Виктор Гутеев - Пришлые Страница 7

Он обвёл мостик мрачным взглядом и развёл руки в стороны, словно вопрошая у неведомой аудитории.

— Я спрашиваю, где мы оказались?

Заметив, что Алекс открыл глаза, Крол хищно оскалился.

— А ты что тут прохлаждаешься? — рванул к нему заключённый и, выкрикивая ругательства, с ходу впечатал ботинок в кресло Алекса.

Антиперегрузочное кресло даже не шелохнулось, а Крол взвыл от боли в отбитой ступне. Это оказалось последней каплей. Со звериным воем он обрушил на Алекса тяжёлые кулаки. Но этого ему показалось мало. Схватив пленника за шиворот, он выдернул Алекса из кресла и впечатал разбитым лицом в экран монитора.

— Это что?

Изображение величаво плывшей на экране планеты притягивало взгляд. Сквозь белоснежное покрывало облаков проступали синие воды океанов и пёстрые побережья континентов. Один из полюсов венчала белая шапка, придающая планете вид коронованной особы.

— Что это? — повторил вопрос Крол и встряхнул Алекса.

— Планета.

— Вижу, что планета, — прорычал Крол.

Неожиданно успокоившись, он отпустил китель Алекса и плюхнулся в кресло.

— Покажи ему, Цалан.

— Сканируя частоты, мы выудили вот это.

Долговязый преступник пробежал пальцами по кнопкам, и на экране появилось лицо красивой молодой женщины. Камера отыграла назад, и за её спиной показались незнакомые Алексу символы. Мило улыбнувшись, женщина открыла рот, и Алекс охнул. Слова, слетающие с губ телевизионного диктора, не имели с языком Республики ничего общего.

— Кто они? — ошарашенный Алекс на миг забыл о своём положении.

— По орбите этой крошки, — Цалан кивком указал на монитор, — шныряет масса допотопных спутников. Стационарных космических пирсов и флотских патрулей нет и в помине. Они до сих пор не вышли в космос, наше корыто здесь никто не разыщет. Крол, ты понимаешь, что это значит?

— Идеальный мир для идеальных беглецов.

Похоже, до Крола только сейчас начало доходить, что неполадки систем управления сыграли им на руку. Он сообразил, что здесь никто никогда не узнает про их прошлые заслуги, никто не будет их преследовать и пытаться наказать. Всё сложилось как нельзя лучше, и угнанный корабль, оборудованный по последнему слову республиканской техники, даст в этом мире огромное преимущество. Светлея лицом, Крол вскочил на ноги.

Ожидая очередных побоев, Алекс оскалился и сжал кулаки. Но Крол лишь гадко осклабился:

— Не дёргайся, лейтенант. Ты ещё пригодишься. Зачем нам тратить драгоценное время на анализы? Состав местного кислорода мы испытаем на тебе. А если выживешь, в чём я нисколько не сомневаюсь, — он нежно погладил торчащую из кармана рукоять пистолета, — я всё исправлю.

— Выродок, — кривя разбитые губы, прошептал Алекс.

— Цалан, — заорал Крол, — что ты стоишь? Готовь катер, пора явить себя новой родине.

Бронированная «кобра», петляя по извилистой горной дороге, быстро покидала район боевых действий. Чёрные борта идущею без подсветки бронетранспортёра терялись в предрассветном сумраке, движение бронемашины выдавал лишь шум дизеля да лёгкий скрип торсионов.

Внутри на жёстких скамьях десантного отсека сидели трое. Тусклый свет плафона, неровно падая на усталые лица конвоиров и белоснежные бинты, укутавшие голову пленника, невольно навевал дрёму. Стараясь не уснуть под монотонное урчание двигателя, грузинские гвардейцы лениво перекидывались словами, изредка бросая равнодушные взгляды на пленного русского.

— Не пойму, зачем он нужен? — подавляя зевоту, сказал один из гвардейцев, указывая небритым подбородком на привалившегося к борту пленника. — Лицо обгорело, в боку дыра. Прикончили бы по-тихому, и дело с концом.

— Ничего ты, Дани, не понимаешь, — возразил второй, — этот урод — первый взятый живым офицер. Видел, как у того журналюги глаза горели?

Дождавшись утвердительного кивка, гвардеец самодовольно растянул губы в улыбке:

— То-то и оно. Вот доставим ублюдка в штаб, увидишь, сколько писак там соберётся. Перед тобой, Дани, сидит будущая звезда телеэкранов.

— Какой толк от такой звезды? — стоял на своём Дани. — Морда в бинтах, как у мумии, кроме дырок для глаз и показывать нечего. Говорю тебе, надо было его кончать или оставить в ущелье, сам бы сдох.

— Таких оставлять нельзя. Глянь, как он на нас смотрит, того и гляди в глотку вцепится.

Гвардейцы как по команде заглянули в мрачно сверкавшие глаза пленника.

«Чего уставились, мать вашу», — недобро глядя в лица гвардейцам, молча выругался Алексей.

На душе было премерзко. Плен, гибель товарищей, пугающая неизвестность до предела натянули нервы. Покачиваясь на жёстком сиденье, Алексей судорожно сжимал скованные наручниками кулаки, когда машину трясло на ухабах. Вколотые грузинским медиком обезболивающие теряли силу. От тряски обожжённое лицо и простреленный бок начали саднить. Боль росла, и вскоре в монотонный шум двигателя вплёлся сухой скрежет зубов.

Стараясь отвлечься, принялся вспоминать события ночи. На память тут же пришёл сумасшедший стрелок, утверждавший, что три раза стрелял в Алексея, но пули, пробив его навылет, каким-то чудом оставили его в живых.

«Лучше б ты действительно попал», — кривясь от боли, вздохнул Алексей.

Бронетранспортёр тряхнуло особо сильно, с губ сорвался болезненный стон.

— Заткнись, падаль, — дико коверкая слова, прошипел один из конвоиров.

— Да пошёл ты, — с трудом шевеля обожжёнными губами, огрызнулся Алексей.

Удар прикладом отозвался новым взрывом боли и окончательно вывел Алексея из себя. На смену жалости к собственной судьбе пришла злость, затмившая и боль, и все остальные чувства.

«Сука, — клял Алексей гвардейца, — молокосос недоделанный. Попадись ты мне в другое время, я бы из тебя, мразь, ремней нарезал».

В отчаянном порыве он кинулся на гвардейца, стремясь скованными спереди руками дотянуться до ухмыляющейся хари. Удар в шею сшиб ловящего ртом воздух Алексея на дно бронетранспортёра. В лоб упёрся ствол автомата, в уши впилась чужая злая ругань. Отпинав не в меру разошедшегося пленника, гвардейцы демонстративно передёрнули затворы автоматов и вновь уселись на сиденья.

Задыхаясь от бессилия, Алексей лежал на грязном полу, уперевшись затуманенным взором в потолок бронетранспортёра. Злость прошла. Душу заполнили пустота и отчаяние, толкнувшие Алексея на исповедь перед тем, в кого никогда не верил.

«Господи, — впервые за двадцать восемь лет жизни обратился он к Богу, — всю свою жизнь, начиная с детского дома и кончая бесконечной войной на Кавказе, я был не лучшим твоим представителем. Я знаю, что не сделал в жизни ничего, о чём стоило бы говорить, а тем более гордиться, но сейчас уже ничего не изменишь. Твои служители утверждают, что люди должны с честью пройти данные тобой испытания. Мои, наверное, подошли к концу. Не буду скрывать, что никогда по-настоящему в тебя не верил, да что греха таить, не верю и сейчас. Но если ты всё-таки существуешь, слышишь меня и видишь, то прошу тебя Всевышний — помоги, и я обещаю, что больше никогда не усомнюсь в твоём присутствии».

Усмехнувшись глупости собственного порыва, Алексей прикрыл глаза и начал медленно погружаться в растущую с каждой минутой боль.

Что и откуда прилетело, он сначала даже не понял. Свет ослепительной вспышки, ворвавшись сквозь узкие бойницы в бортах бронетранспортёра, развеял полумрак десантного отсека. Словно в замедленной съёмке, Алексей наблюдал, как, пробив борта и сметая всё на своём пути, внутрь бронетранспортёра ворвался град осколков.

Бойца спасло его незавидное положение на заплёванном полу. Смертоносные куски металла прошли выше, буквально нафаршировав собой экипаж «кобры» и злополучных конвоиров. Плафон освещения разлетелся вдребезги, но Алексей успел заметить, как пинавший его гвардеец вскинул руки, пытаясь зажать рваную рану на перебитой шее. Спустя секунду уши заложило от грохота нового разрыва. Взрывная волна, оторвав шеститонную машину от земли, швырнула её на обочину.

Дым ел глаза, лёгкие сотрясались от приступов кашля, но Алексей не торопился покинуть разбитую машину. В тусклом свете начавшегося пожара он лихорадочно шарил по карманам конвульсивно вздрагивающих конвоиров. Когда искомое было найдено и наручники, освободив затёкшие кисти, звякнули об пол, Алексей, прихватив оружие и аптечку гвардейца, вывалился из чадящего бронетранспортёра.

Близился рассвет. Окутанные утренним туманом горы безразлично взирали на пустынную дорогу и чёрные клубы дыма, поднимавшиеся из разбитой машины. Тишину предгорного великолепия нарушали лишь шум горной речки да стихающий гул перевалившего за хребет штурмовика.

Когда объятую пламенем машину тряхнуло разрывами собственного боекомплекта, Алексей был уже далеко. Мощные стимуляторы из захваченной аптечки мутили сознание, но Алексей упорно поднимался по склону, стремясь как можно дальше уйти от разбитого бронетранспортёра.