Ольга Ларионова - Чакра Кентавра (трилогия) Страница 72

— А нельзя как‑нибудь наколдовать, чтобы побыстрее? — спросила она, отрывая от носового платка узкие ленточки.

— Отчего же нельзя? — с готовностью отозвался сибилло. — Только недешево это обойдется…

Вся жалость к нему тут же улетучилась.

— Ну, знаешь, я ведь твою бороденку тоже даром чесать не обязана! — И гребешок полетел в траву.

— Ой, подыми, подыми, там уж и так два зуба выломано, а новый‑то на перл лазоревый потянет!

— Это у тебя два зуба выломаны. Будешь заклинать?

— Ох, принуждают сибилло, приневоливают… Подбери гребень, девка нечестивая, да в ручье помой!

— Если я его в ручье помою, то вся живность, что эту воду пьет, передохнет. А жаль.

Тем временем старый рыцарь буквально помирал со смеху, слушая эту перебранку. Кончилось тем, что он зашелся кашлем, едва не подавившись тонко слоившимся печевом.

— Позволь, многостоялый караванник, я тебя по спинке похлопаю, — учтиво обратилась к нему Таира, чтобы подчеркнуть разницу в отношении к ним.

— А чадо учено! — изумился Рахихорд. — Ежели бы ты, юница, не была так ребячлива в словах и деяниях, посватал бы тебя за своего младшего.

— Как же! — желчно отозвался шаман. — Пойдет Царевна Будур за твоего голодранца!

— Царевна Будур, так и быть, прежде всего приведет тебя в божеский вид, — примирительно проговорила девушка, — а уж потом самостоятельно распорядится своей судьбой.

Но до последнего дело не дошло — прямо в подол белого ковра, преобразованного в плащ посредством дырки для головы, шлепнулся румяный окорок, и тут же в трех шагах от всей этой горы яств появилась мона Сэниа с Лронгом за руку.

— Ну будет тебе, будет, — говорил растроганный Рахихорд в полной уверенности, что все эти разносолы — плоды сибилловых заклинаний. — Мне теперь и малого куска довольно, отвык…

При виде появившихся прямо из воздуха воинов он поперхнулся и замолк.

— Твой талисман, — сказал Травяной Рыцарь, протягивая шаману сухого крабика, залитого прозрачной смолой.

— Видать, пригодился?

— Еще как! Целую корзину двойных лепешек напекли, сам видишь. А пока хлопотали, я выспрашивал, а принцесса, невидимым заговором обереженная, слушала.

Мона Сэниа присела возле полной корзины, машинально отломила кусочек пирога. Остальные дружинники сочли это за приглашение к столу и тоже расположились вокруг старцев. Творенья тихрианских кулинаров были оценены по достоинству, и только принцесса крошила свой кусок истончившимися нервными пальцами.

— Приказ о белом ребенке действительно был, — проговорила она через силу. — Примерно месяц тому назад. Так что к Юхани он никакого отношения не имеет.

— Еще как имеет, — возразила Таира. — Он ведь не отменен. Скорее всего, кто‑то уже нашел твоего, малыша, и теперь Ю–ю или у князя, или по дороге к нему. Надо ждать. Кстати, дедуля, ты обещал поторопить события!

Шаман недовольно фыркнул, утерся жирной лапой, но поднялся беспрекословно.

— Уедини сибилло! — сурово приказал он принцессе. — Сибилло камлать сподобится.

Мона Сэниа удивленно глянула на Таиру, но та кивнула, и шаман без лишних расспросов был препровожден в командорский шатер.

— Может, он действительно как‑то подгонит моего желтого попугайчика, — ответила девушка на немой вопрос принцессы. — Во всяком случае, я осталась без носового платка. Пал жертвой элементарного взяточничества. А кстати, и обо всем остальном: я как‑то не подумала, что солнцеволосой диве не очень‑то подходят застиранные портки. Там, где колбасу брали, какой‑нибудь юбчонки не завалялось?

— Солнцезаконники как раз обоз снаряжают, там полно алых шелков да тафты… Для сибиллы, как и для Вечной Чернавки, ни в чем отказа не будет, — заверил ее Лронг.

— Терпеть не могу красное! Благородные рыцари, во что у вас наряжаются девочки из приличной семьи?

Рахихорд засмеялся:

— Ты все равно не сойдешь за тихрианку, светлячок. Во всяком случае, как только раскроешь свой рот. А для златокосой князевой избранницы лучшим покрывалом были бы ее волосы. Попроси сибилло, оно мигом отрастит их тебе до самой земли.

— Ну спасибо за совет — расчесывай их потом каждое утро по полтора часа! И потом, это будет не оригинально: в собственные волосы одевались и леди Годива, и святая Инесса. Обе, кстати, плохо кончили. Если существовали.

— А по–моему, лучше всего в купальнике! — сорвалось с языка у простодушного Пы.

Все невольно посмотрели на Скюза — за такую реплику ведь и по шее схлопотать недолго. Но юноша сидел не подымая головы. После своей оплошности с крэгами он хотя и получил формальное прощение от принцессы, но буквально не находил себе места, стараясь отыскать хоть какой‑нибудь способ загладить свою вину.

— А я, — почтительно склонился перед принцессой Лронг, — прошу у тебя защиты для моего отца. Если Полуденный Князь действительно прибудет и увидит его, беглого узника, то…

— Не бойся, мой верный друг, — рассеянно проговорила мона Сэниа, — это проще простого. Он не увидит твоего отца.

Она сняла с шеи сверкающий искорками амулет и надела его на старого рыцаря. Тот хотел поблагодарить, но сделал слишком глубокий вдох и снова зашелся натужным кашлем.

— Воздух… слишком… сладок… — с трудом переводя дыхание, пояснил он.

— Нельзя ему под открытым небом после стольких лет заточения, — тоном опытного терапевта поставила диагноз Таира. — Скюз, отнесите рыцаря в наш кораблик, да, кстати, выпустите Гуен, а то мы пообедали, а она…

Лронг вопросительно глянул на принцессу, та кивнула. Они со Скюзом подняли старика и понесли на корабль, стараясь не наступать на края его импровизированного плаща, волочащегося по земле. Таира вскарабкалась на высокий пень и, звонко крикнув: “Гуен!” — подождала, пока ее любимица не опустится на плечо.

И тут раздался гром.

— Вроде бы из ясного неба, — проговорила она, всматриваясь в закатную даль. — Доннерветтер, да это же Тунгусский метеорит!

Словно отделившись от солнца, прямо на них мчался сгусток огня, оставляя за собой пелену волнообразного грохота. Все оцепенев глядели на это чудо, и ни один не бросился к кораблю, словно у всех разом отключился инстинкт самосохранения. По мере того как это зловещее небесное тело приближалось, его свечение становилось ослепительно оранжевым, желтым, белым, и, наконец, звездно–голубым.

А потом вдруг погасло.

Диковинный летательный аппарат, более всего напоминающий гигантскую рыбу, бесшумно описал круг над темной купой анделисовых сосен и мягко приземлился между Пустынью и кораблем джасперян. На замерших людей пахнуло жаром. Гуен, намертво вцепившаяся в жесткое плечо многострадальной куртки, чуть спружинила на мощных лапах, готовясь к стартовому толчку.

— Погоди, — сказала Таира, поднимая руку, чтобы погладить глянцевые перья. — Рано.

Хвост “рыбы” вдруг развернулся серебристым четырехлепестковым цветком, и из‑за этих чешуйчатых полукружий вышел человек.

Не более секунды понадобилось ему на то, чтобы охватить взглядом всю местность, а потом он, спотыкаясь и протягивая вперед руку, как слепой, двинулся к Таире, все еще стоявшей на своем древесном пьедестале. Он подошел совсем близко, опустился на колени и, коснувшись рукой земли между корнями срубленного орешника, поднес к губам испачканную ладонь и благоговейно поцеловал ее.

— Я благословляю пыль дороги, что привела тебя ко мне, — проговорил он высоким, завораживающим своей красотой голосом. — И я благословляю свои сны, в которых я не видел тебя, потому что иначе я бы умер, не дождавшись этой встречи… Я благословляю тебя, делла–уэлла, за то, что ты снизошла к моим мольбам и явилась, чтобы завершить течение дней моих.

А вот это было уже слишком. В красноречии этот сказочный принц мог бы дать сто очков форы Низами и Руставели, вместе взятым, которых она, честно говоря, не переносила, — но надо как‑то спускаться с этого пня. Не прыгать же ему на голову?

— Подай мне руку, Полуденный владыка, чтобы я могла стать с тобой лицом к лицу, — сказала она.

Он задохнулся, запрокидывая голову, и отступил назад:

— Это слишком мучительно — коснуться тебя. Но если ты пожелала…

— Да нет, это я для приличия. Гуен, домой!

Птица взмыла вверх, так что от толчка девушка не удержала равновесия и спрыгнула на траву. Теперь они стояли совсем близко, разглядывая друг друга. Прежде всего девушку поразила молодость владетельного князя — он явно был младше любого из дружинников. И на тихрианина не очень‑то похож. Кожа светлее, чем у всех аборигенов, никаких усов и бороды, подбритые брови изогнуты так причудливо, словно над уже готовым лицом потрудился неведомый мастер, доведя его до совершенства легкими прикосновениями гения. На это лицо хотелось смотреть без конца. “Так, я уже одурела, предупреждали же”, — подумала Таира, с трудом опуская глаза. Во всем остальном не было ничего особенного, говорящего о высоком сане юноши, — прямая вязаная рубашка, очень темная, цвета колодезного мха, спускалась гораздо ниже колеи, перехваченная широким чешуйчатым поясом из тусклой посеребренной кожи. Такие же сапоги. И единственное украшение — лучистое солнышко из невиданного голубого металла на такой же цепи.