Джеймс Блиш - Рассказы Страница 6

— Я уверен, что не подозревают, — осторожно сказал Карст, и мэр с администратором повернулись к нему. — Прокторы не верят, что вы задумали захватить их планету. По крайней мере, они думают, что вы хотите не этого, и вообще, мне кажется, их это не волнует.

— Почему же? — удивился Хейзлтон. — Меня бы очень волновало.

— Вам просто не приходилось владеть миллионами сервов-крестьян, — сказал Карст, но совершенно без злобы. — Для вас работают сервы, и вы им платите жалованье. Для прокторов это само по себе провал. И они ничего не могут поделать. Вы платите деньги, эти деньги не фальшивые, за ними — власть и мощь Земли. И запретить нам зарабатывать эти деньги прокторы не в силах. Сразу начнется восстание.

Амальфи посмотрел на Хейзлтона. Город расплачивался окскими долларами. Здесь это были хорошие деньги, но дома, в родной галактике — просто бумажки. Они обеспечивались лишь германиевым эквивалентом. Неужели прокторы настолько наивны? Или ИМТ так стар, что на нем не установлены мгновенные передатчики Дирака, с помощью которых прокторы могли бы узнать об экономической катастрофе в родительской звездной линзе?

— Как насчет гирокрутов? — спросил Амальфи. — Кто еще среди Большой Девятки может о них знать?

— Азор в первую очередь. Он председательствует и он — единственный религиозный фанатик в группе. Говорят, он все еще каждый день выполняет все тридцать йогических поз Семантической Тщательности, подтягивается на каждой ступени Лестницы Абстракции. Пророк Маальвин навсегда запретил человеку летать, поэтому Азор вряд ли позволит городу подняться в небо.

— У него есть на то причины, — задумчиво сказал Хейзлтон. — Религии редко существуют в безвоздушном пространстве. Они оказывают влияние на сообщества, отражением которых сами являются. Скорее всего, он боится гирокрутов. С таким оружием сотня человек с первой попытки опрокинет их феодальную систему. В ИМТе не решились бы оставить гирокруты в рабочем состоянии.

— Продолжай, — сказал Амальфи, нетерпеливым жестом останавливая Хейзлтона. — Остальные прокторы?

— Следующий — Бемажди, — но едва ли стоит принимать его в расчет. Так, подумаем… Я ведь большинство из них никогда не видел. По-моему, следует опасаться только Ларре. Угрюмый старик с изрядным животиком. Обычно он на стороне Хелдона, но почти никогда — до конца. Деньги, которые вы платите сервам, его мало волнуют — он отыщет способ выдоить деньги обратно — может, объявит праздник в честь посещения нашей планеты землянами. Сбор десятины — это его обязанность.

— Он позволит Хелдону отремонтировать гирокруты ИМТа?

— Нет скорее всего, — сказал Карст — Скорее всего, Хелдон не врал, когда говорил, что делать это придется в тайне от всех.

— Не знаю, — проворчал Амальфи. — Не нравится мне все это. На первый взгляд — прокторы намерены взять нас на испуг, вытурить с планеты, как только кончится контракт, а деньги у сервов отнять — земная полиция будет их прикрывать с тыла. Но если взглянуть повнимательнее — безумная ведь затея. Как только легавые пронюхают, что за город этот ИМТ — а на это много времени не понадобится, — они сокрушат оба города и еще рады будут такому случаю.

— Потому что ИМТ — тот самый город, который… был на Торе-5? — с запинкой сказал Карст.

Амальфи вдруг обнаружил, что у него проблемы с Адамовым яблоком.

— Забудем об этом, Карст, — проворчал он. — Не стоит распускать слухи в Облаке. Нужно было вырезать этот абзац из твоей учебной ленты.

— Но теперь я знаю, — спокойно сказал Карст. — И я понимаю. Прокторы остаются прокторами.

— Забудь, забудь об этом, слышишь? Ты можешь на один вечер снова стать тупым крестьянином?

— Вернуться на мое поле? Вот уж не знаю… Наверное, у жены теперь другой мужик…

— Нет, на поле возвращаться не надо. Я намерен отправиться с Хелдоном взглянуть на их гирокруты. Мне понадобится кое-какое оборудование в помощь. Ты пойдешь со мной?

Хейзлтон удивленно приподнял брови.

— Вам не провести Хелдона, начальник.

— Полагаю, что справлюсь. Он знает, конечно, что мы обучили некоторых сервов, но ведь знания — вещь глазу невидимая. И за всю жизнь он привык к другому. Он просто не умеет видеть в сервах думающих образованных людей. Он знает, что у нас их — тысячи, но по-настоящему идея его не пугает. Он думает, мы их вооружим, сколотим банду. Он еще даже не представляет, что крестьянин способен научиться кое-чему большему, чем владение оружием — кое-чему намного более опасному…

— Почему вы так уверены? — спросил Хейзлтон.

— Сравни — помнишь планету у Фетиды Альфа, она называлась Фитцджеральд. Там они пользовались большим домашним животным для разных работ — животное называлось лошадь. Для скачек, для перевозки тяжестей. Теперь представь, ты прилетел на планету, где, как тебя предупредили, есть говорящие лошади. Ты работаешь, к тебе подходит некто, ведя за уздечку хромую клячу с соломенной шляпой на ушах и вьюком на спине. (Прости, Карст, но дело — есть дело). Ты не подумаешь даже, что эта лошадь — говорящая, ты не привык видеть в подобных животных говорящих созданий.

— Прекрасно, — согласился Хейзлтон, с усмешкой наблюдая за полнейшим замешательством Карста. — Так какая у нас главная линия, начальник? Догадываюсь, вы уже все продумали. Название уже прилепили?

— Нет пока. Если только ты не любитель длинных заглавий. Пока мы имеем дело с очередной проблемой политического псевдоморфизма.

Амальфи заметил подчеркнуто скучающее выражение на лице Карста, и усмешка его стала шире.

— Или, — добавил мэр, — тонкого искусства заставить противника напороться на свой собственный удар.

Глава 3

ИМТ оказался городом приземистым, прочно и давно пустившим корни в каменистую почву. Он был похож на лес памятников-кенотафий, такой же неподвластный переменам. Тишина в нем тоже напоминала тишину кладбища, а прокторы, с их веерами-жезлами, на концах которых позвякивали пластиночки, были подобны нищенствующим монахам, бредущим среди царства мертвых.

Тишину, конечно, легко было объяснить. В стенах ИМТа сервам запрещалось разговаривать, если только к ним не обращались, а прокторов в городе было относительно немного для оживленной беседы. Но Амальфи чувствовал и другую тишину — молчание истребленных миллионов с Тора-5. Молчание гробовой завесой душило вздох. Слышат ли его прокторы?

Голый коричневый серв, проходивший мимо, взглянул на их группу и поднял палец к губам — установленный жест почтительности. Хелдон чуть кивнул. Амальфи, как того и требовала ситуация, внешне не обратил внимания, но подумал: «Вот что это значит, не так ли, Хелдон? Но поздно, тайна перестала быть тайной».

Карст трусил позади, время от времени бросая с опаской взгляд на проктора. Хелдон, впрочем, не обращал на него ни малейшего внимания, Карст старался зря. Они прошли давно пришедшую в упадок площадь. Посреди площади имелась заброшенная скульптурная группа. От древности она потеряла почти всякую целостность, но, подумал Амальфи, целостность не есть признак монументальных памятников. Только зоркий глаз мог увидеть в камне на пьедестале нечто большее, чем простой крупный метеорит, усеянный множеством вмятин, что характерно для больших сидеритов[2].

Но Амальфи не мог заметить, что выемки в камне, сделанные в стиле произведений древнего скульптора по имени Мур, когда-то выражали определенную идею. Внутри камня когда-то возвышалась мощная фигура человека, чья нога покоилась на шее поверженного, менее сильного врага. Да, когда-то ИМТ в самом деле гордился памятью о Торе-5…

— Храм прямо впереди, — вдруг произнес Хелдон. — Механизмы в тайнике под храмом. Там сейчас никого быть не должно, никого, кто мог бы помешать, но я лучше сначала посмотрю. Ждите здесь.

— А если нас кто-нибудь заметит? — спросил Амальфи.

— На площадь обычно не выходят, избегают. Кроме того, я выставил вокруг людей, на всякий случай. Они не пропустят случайных прохожих. Оставайтесь на месте и будете в безопасности.

Проктор зашагал к обширному зданию с куполом на крыше и вдруг исчез, повернув в боковую улицу. За спиной Амальфи Карст очень тихо запел. Явно какая-то народная песня. Мелодия, когда-то имевшая отношение к земному городу Казани, была слишком стара для Амальфи, чтобы он мог ее узнать — на несколько тысячелетий слишком стара. К тому же мэру на ухо медведь наступил еще в детстве. Тем не менее песня вдруг завладела вниманием мэра, он прислушался к словам с напряжением совы, выслеживающей своим сонаром-локатором полевую мышку. Карст торжественно распевал:

«Правдивый гнев Маальвина оседлал ураган,Раскаленным клеймом выжег он Пустоши,Испепелил бунтарей, которых было больше, чем пальцев на всех наших руках,Ни звезды, ни луны не украсили небосвода в ту ночь, когдаИМТ заставил само небоРухнуть!»

Увидев, что Амальфи прислушивается, Карст остановился, жестом попросил прощения.