Илья Стальнов - Последний госпитальер Страница 7

– Сложный случай, – сказал Сомов. – Надо будет следить за девочкой. Хорошо, если это генетические сдвиги. А если неизвестная форма болезни?

– Вряд ли.

– Твоими бы устами… Давай, кличь практикантов в ординаторскую на пятиминутку.

Вскоре главный госпитальер выступал перед пятерыми стажерами, практиковавшимися в его лечебном учреждении.

– Ну что, друга мои, тяжела ноша? – улыбнулся он.

– Еще бы, – послышались голоса практикантов.

– Дикость какая-то процветает.

– Меня колдуном обозвали, просили женщину приворожить.

– А мне руки целовали. «Мои жены теперь твои жены». Местный богатей у Голубых Озер.

– И чего, не воспользовался?

– Ага, тебе бы все хохмить, а я еле выбрался.

– А мне копьем угрожали. Тоже мол, колдун. Если от смерти спас, значит, дружит с ней. Ну, со смертью…

– Да, друга мои, – кивнул Сомов. – Тяжелое место, забытые болезни. Дикость. Но тот, кто не бывал здесь, на Ботсване, разве может называться настоящим врачом?

– Не может, – воодушевились практиканты.

– Для ботсванцев вы колдуны. Они живут в мире, где колдуны куда большая реальность, чем доктора. Но их нельзя презирать за это. Помните, что такое деонтология? Сумма представлений о должном во взаимоотношениях врача и пациента, без чего медицина становится бездушной, врачевание лишается мудрости, а сам врач теряет нравственную силу. Изучение личности больного, его переживаний, эмоций, особенно психики врачу просто необходимо, чтобы оказаться на высоте своего положения, чтобы реализовать свое призвание…

Практиканты знали за Сомовым страсть поговорить на морально-этические темы и вообще о судьбах медицины и человечества. И относились к ней снисходительно, даже с интересом. Они любили главного госпитальера,

Потом Сомов, оглядев пятерку совсем еще юных практикантов, перешел на разбор самых трудных случаев заболеваний у пациентов, находившихся в данное время на излечении в госпитале. «Пятиминутка» растянулась на целый галактический час. А потом – обычная госпитальная карусель. Напряженный день врача, для которого нет ничего важнее своего долга…

Ближе к вечеру Малютка Пен усадил Джона в свой личный глайдер и помчался вместе с ним, как он выразился, «на лоно природы».

– Там тебе, старый мой друг, будет лучше всего. Моя вилла находится на искусственных островах в получасе лета от мастерской. Там тебя никакой дьявол не разыщет.

– Надеюсь.

– Правильно надеешься. Это, Джон, частные владения. Туда без ордера суда, заверенного надзирательной комиссией, утвержденного административным советом, зарегистрированного в контрольной судебной системе и подписанного вице-мэром, отвечающим за соблюдение гражданских прав, не сунется ни одна легавая собака.

Пен был прав. Священное право на неприкосновенность собственных владений издавна ценилась куда больше даже права на жизнь. На частную территорию с обыском было заявиться практически невозможно даже таким организациям, как ФБР. Обыски практически ушли в далекое прошлое. Собрать все подписи на ордер было нереально, так что обыски проводились во всем Нью-Тауне не больше одного раза в два года. Правда, если ФБР прознает, что Замойски скрывается здесь, они могут заявиться под видом конкурирующей банды и пострелять всех свидетелей – такое бывало, но не так уж часто. Для этого они должны были полностью быть уверенными, что преступник скрывается именно там.

Владения Малютки Пена располагались на искусственном острове, сооруженном из бытовых отходов огромного города, именно той их части, которая не поддавалась утилизации и вторичной переработке. Подобный мусор закатывался в специальные контейнеры-кубы из практически не разрушающегося материала, и из этих-то кубов и «насыпали» искусственные острова. Они стоили сравнительно недорого и могли приобретаться всеми, кто не желал выкладывать гораздо большие суммы за виллы на гораздо более удаленных, но натуральных островах. Прозвали их в народе по разному. «Гангстерские ранчо» – поскольку они были по карману и устраивали в основном гангстеров средней руки. «Дерьмовые кучи». «Рай засранцев». И прочее – в том же духе. В выражениях аризонцы никогда не стеснялись.

Малютка Пен, не мудрствуя лукаво, «облагородил» безликий ландшафт своего островка наведенными голографическими картинками роскошного первозданного леса, выстроил дом из недорогого материала, запоминающего заданные формы, и зажил в нем, как в средневековой крепости, предварительно обезопасив свой остров подержанной установкой силового поля, чтобы никто, кроме него и членов его банды, не мог туда проникнуть.

Сутки Замойски провел в тишине и спокойствии, время от времени наблюдая свою физиономию в «Новостях». «Разыскивается за государственную измену». Судьба беглых преступников и московитянских шпионов мало кого волновала в Аризоне. Во всяком случае куда меньше, чем обещание звезды «Кретин-рока» Джоанны Линч продемонстрировать тридцать пятую позу интимного контакта с ее псом породы Баскервилль, напоминавшим больше по размерам корову. Поэтому долго физиономия Замойски на экранах не задерживалась. Оживлялись аризонцы, лишь заслышав о крупной награде за поимку агента. Но в награду тоже никто не верил. Да и вообще в Нью-Тауне было не так много людей, в чьих головах надолго могла задержаться какая-то мысль.

На вторые сутки Малютка Пен объявил:

– Сегодня у меня небольшое семейное торжество. Прибудут несколько моих друзей с… э-э… женами. Так что повеселимся…

– Ты что, одурел? Чтобы мою физиономию увидели и сравнили ее с изображением из «Новостей»?!

– М-да, незадача получается, – согласился Малютка. – Но встречу я отменить не могу. Это вызовет излишние кривотолки.

– Тогда я не выйду к гостям.

– Тоже нельзя. Они все равно пронюхают о твоем присутствии.

– Ладно, – кивнул Замойски. – Приму участие в вашей вечеринке. Только мне нужен косметический комплект «Дракула».

– Будет.

Действительно, через час доставили комплект. Замойски уселся у зеркала. И через сорок минут оттуда на него глядел совершенно другой человек. Для большинства населения «Франкенштейн» – просто игрушка. Но в руках мастера он творит чудеса. Теперь никто бы не узнал Джона Замойски. Кроме, конечно, полицейидентификаторов, для которых, чтобы раскусить этот грим, понадобилось бы ровно две сотых секунды.

– Бог ты мой, – всплеснул руками Малютка Пен. – Я было подумал, что кто-то пробрался через силовое поле. Ты художник.

– Умею, – удовлетворенно кивнул Замойски.

Как и было обещано, на острове появились трое ирландцев со своими дамочками, которые вряд ли могли быть их женами, поскольку вели себя так, как могли бы вести себя на подобных вечеринках женщины легкого поведения, приглашенные скрасить компанию закоренелых холостяков.

– Парни, представляю вам мистера Нила Гардина, – проговорил Малютка Пен, когда все разместились за столом, сервированным под званый ужин прямо на берегу моря.

– Я слышал о вас, – пожал руку Джона чернявый подвыпивший коротышка с плутовато бегающими масляными глазками.

– Польщен, – кивнул Замойски, прекрасно зная, что это наспех выдуманное имя никто раньше слышать не мог.

– Что-то с игорным бизнесом. Да? – не отставал коротышка.

– Вроде этого. Только не здесь. Стар-Вегас.

– А-а, – с уважением протянул коротышка. – Меня зовут Большой Рекс, и я заправляю всеми делами в этом… э-э,. коллективе. Вон того хохотунчика, что лезет под юбку той наивной девственницы, кличут Жеребец. Откуда эта кличка – об этом лучше расскажут наши подружки. Того, который набивает брюхо, не обращая внимания на трущуюся об него Салли, зовут Проныра. Он своего никогда не упустит. Ну а Малютку Пена вам и представлять нечего – вы его и так знаете. Хороший малый, только жаден, как Крез. Замойски не стал объяснять, что последний царь Лидии Крез былне жадный, а богатый.

– Зато девочку Пен себе отхватил что надо. Ее зовут Кальвина, Как вам нравится это имя? Никогда не слышал подобных имен! А так все остальное у нее в высшей степени удачно подобрано – и то, что выше пояса, и то, что ниже…

Большой Рекс продолжал болтать без умолку, расхваливая свою собственную подружку, которую звали Пенелопа. Замойски стало нестерпимо скучно. Тут он заметил призывно-оценивающий взор этой самой Пенелопы, бесцеремонно обшаривающий его фигуру.

На первый взгляд ей не было и восемнадцати, но ее округлые формы, скупо покрытые полупрозрачным коротким платьем из так называемого «магического шелка», надетого прямо на голое тело, могло свести с ума кого угодно из мужской половины населения Вселенной. Даже тех из них, кто предпочитал гомосексуальные связи. Волосы у Пенелопы практически отсутствовали. На голове их успешно заменяла модная шапочка, реагировавшая на эмоции свой хозяйки переменой цвета. Одежда то искрилась блестками, то переливалась разноцветьем радуги. Ее зрачки по последней моде заменяли черные изображения лошадиных черепов.