Сергей Кусков - Игрушки для императоров Страница 6

Я отхлебнул глоток. Кончик языка с непривычки обожгло, скривился. Мои ужимки лишь позабавили сеньору.

— Ладно, подожди чуток. К кипятку привыкнуть надо, так ты вкуса не почувствуешь.

Я кивнул и отставил чашку. Рука моя тут же непроизвольно потянулась к конфете в золотистой бумажке — я видел такие раньше, в дорогом магазине. Они продавались не на вес, а штучно. Разумеется, о том, чтобы купить и попробовать, тогда речи не шло. Сейчас же такая возможность представилась.

Да, умеют жить люди! Хорошо, когда у тебя есть деньги! Вкус конфеты оказался божественным, хотя немного горьковатым — но то была настоящая, натуральная горечь. «Babaevskie» — гласила золотая надпись на обертке, черная на золотом фоне.

— Русские?

Сеньора кивнула и сделала новый глоток.

— Только русские умеют делать настоящий шоколад, каким ему и положено быть. Не горький, не сладкий, не кислый, не молочный — а настоящий шоколадный.

Я в теме не разбирался и равнодушно пожал плечами, вызвав новую улыбку сеньоры.

— Ничего, привыкнешь. Жалования королевского телохранителя, если, конечно, ты им станешь, достаточно, чтобы баловать себя такими вещами.

— А у меня есть шансы? — в лоб спросил я. Теперь пожала плечами сеньора.

— Это будет зависеть только от тебя.

— А то, что я рассказал вам? Ну…

— Про девушку? Что все из-за девушки? — Она засмеялась. — Я же говорю, ничего страшного. Это нормально — совершать безумства ради женщины. Это заложено в мужской психологии. Если бы ты только знал, сколько поистине великих и гениальных деяний было совершено ради женщин!.. — она мечтательно вздохнула, видимо, вспоминая что-то свое. — От древности до современности. Очень много! И твое решение по сравнению, например, с решениями Цезаря, Марка Антония или Наполеона — что значит?

Я покачал головой.

— Я не думал об этом.

— Главное не то, почему ты пришел, главное — как будешь служить в дальнейшем, что ты за человек.

Не стану скрывать: у нас тяжело. ОЧЕНЬ тяжело. И тебе поблажек даваться не будет. Но дело в том, что корпус — школа жизни, а у любого человека в любой школе жизни меняется система ценностей. Что ты знаешь о школах жизни?

Я недоуменно покачал головой. Такого понятия не слышал.

— Их всего три: школа, армия и тюрьма. Школа — не только школа, а учебные заведения вообще. Про остальные расшифровывать не надо, надеюсь, понял?

Я кивнул.

— Корпус, как и армия, или военное училище, можно назвать одним словом — «армия». Это испытание личности, проверка на прочность, на умение ладить с людьми, принимать сложные решения. И как в любой школе жизни человек тут в первую очередь учится. Мы не армия, да, у нас есть специфика, и это оставляет свой отпечаток, но жить по-старому ты в любом случае не сможешь.

Я поежился.

— Я знал это, сеньора, когда шел сюда. В принципе, ради этого и пришел — изменить свою жизнь, постичь нечто новое.

— Ну, вот и великолепно! — она улыбнулась. — Тем более, у нас здесь столько девушек, что ты забудешь свою в первый же день. Даю руку на отсечение!

Сказано это было с легкостью и улыбкой, но мне вдруг стало не по себе. В этих словах гораздо больше истины, чем мне хотелось бы. — Только об одном прошу, точнее не прошу, а приказываю — никаких разборок между ними за мальчика, то есть за тебя, здесь. Ставь дело так, чтобы ваши отношения не мешали службе, разбирайтесь за пределами этого здания. Наказывать буду строго и сразу всех, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Все понятно?

Я кивнул и вновь поежился. Глаза у сеньоры, когда она говорила, блеснули холодной сталью, и я понял, что это чистая правда. В смысле, разбираться не будет, накажет. Причем крайне жестоко. А слова насчет девчонок и разборок — нормальный здоровый прагматизм, просчитать который у меня банально не хватает жизненного опыта.

— Но это если меня примут, — на всякий случай уточнил я.

— Разумеется! — кивнула она.

Чай был допит, чашки отставлены в сторону. Вычислительный аппарат в голове осоловел от приблизительного подсчета того, сколько могло стоить съеденное, не считая варенья. Варенье тоже, из настоящих фруктов, свежих, не мороженных, которые нужно сначала доставить на планету, а уж потом варить (кстати, очень вкусное, просто божественное варенье!)

— Итак, ты рассказал о себе, о мотивах, начнем собеседование? — Сеньора расслаблено развалилась в кресле. — Что ты знаешь о корпусе?

Я коротко перечислил все, услышанное от Хуана Карлоса, а также из других источников — то есть, слухи. Сеньора слушала молча, изредка кивала.

— И что лесбиянки мы все, значит, тоже?

— Вы спросили — я ответил… — глубокомысленно изрек я.

— Хорошо, продолжай.

— Да это, вроде бы, все… — я пожал плечами.

— И что скажешь обо всем этом?

— Я задумался.

— Скажу, что вы распускаете вокруг себя слишком много пикантных слухов, чтобы пресса не акцентировала внимание на ваших реальных делах. Готов поспорить, иногда вы подстраиваете некие «просчеты», «ошибки», чтобы еще больше или запугать окружающих, или наоборот, предстать в образе неких… Ну, не знаю, как выразить…

— Поняла, — кивнула сеньора. — Да, ты прав, мы сами сеем легенды вокруг себя. А ты хочешь знать правду о корпусе? Настоящую? То, что на самом деле происходит внутри?

Я показно усмехнулся.

— Если это собеседование, то вы сейчас просто обязаны рассказать мне об этом. Если не всю правду, то многое.

Она опешила от такого умозаключения.

— А ты наглый парнишка! Но в логике тебе не откажешь. И все же вернусь к вопросу: ты хочешь знать всё?

— Чтобы, если вдруг не возьмете, можно было грохнуть меня за углом, как много знающего? — я вновь показно усмехнулся.

— Отчего же? Если ты идиот, начнешь трепаться направо и налево — да, тебя грохнут. Но ты же не идиот?

«То есть, Хуанито, как минимум этот вывод о тебе уже сделали. Поздравляю, дружище!»

«Было бы с чем!»

Я задумался. А впрочем, чего тут думать? Я для чего сюда шел? Вот и вперед!

— Да, хочу! — бодро ответил я, сложил руки перед грудью и вальяжно откинулся назад. — Я хочу стать королевским телохранителем и хочу знать всё о месте возможной будущей службы.

Сеньора Тьерри рассмеялась, я ее вновь позабавил.

— Хорошо, слушай.

— Итак, как ты знаешь, в основу методик нашей подготовки лежит работа с женским полом. Мы набираем девочек и готовим из них первоклассных бойцов. Как думаешь, почему именно девочек?

Я пожал плечами и ответил словами Хуана Карлоса:

— Их дрессировать легче. Покладистее они. Мальчики больше брыкаются, умирать за кого-то просто так не хотят.

— Ничего подобного. — Она отрицательно покачала головой. — Скажи, а ты думал когда-нибудь, почему все узкие специалисты своих профессий — мужчины? Я имею в виду специалистов высокого уровня: повара, профессора, ученые, врачи? Даже политики! Везде одни мужчины, хотя у нас на планете такое равноправие полов, что даже дурам femenino не к чему придраться! Да, возможности одинаковы, но мужчин там все равно больше, как ни крути.

Я отрицательно покачал головой.

— Я не думал об этом, сеньора. Но… Есть такая версия — мужчины умнее.

Она рассмеялась.

— Эти тесты начали проводить лет четыреста назад и до сих пор проводят. На то, кто умнее. И каждый раз результаты под тем или иным предлогом пытаются поставить под сомнение.

Женщины не глупее мужчин, Хуан. У них более активны иные области мозга, но в целом наш уровень одинаков, это факт. Тогда второй пример: почему в общей и младшей школе, в дошкольных заведениях, среди медсестер, продавцов розничной торговли — преобладают женщины?

Я вновь покачал головой.

— Не знаю.

— Внимание, все упирается в такое простое понятие, Хуан Шимановский, как внимание!

Она помолчала.

— Мужчины не умнее, просто у них всего один канал внимания. Бывает и два, и больше, но это уникумы, исключения из правил. Обычные мужчины могут сконцентрироваться лишь на одной вещи, зато достичь в ее выполнении больших успехов. Гораздо больших, чем женщины!

Но заставь их одновременно следить за детьми, жарить яичницу, и ни дайте Древние, в этот момент начнутся новости футбола! — она усмехнулась, и я понял, что она лично проверяла сей факт, на собственном опыте. — Они могут управлять боевым эсминцем, взламывать и крушить оборону врага, работать там, где нужна предельная концентрация и умение быстро принимать сложные решения, но яичница у них сгорит, дети залезут куда не следует и съедят то, чего есть никак нельзя, а фамилия нападающего забившего итоговый мяч на сто третьей минуте, пролетит мимо, потому, что вспомнятся дети и яичница.

— Но… — я понял вдруг, что мне нечего возразить. Сеньора же продолжала: