Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия) Страница 62

— Я отсылаю твои слова нашим путешественникам, как и было договорено.

— Мешает же. Так. На чем я остановилась? А, войти проще простого, по тропочке. За красными кустами вода стоячая, лягушачья канавка. Мостик полудохлый. Слева от мостика чернавкина халупа, забита почище нашего корабля — все какие‑то мешочки, шкурки, тряпки… Сама спит на пороге. Хотя нет, она не спала, прямо в небо глядела. И никакой маски. Старенькая, но не до такой степени, как… Флейж, отойди подальше, ну сил нет переносить твои опахала.

— Ты сказала, что осмелилась задавать вопросы Вечной Деве? — ошеломленно переспросил Лронг.

— А что такого? Я только поинтересовалась, у себя ли анделисы. Она как подскочит, головой о притолоку… Хорошо, я невидимая была, иначе она в меня вцепилась бы. Ну, я тогда ей сказала, что я — повелительница всех Чернавок и здесь, так сказать, с инспекцией.

— А ты не догадалась спросить, как выглядят анделисы? — простодушно вставил Пы.

— Ага, чтобы она поняла, что я — самозванка? Пришлось так, мимоходом полюбопытствовать, а кто из них был накануне.

— Ну, и?..

— Она ответила: тот, что в голубой короне.

— А ребенок, ты искала ребенка? — не выдержала мона Сэниа.

— Да негде там искать. Домик забит под завязку, он слева. Справа штук двадцать квадратных кирпичей прямо на земле, как могилки. Яма глубокая, но такая маленькая по диаметру, что туда разве что тыкву засунуть можно. В ней — шест с черпаком, значит, еще глубже копать будут. Клад, что ли, там прятать собираются?

— Не клад, — сказал рыцарь. — На степах ничего не было нарисовано?

— Абсолютно. Ну, вот и все.

— А что в самой середине?

— Да ничего, беседка какая‑то нелепая. Круглые перильца, колечком, мне по пояс. Словно стойка в баре для лилипутов. Над перильцами — вроде навеса, держится он на спутанных голых ветках. Только впечатление такое, как будто из них этот навес не строили, а ветки сами собой росли так, чтобы получились контуры башенок, лесенок, подвесных мостиков… Все удивительно легкое, не для человека. И видно насквозь — ничего не спрячешь.

— Они действительно росли сами, только их надо было направлять — ремешками подвязывать или просто руками держать, — пояснил рыцарь, определенно сведущий в местной флоре. — Это иенаясыть, хищная трава. Если семечко в воду бросить, оно вот такой веткой, в твою руку, солнцекудрая, и устремится вверх. От дыма до дыма в мой рост вымахает. Ежели с полдюжины рабов приспособить, за два–три приема можно из нескольких семечек любой воздушный замок соорудить. А как вода кончается, ветки каменеют.

— Как просто! — восхитилась Таира. — Такая силища — и от обыкновенной воды! А с собой можно взять несколько семечек?

Рыцарь как‑то неопределенно пожал плечами и принялся рассматривать свои сандалии. Он чего‑то недоговаривал.

— Тут уважаемый сибилло говорит, — раздался приглушенный голос Киха, — что он согласен продать тебе семена ненаясыти, только… а? О, древние боги! Он уточняет, что она растет только тогда, когда в воду добавляют человеческую кровь.

Мона Сэниа пронзительно вскрикнула, как птица, у которой на глазах разоряют гнездо. И без того кошмары варварских жертвоприношений преследовали ее денно и нощно, а тут еще и это…

Травяной рыцарь подался вперед и положил руку ей па голову так естественно, как сделал бы самый чуткий из королевских лекарей.

— Не терзай себя понапрасну, госпожа моих снов, никто не причинит вреда твоему светлому сыну — напротив, его будут беречь, как величайшее сокровище…

— Мне это уже говорили, — вздохнула принцесса. — Не помогает. А рука у тебя добрая, утишающая боль.

Лронг смущенно улыбнулся и убрал руку.

— Мы не дослушали рассказ той, которую ты называешь своей младшей сестрой, — тактично заметил он.

Мона Сэниа встревоженно глянула на него — что‑то он слишком наблюдателен для варвара. Попросила-

— Продолжай, Таира.

— А нечего продолжать. Это все. — Губы капризно дрогнули. Могли хотя бы доброе слово сказать…

— Боюсь, что это не все, — прошептал Травяной рыцарь. — На тебе теперь проклятие анделисов. Так что береги себя, дитя.

— Наш старец тут тоже пророчит, — раздался голос Киха. — Пересказать?

— Не стоит, — весело крикнула Таира. — Спокойной ночи, дедуля, ты ведь еще не отдыхал. Не очень трясет тебя на твоем “коси–сене”?

— Он говорит, — продолжал младший дружинник, понижая голос, словно досадуя на то, что они не могут поговорить с глазу на глаз, — что ты не должна разлучаться с тем, кто тебя любит. Иначе — беда.

— Это во все времена было бедой, — вздохнула девушка. — Шекспира читать надо.

Она поднялась со своего места и демонстративно уселась у ног принцессы. Семь пар влюбленных глаз глядели на нее безнадежно и одинаково.

Впрочем, нет. Не одинаково.

— Вот что, — сказала мона Сэниа. — Считайте, что па дворе ночь. Эрм на вахте, остальным — отдыхать. Ких, разбудишь нас, когда будешь подъезжать к этому Устричнику.

— Да, принцесса. А мой уже спит, укачало. Он тоже велел будить, когда проедем Синюю Каланчу.

— А ничего похожего не заметно?

— Болота…

Между тем из незаметно сгустившихся облаков начал накрапывать дождь. Мимо бесшумными прыжками пронеслись гуки–куки в поисках укрытия.

— Последуй за нами, рыцарь Лронг, — сказала принцесса. — Я не сомневаюсь в твоей походной выносливости, но если нам придется по тревоге подымать корабль, то хорошо, если все будут на борту.

Очутившись в командорской каюте, великан не проявил ни малейшего любопытства, а просто присел на пол, заботясь только о том, чтобы занять как можно меньше места. Он безоговорочно верил хозяевам этого диковинного дома и, не сомневаясь в скорой встрече с отцом, спокойно ждал. Вот чего он не мог, так это спать.

Впрочем, ему и не дали бы.

Едва наступила тишина, как из‑за штабеля упаковок послышался шепот:

— Слушай, Зеленый рыцарь, ты не спишь?

— Что тебе, дитя?

— Во–первых, я тебе не дитя. А что это была за яма там, в Пустыни?

— Это последний приют Вечной Чернавки. Когда уйдет хвостовой обоз и вместо дождя с неба слетит цепенящий пух, она еще некоторое время продержится со своими припасами и под накопленными шкурами. Но холод станет нестерпимым, и рано или поздно ей придется занять свое место рядом с теми, кто блюл это пристанище духов до нее.

Из‑за коробок показались покрасневший нос и расширившиеся от ужаса глаза:

— Так она что, сама в эту могилу спрыгнет? И так, стоймя, будет долго–долго умирать? А как же твои добрейшие анделисы?

— Их уже не будет здесь к тому времени. И Чернавки знают об этом, выбирая себе судьбу. Всю жизнь они проводят в довольстве, не плетясь за телегой, но в конце — острый камень, который они ставят на край ямы и обвязывают ремешком, прежде чем спрыгнуть вниз…

— А твои хваленые духи? — не унималась девушка.

— Ты считаешь, что милосердно было бы ее спасти, чтобы она замерзала еще раз? Она же не способна себя прокормить, и в чужой караван ее никто не возьмет. Для того чтобы анделисы творили добро, нужны непреложные законы, которые их охраняли бы. Это — один из законов: анделису — анделисово.

— Не–е-ет, у вас даже не средневековье, у вас пещерный век. Осудить женщину…

— Ты невнимательна, дитя. Я говорил, что стать Чернавкой можно только добровольно. Когда с приходом тепла город наполняется жителями, устраивается Великий Утренний Выбор.

— Ага, у нас в сказках тоже выбирают красавицу на завтрак какому‑нибудь дракону.

— Ау нас из всех желающих выбирают самую безобразную.

— Вот это помер! А почему?

— Так надежнее. Только последняя уродина, которой и надеяться‑то не на что, будет хранить верность своему завету всю жизнь. А теперь спи.

— Ну, спасибо, ты меня убаюкал. Хорошо еще, что я сказала напоследок этой Чернавке, что если она хочет, то может идти на все четыре стороны, я в таком случае лишаю ее высокого звания. Ее ж никто не знает в лицо, и притом не такая уж она и безобразная, на мой взгляд.

На этот раз безмерное удивление, как эстафета, перешло к Травяному рыцарю:

— Я и не предполагал, что твое маленькое сердечко может быть… — он поискал нужное слово в своем не слишком‑то богатом лексиконе; подходящего не нашлось, поэтому он закончил смущенно: — может быть таким большим.

— Какое есть, — сухо проговорила Таира. — Я действительно дура набитая. Надо было взять ее с собой, а потом — к нам, на Землю. Прокормили бы. Ну, это мы со временем поправим. Отыщем Ю–ю и вернемся за этой Чернавкой.

— Спи, доброе дитя. Конечно, вернемся. И еще я хотел тебе все время сказать, да мешали: утречком сбегай к источнику и помой голову.

— Что–о-о?..

— Смой золотую пыль с волос, говорю. За это у нас тоже…