Евгений Гуляковский - Чужая планета Страница 8

И я действительно что-то услышал, на самой границе слышимости, нечто едва уловимое, похожее на звон комариных крыльев в дальнем углу комнаты.

— Вы, червяки, не умеете слушать никого, кроме самих себя. Сними шлем, не бойся. Здесь нормальный воздух, в нем нет ничего вредного для тебя.

«Осталось снять защитный костюм и выбросить оружие», — обреченно подумал я, отстегивая тем не менее магнитные застежки шлема. Звон, плывущий в воздухе, стал громче и походил теперь на басовитое гудение шмеля. В нем появились ритмичные повторявшиеся вибрации, уже почти сложившиеся в слово, почти знакомое, но все еще непонятное.

— Ну же, это так просто, не пытайся слушать своими маленькими ушами, — в них нет никакого толку. Слушай сознанием. Ты ведь разговариваешь во сне? Вспомни слова, которые ты слышал в своих снах, — это тебе поможет.

Я не знал, слышал ли я во сне какие-нибудь слова. Слышат ли вообще люди свои сны? Этого я тоже не знал, но совет был хорош, он помог мне сосредоточиться и в то же время расслабиться, отключиться от всего внешнего — только сейчас я понял, что звук был внутри меня и не имел отношения ни к часовне, ни к говорящему растению.

«ДЖИ-ДЖИ-ДЖИ», — жужжал шмель и моей голове, но в перерывах между этими «Джи» был еще какой-то, совсем маленький слог, его я понять не смог, и потому, чувствуя себя полнейшим идиотом, повторил вслух это самое «ДЖИ».

— Почти правильно, — одобрил голос, идущий из растения. — Осталось совсем немного.

И тогда, окончательно разозлившись на самого себя, на идиотскую ситуацию, в которой очутился, испытывая разочарование оттого, что контакт оказался похожим на фарс, не скрывая раздражения в голосе и совершенно неожиданно для себя самого я сказал:

— Джина, открой выход!

И прозрачная стена передо мной исчезла.

Ледяной ветер, несущийся с высокогорья и разбивавшийся о кольцевые горы кратера, швырнул мне в лицо колючий снег. Сплошная стена мрака немедленно сомкнулась вокруг меня, заставив вспомнить о шлеме с его инфракрасным прибором ночного видения. Но, прежде чем надеть его, я глубоко вдохнул воздух планеты, совершенно безвкусный и не имевший никакого запаха, словно попробовал глоток холодной дистиллированной воды. «Странно, куда подевался метан? Его запах я должен был почувствовать».

Я обернулся к нише, из которой только что вышел, но там уже не было ничего: ни свечения, ни входа. Разочарование от этого открытия оказалось сильнее, чем я ожидал. Я подозревал, что не сделал внутри чего-то очень важного. От этого простого и неведомого мне сейчас действия, возможно, зависела вся моя дальнейшая судьба...

Но что я мог сделать в этой пустой часовне? Или сказать? Этого я не знал.

Меня отпустили, поскольку я этого хотел, и обратно, похоже, не собирались приглашать. Я вновь оказался внутри своего привычного мира, полного мелких неприятностей, дрязг и одиночества... Самое главное — одиночества. У космовиков почти никогда не бывает постоянного дома. Слишком долгое, в несколько лет, ожидание, после которого, почти сразу же, следует новый полет, разрушает любую семью.

Я медленно побрел обратно — туда, где оставил робота и где меня, должно быть, уже давно ожидал Каринин.

Я провел в часовне не меньше часа. Во всяком случае, так мне казалось, однако электронные часы в моем шлеме упрямо показывали, что прошло всего десять минут с того момента, как я оказался внутри.

Сейчас я шел тяжело, то и дело спотыкаясь о камни, словно нес на своих плечах дополнительный груз. Той легкости, которую я ощущал по дороге к часовне, не было и в помине. Я старался не думать о том, что со мной произошло, старался не анализировать свои ощущения, в которых почему-то преобладала горечь и нелепое желание вернуться в пустую часовню.

К счастью, а может быть, и вовсе не к счастью, это желание не успело овладеть мной полностью, до того как я вышел на широкий уступ, где неподвижно стоял наш робот с откинутым щитком.

Каринин возился в его электронных внутренностях и был настолько поглощен этим занятием, что даже не обернулся, когда я подошел.

— Ну что, нашел ты свой скандий? — спросил я совершенно равнодушно.

— Нет. Нет здесь никакого скандия, — ответил штурман, захлопывая крышку щитка. В его голосе мне почему-то послышалась тщательно скрываемая фальшивая нотка.

— Нам пора возвращаться, а то капитан и в самом деле стартует без нас, — сказал я, стараясь понять, что произошло с моим спутником за то время, пока я был в часовне.

— Никуда он не стартует. Для того чтобы собрать кормовой двигатель, вернуть на корабль все механизмы и провести предстартовую подготовку, потребуется не меньше трех дней.

— Что же ты не говорил этого раньше?

— Не хотел, чтобы ты расслаблялся, — ответил Каринин. — Нам действительно пора возвращаться, но это никак не связано со стартом корабля. Уйдя без разрешения капитана на планете первой категории опасности, мы нарушили сразу штук десять параграфов космического устава.

— Это уж точно. Особенно, если ты попробуешь пронести на борт корабля контрабандой скандий, — я сказал это с усмешкой, полушутя, желая лишь проверить свою догадку и, оказывается, попал в самую точку. Джина не обманула — штурман получил свою игрушку...

— Догадался все-таки... Или ты за мной следил?! — Каринин приблизился ко мне вплотную, он почти задыхался от ярости. — Не вздумай проболтаться об этом на корабле! Это мой скандий! Я его нашел! Он принадлежит только мне.

— Значит, все-таки нашел... А ты знаешь, что произойдет, когда об этом узнает вся команда? А она узнает, рано или поздно она узнает, такие вещи невозможно сохранить в тайне.

— Я постараюсь сделать так, чтобы она не узнала.

Я увидел, как рука Каринина потянулась к рукоятке бластера, но даже не шевельнулся, не сделал ничего, чтобы остановить его.

— Ну, давай, стреляй. Мы ведь считались с тобой друзьями. Это и будет началом того безумия, которое уничтожит весь корабль. Нам никогда отсюда не выбраться.

Несколько секунд Каринин боролся с темной волной, затопившей его разум. В конце концов ему все же удалось взять себя в руки.

— Ты прав. Сначала нужно выбраться.

Мы отослали вниз робота, и сразу же возник вопрос о том, кому спускаться первым. Минуты две мы оба молча стояли у верхнего костыля, к которому был привязан страховочный трос. Единственный, имевшийся в нашем распоряжении.

Минуты через две Каринин сказал:

— Ладно. Я сам это затеял. Будем надеяться, что ты не сделаешь то, что собирался сделать я.

Ничего больше не добавив, штурман ухватился за веревку и исчез за темным краем обрыва.

Наступила минута, которой я ждал и которой боялся. Я вновь остался один на один с этим миром мрака, полным обманов и тайн. Но ничего не произошло, зов не повторился. Мне не пришлось даже бороться с собой, осталась лишь необъяснимая горечь.

Возможно, я упустил свой единственный шанс, контакт больше не повторится, и я никогда уже ничего не узнаю о существе, которое ждало меня на этой темной планете долгие, долгие годы... Ждало именно меня...

Но даже эта нелепая мысль не заставила меня критически проанализировать собственное поведение и не вернула моему разуму умения спокойно оценивать обстановку, которым я так гордился.

С момента посадки на «Алькаре» все пошло вкривь и вкось.

Началось с отказа ремонтного робота, причину которого так и не удалось установить, а дальше неприятности посыпались, словно из рога изобилия. Багровая сполна оправдывала свою нелестную славу. И хотя Зунидинов до сих пор не верил в то, что мы сели именно на эту овеянную мрачными легендами планету, обстоятельства последних дней заставили его признать, что как бы ни называлась планета, на ней наверняка обитает нечистая сила.

Несмотря на развитие звездных технологий, несмотря на изобретение пространственного перехода, легенды и суеверия среди космовиков занимали ничуть не меньше места, чем это было во времена парусного флота.

Стоило капитану на несколько часов предоставить себе вполне заслуженный отдых, как на корабле начало твориться черт-те что. Ремонтный робот исчез, из-за этого сборка двигателя замедлилась в несколько раз, вместе с роботом исчезли и два офицера, без которых старт становился весьма проблематичным.

Нарушение само по себе казалось Зунидинову, воспитанному на старых традициях космофлота, неслыханным. Уйти в самовольную отлучку на неисследованной планете, индекс опасности которой выходил за пределы класса «А», мог себе позволить разве что неопытный юнга.

Должны были существовать весьма серьезные обстоятельства, заставившие этих людей решиться на такое. Исчезновение робота — факт сам по себе весьма печальный, но недостаточный для оправдания прогулки по планете.