Натали Хеннеберг - Язва Страница 79

Все теперь было ясно, и его долго сдерживаемая ярость не вышла из берегов. Уже несколько лет таинственное зло подтачивало великое созвездие. Заговоры множились, Сигма и весь Арктур жили как во сне, оглушая себя удовольствиями и наркотиками: ведь развязка была близка, а Язва — уже в самом городе!

На пути великого адмирала слуги-андроиды дрожали и прятались. Херувимы с Альтаира, вольготно расположившиеся в прихожих, дрожали и хлопаньем крыльев старались отогнать мысли, которые их ужасали. И если бы кто-нибудь спросил у них, какова причина их страха, и что они почувствовали своими органами слуха, настроенными на тот момент, когда Ингмар Кэррол должен был выйти из подземной тюрьмы, они, возможно, не осмелились бы ответить, что это сама смерть…

Да, он нес с собой смерть. Это было заметно по его искаженному лицу, по застывшим глазам, которые смотрели куда-то вдаль, по его неожиданно изменившейся походке, ставшей энергичной, как у молодого человека. Он возвращался молодым лейтенантом Кэрролом, который жил и любил когда-то, который яростно сражался, и которого больше не было с тех пор, как он превратился в сурового правителя, ответственного за жизнь тысяч звезд. Он возвращался молодым Ингмаром, который, казалось, давно умер. И тот Ингмар, возмущавшийся любым предательством, готовый к любым нападениям, и сейчас готовился действовать как тогда, рискуя, бросаясь в лоб на неприятеля, готовый разбиться и сгореть вместе со стоящим перед ним препятствием. И разве не было ему все это безразлично, потому что тот Ингмар был мертв?..

Андроиды не осмеливались следовать за ним. Они остались в стороне, когда он вошел в комнату, которую в течение многих лет делил с Ларцией, и где остался неизгладимый присущий ей терпкий запах амбры, ее чешуйчатый гребень на столике с выгнутыми ножками из красного мрамора, может быть, даже ее отражение в зеркалах… Они не решились приблизиться и когда, сбросив свой темный плащ, он надел летный комбинезон из замши, такой затертый и легкий, что походил на пластиковый, и который был ему тем более дорог, что пришел с ним из тех времен…

И только его собака осмелилась приблизиться к нему, длинная земная такса, которая украдкой кружила по комнате, с беспокойством обнюхивая ковры. Она положила свою остроносую голову на колено хозяину и тихо заскулила…

Но Ингмар Кэррол был мысленно слишком далеко, чтобы обратить внимание на древние земные предзнаменования, он не остановился у разбитого зеркала в зимнем саду, он не заметил последнюю луну слева. Спокойно отстранив собаку, он по интеркому приказал подать вертолет, потребовал самого лучшего пилота, а также последнюю сводку погоды. Но роботы, занимавшиеся техническим обслуживанием, были озадачены. Они были настроены только на тембр его голоса, который был уже тусклым и мертвым, надтреснутым, а речь мало понятной, местами бессвязной, и они не узнавали его.

Но сам он готовился к бою. В кабинете хранилось оружие, привезенное им из всех известных созвездий, оружие, каждый вид которого хранил в себе свое мрачное могущество. Здесь было оружие простое и варварское, магнитные клинки из созвездия Змеи, которые, поразив жертву, парализовали ее и медленно превращали в камень… Было здесь оружие массового поражения — мощные дезинтеграторы, а также клинки, украшенные чернью и золотом, которые слегка поблескивали в полумраке, иголки из гибких кристаллов и длинные прозрачные трубки, которые излучали смертоносные зеленые лучи. Из всех этих видов оружия, которыми были увешаны стены его кабинета, он выбрал самое известное и самое разрушительное, которое не щадит — короткий карманный излучатель. Он вынул его из футляра и положил в карман. Криво усмехнувшись, Ингмар Кэррол подумал, что похож сейчас на своего любимого корсара…

Затем он направился на самую верхнюю террасу дворца, которая служила взлетно-посадочной полосой, и в этот час, безмолвный и торжественный, за которым следует рассвет на Сигме, ни роботы, ни живые существа не сопровождали его. Но сам он уже успокоился, снова обрел свою обычную надменность и силу воли, он нес в себе не чью-то определенную смерть, а много смертей…

Лес и Морозов, даже Айрт, могли заколебаться, поискать какое-либо другое решение, постараться победить зло на других фронтах. Но на них не лежало такой ответственности, как на нем. В течение всей своей жизни, в бесконечных просторах космоса, великий адмирал вырывал зло, как сорную траву. Точно так же он готовился поступить и на этот раз, и каким бы земным принцем Валеран ни был, он должен был почувствовать на себе, что значит быть союзником Язвы…

На террасе его ждал гелико — красивая птица, послушная и гибкая. Прогнозы были удовлетворительными, видимость — совершенной, и в неопределенном небе Сигмы Центр Мутаций вырисовывался гигантской свечой белого воска. Они взлетели в тот момент, когда исчезла последняя луна, и только над садами синих и красных эвкалиптов пилот повернулся к Ингмару Кэрролу лицом с густыми бровями и широкими восточными веками, покрытым не маской, а мертвенно-бледной сыпью. И вдруг адмирал обнаружил, что смерть поднялась с ним в воздух, и едва успел удивиться, как она была похожа на Валерана…

…Красный болид покатился к зениту, разорвал его центр, и взрыв его был похож на огромный распустившийся цветок…

В тот же момент в ста различных районах столицы грянули сто взрывных устройств, с ужасающим грохотом подняв на воздух контрольную башню космодрома, бедный квартал в порту, баптистскую часовню, крыло адмиральского дворца и галактическую библиотеку, содержащую миллиард книжных единиц, начиная с папирусов поэта Пентуэра, который жил в Египте во времена XVIII династии, и кончая последними микрофильмами современных трудов по логистике. И другие точно рассчитанные по времени взрывы должны были вот-вот раздаться в разных концах города, в основном — на космодроме.

Вся Самарра взлетела на воздух, как взрывающаяся граната, пурпурная и кровавая.

Адмирал Ингмар Кэррол не мог бы желать лучшей смерти: красной и золотой.

И только клочок неба на востоке сохранял свой обычный темно-зеленый оттенок. Несомненно, восход был близок, но кто мог знать?.. Остальная часть горизонта была черной и пурпурной, и скорее всего, где-то там бушевала гроза, так как гром гремел, почти не умолкая. Да, это должна была быть именно гроза, и сады Самарры, казалось, стали какими-то воздушными и слегка фосфоресцировали. Несколько капель теплого и тихого дождя упали на плиты и, словно поцелуй, коснулись обнаженной руки Талестры.

Она увидела открытые ворота и поняла, что должна войти. Да, это было здесь. Высокая стена с черными и красными фресками окружала парк, который был в то же время кладбищем. «Странно, — подумала она, — что у таких цивилизованных арктурианцев места вечного отдохновения находятся в центре города. Это негигиенично.» Но присмотревшись, она поняла, что речь идет скорее о кладбище воспоминаний: здесь были длинные аллеи фиолетовых и желтых мимоз — мрачных арктурианских цветов, холмики газонов, но никаких надгробий. Только стена из порфира, где были выгравированы имена, тысячи имен. Талестра вспомнила, что легкий скелет арктурианцев растворялся с такой быстротой, что они полностью исчезали через какие-нибудь часы после своей смерти.

Она подошла к стене и прочитала в мерцающем свете:

Здесь радость и отдых Хольды.

Жизнь + смерть = мечте. Здесь Стайора.

Мы успешно преодолели притяжение плоти. Вег и Лира

Здесь Ларция, ставшая Бессмертной.

— Смерть, повсюду смерть! — раздраженно воскликнула Талестра. — И они наслаждаются ею, они обсасывают ее, как конфетку. У них такая планета, о которой ни один землянин не мог бы и мечтать, настоящий рай, столько лун, аметистовые океаны, цветы… И все это предназначено мраку. Чтобы пришли Ночные, и эта планета сама упала им в лапы, как спелый плод!

Однако новая мысль остановила ее:

«Нет, Ночные — это земная Язва. Ведь Лес говорил: „Арктурианцы нечувствительны к этой болезни“.

И все ее силы вернулись к ней. Она отказывалась слышать, видеть…

Но чей-то зов вел ее. Она пошла по аллее и в самом ее конце увидела павильон с открытыми дверями. Пустой и слишком роскошный, для местопребывания, например, сторожа. Опаловые стены были прозрачны и идеально гладки. Ложа и кресла придавали какую-то странную гармонию этому сооружению в форме раковины с его пастельными оттенками. В стенах кое-где виднелись неглубокие ниши с фарфоровыми амфорами и разноцветными вазами. Крошечные пузырьки были выточены, как она поняла, из драгоценных и очень твердых камней.

Раскаты грома не были слышны за звуконепроницаемыми стенами. Царила полная тишина. Плеск фонтанчика доносился из небольшого бассейна. И вдруг Талестре стало ужасно страшно. В тысячу раз страшнее, чем в каюте звездолета, во дворце Валерана или на горящей равнине Антигоны.