Он не успел договорить, как слабо мерцающее зарево вспыхнуло впереди, затопив, казалось, всю Вселенную. Взвыла сирена, автопилот, перехватив управление, резко дёрнул судёнышко вверх, желая увести из-под удара, и тут же по обшивке забарабанило. Колпак треснул, что-то пронзило левую ногу и руку Литвина, впилось под ребра, и он ощутил, как тёплые струйки крови сочатся из ран. Затем огромная тяжесть размазала его по оболочке кокона, и гаснущий разум подсказал: ускорение не меньше пятнадцати «же».

Последнее, что он увидел, было корпусом «Жаворонка», пробитым сотнями дыр, из которых, клубясь и превращаясь в белесые снежные хлопья, струился воздух. Погибли, все погибли, мелькнула мысль. От чего?..

Он потерял сознание.

Глава 3

Околоземное пространство, Земля и Луна

Вспышку вблизи Юпитера зафиксировал астроном Лю Чен, дежуривший у большого телескопа-рефлектора обсерватории «Кеплер». Обсерватория была орбитальной, введённой в строй два года назад, принадлежащей Федерации университетов Европы и Северной Америки. Финансировали её щедро, и большой телескоп на «Кеплере» был в самом деле большим, с диаметром зеркала сто двадцать четыре метра. Каждый астроном Земли мечтал дорваться до этого инструмента, а тот, кто не мечтал, являлся либо инвалидом, не подходящим даже для полётов в ближний космос, либо круглым дураком без всяких надежд на учёную степень.

Была, однако, и третья категория — граждане держав, потенциально опасных для мирового сообщества, коих к новейшим технологиям не допускали. Лю как раз относился к таким нежеланным персонам, будучи китайцем не из СШК или ЕАС, [9] а из Шанхая — то есть самым китайским китайцем. Нежелательность его присутствия на «Кеплере» объяснялась многими причинами: тем, что китайцем был каждый четвёртый землянин, и тем, что китайская экспансия в обе Америки, Австралию и Сибирь, не говоря уж о Юго-Восточной Азии, считалась явлением угрожающим, и тем, что китайцы, не желая ассимилироваться, упрямо считали Поднебесную центром мира. Так что Джон Э. Брэдфорд, британский астрофизик и директор «Кеплера», мог лишь гадать, какими судьбами Лю Чен попал в его обсерваторию. Но документы у Лю были в порядке, двухмесячный срок стажировки тоже был вполне разумным, так что выпихнуть его в Шанхай до срока никак не удавалось.

С профессиональной точки зрения, китаец являлся превосходным наблюдателем. Глазастым, хоть глазки были узенькие и косые. Бад Грико, заместитель Брэдфорда, посадил его на контракт с ОКС, согласно которому «Кеплер» отслеживал перемещение астероидов группы «Apollo» между орбитами Марса и Юпитера. Если такому телу случалось попасть в гравитационное поле гигантской планеты, маршрут его менялся, и потому Юпитер был постоянно в поле зрения земных и заатмосферных обсерваторий. Следить за ним считалось занятием скучным и непрестижным, но сотни астрономов делали это, кормясь дотациями ОКС. И среди прочих — глазастый Лю.

Будь он только глазастым китайцем с двухмесячным сроком стажировки, Брэдфорд бы это стерпел. Но его фантазии!.. Эти невероятные домыслы!.. Эта самоуверенность, эти нелепые требования!.. А ещё говорят, что китайцы народ прагматичный, не склонный к играм воображения!

Физиономия Лю маячила перед Брэдфордом, а сам Лю Чен устроился на жёстком сиденье в его кабинете. Очень жёстком, но при половинной силе тяжести он мог сидеть на этом стуле день и ночь. Сидеть и талдычить своё.

— Это была аннигиляция, сэл. — Звук «р» Лю не выговаривал. — Аннигиляцию вблизи Юпитела нельзя считать естественным плоцессом. Я пликинул мощность взлыва, сэл. Как вам известно, сейчас ласстояние между Землёй и Юпителом шесть и тли десятых астлономической единицы. Чтобы увидеть вспышку на такой дистанции, даже в наш телескоп, мощность должна быть сто мегатонн, не меньше. А она была больше, сэл, намного больше!

— Ну хорошо. — Брэдфорд с обречённым видом кивнул головой. — Вы обнаружили крайне интересное явление, и мы будем с ним разбираться. Проведём расчёты, проанализируем снимки, даже присвоим феномену ваше имя. Чего вы ещё хотите, Лю?

— Не надо имя. Я скломный человек. Я только хочу, чтобы вы сообщили о моей гипотезе в штаб Объединённых Космических Сил. Ещё плезидентам… Плезиденту СШК, плезиденту Лоссии и пледседателю Совета Евлопы. Ещё Генелальному секлеталю ООН.

— А как насчёт британского короля и германского канцлера? — с неприкрытым сарказмом поинтересовался Брэдфорд.

— Им не надо. Их плоинфолмилуют из Евлосовета.

— А в Китай? Почему бы и туда не сообщить?

— Китай не блал обязательств по защите Земли от космической углозы. Китай не имеет колаблей клейселского класса.

И слава богу, подумал Брэдфорд, а вслух сказал:

— Вы сознаёте всю… мм… неординарность своей гипотезы?

— Почему неолдиналность? Когда-нибудь это должно было случиться.

— Когда-нибудь! Лет этак через миллион! Если обратиться к классике, к мнению Шкловского, который доказал… [10]