Маргарита Бурсевич - Вы умеете мечтать? (СИ) Страница 9

— Доктор Эбот, давая показания, обратил свое внимание на то, что лейтгард Доз излишне эмоционально отнеслась к процедуре извлечения.

— Ничего, на мой взгляд, удивительного в этом не было. Что сейчас, что тогда нам неизвестно, что это за механизм. Значит, всегда есть вероятность того, что это могло быть элементарно опасно.

— Но Вы же, решили рискнуть судном и командой, почему тогда остановились по ее просьбе?

— Лейтгард Доз обратила мое внимание на то, что риск, на который я готов был пойти не стоит результата, так как устройство, о котором идет речь в любом случае изучить бы не удалось и потому эту процедуру было решено отложить до прибытия в порт, дабы иметь больше, как человеческих, так и технических ресурсов.

Я всегда знала, что капитан хитрый лис, но впервые лицезрела его способность изворачиваться. Окинув зал заседания быстрым взглядом, поняла, что все то представление, которое устроил здесь Хоукс прошел мимо совета. Люди, которые должны были решать судьбы других, откровенно скучали. Кто-то бесцельно перебирал бумаге на столе перед собой, другие бездумно оглядывали находящихся в помещении людей. У такого отношения к судебному процессу может быть только одна причина — приговор уже известен. Как бы капитан Хоукс сейчас не старался, и какие объяснения не предлагал бы, это уже ничего не изменит. Решение принято.

Капитан, покидая трибуну, бросил на меня взгляд, который кроме как прощальным назвать было сложно. Он тоже все увидел и все понял. В ответ я лишь дернула плечом, ничего нового я для себя не узнала.

Потом еще многих вызывали для дачи показаний, некоторых я вообще видела впервые и искренне недоумевала, что они могут рассказать о случившемся. Хоровод лиц, голосов, новых поразительных фактов, заявлений, абсурда. В любом случае я больше не слушала, апатия как морской прилив накатывала волнами и не давала продохнуть.

Единственный момент, который привлек мое внимание и заставил встряхнуться наступил, когда военный прокурор огласил ряд улик приобщенных к делу. Помимо моего компьютера, через который я вела наблюдение за камерой пленных, были видеозаписи сделанный на борту в период пребывания на нем скандинавов.

Транслирующееся видео на центральную панель голорафического экрана стало гвоздем программы, даже спящие судьи встрепенулись и, проявив жадное любопытство, всматривались в изображение. Сначала я удивилась такому ажиотажу, а потом осознала, что им интересны не события, а непосредственные участники, а точнее исключительно таинственные скандинавы. Еще бы столько слышать о них и получить возможность воочию увидеть, ради такого стоило томиться в душном судебном зале.

Даже подумать не могла, что со стороны все могло выглядеть именно так. События, заснятые на видеоноситель, изумили даже меня, находящуюся там непосредственно. В день захвата скандинавского корабля, Ирван, пока я чинила раскуроченный Владом аппарат, пожирал меня глазами как нечто ценное, давно потерянное и неожиданно нашедшееся. Его взгляд можно было расценить не иначе, как узнавание. Он следил за моими действиями, передвижениями и пытался поймать глазами мой взгляд. Невероятная гамма эмоций прошла по его лицу: шок, жадный интерес, и решимость. Он быстро взял себя в руки и, вернув лицу нейтральное выражение, отрывисто кивнул своей команде. Те, заметив его интерес, тоже обратили на меня внимание. Обычно я всем телом чувствую чужой взгляд, но я совершенно не помню ощущения дискомфорта, во время событий того далекого вечера.

Картинка сменилась, и вот я уже стою впритык к незнакомому мужчине, завороженно глажу его по руке. Я хорошо помню свое состояние, когда внутри появляется чувство соприкосновения с чудом, но вот как при этом воспринимал мое нахождение в непосредственной с ним близости, сам скандинава даже не подозревала. А он в это время, ласково глядя на меня, улыбался, так как будто я сама чудо. Почему я тогда не заметила, сколько нежности в его глазах смотрящих на меня? Почему я рада такому открытию? Почему только сейчас?

Пока я гоняла тысячи вопросов в своей голове, запись крутилась дальше. И из размышлений меня вывел негодующий общий вздох. Подняв глаза на экран, я с неверием смотрела на экран.

Там транслировалась запись нашего ночного разговора, кода он пробрался тенью в мою спальню. Она, видимо, была сделана службой слежения в обход инструкции о запрете на наблюдение за членами команды. Конечно, за это их по головке не погладят, но в виду особых обстоятельств, эта запись станет центральным доказательством моей причастности. Уже не важно, что я сделала, теперь важнее то, что я НЕ сделала. А ведь я не доложила об этом происшествии и тем самым скрыла необычные возможности скандинавов, поставив под угрозу операцию и членов команды. И как сильно я бы не верили в то, что Ирван причинит кому-либо вред, я обязана была поставить капитана Хоукса в известность. Ни один адвокат не сможет оспорить приобщение этого видео к делу, прокурор этого не позволит. Тем более что моя вина превышает по значению, то отклонение от устава благодаря которому запись была сделана.

Не смотря на то, что и без остальных показаний и улик было уже достаточно для признания моей вины, видео с последнего допроса тоже поставили.

Я уже не следила за событиями, я жадно всматривалась в лицо мужчины, заснятого на видеоносители. Резкое волевое лицо, способное светиться нежностью. Большие руки с длинными пальцами, которые так ласково гладили меня по волосам. Ненавязчиво и плавно приближался он ко мне, постепенно завладевая моими мыслями и поступками. Интересно, подходит ли под его способности слово «околдовать»? Он обещал вернуться за мной, значит, буду ждать, и плевать на то, что происходит сейчас.

Но самым удивительным на этой записи было то, что ко мне он обратился тем же шуршащим звуком, на котором они общались между собой, и я согласно кивала в ответ. Я помню его слова, сказанные мне с нежностью и настойчиво, но помню я их на межпланетном. Как так вышло, что я его понимала? Какая теперь разница. Остается только надеяться на то, что у меня все же будет возможность расспросить его об этом. Поэтому я, бросив еще один долгий взгляд на Ирвана, опустила голову и принялась ждать, когда все это закончиться. И уже было совсем неважно, чем именно.

Общий вздох и гомон, поднявшийся в комнате, ознаменовал момент внезапного исчезновения скандинавов. Несколько мгновений тишины и прокурор, с трудом справляясь с волнением, подвел итог:

— Основываясь на показаниях и предоставленных вашему вниманию видео, прошу принять решение в отношении лейтгарда Доз в виду обвинения в государственной измены.

Глава 5

В день вынесения приговора, мне впервые за всё это время позволили привести себя в порядок и надеть свою военную форму со всеми уставными регалиями. Здесь присутствовали все те, с кем мы ни один год служили вместе, те, чья жизнь зачастую зависела от моего умения и расторопности, те, кто легко отрекся от меня, как только им понадобился козел отпущения. Пусть смотрят и помнят, что завтра на моем месте может оказаться любой из них.

Я стояла, расправив плечи, и не обращая внимания на зрителей и автоматические видеоробы принадлежащие прессе, прямо смотрела в глаза военному судье. Тот в свою очередь совершенно ровным голосом и ничего не говорящим выражением лица, зачитывал обвинительный приговор. Слушая его монотонные слова, я сверлила его взглядом, злясь на затянувшуюся процедуру.

Пусть все и было закономерно, и меня осудили за измену, но я все равно не понимала жестокости, с которой все это было сделано. Один из участников заседания, подойдя ко мне с явным удовольствием, рывком сорвал мои пагоны, бросив их мне под ноги. Я не только лишилась звания и была с позоров изгнана из военного флота, но так как я являлась собственностью военной структуры, меня лишили свободы и любых гражданских прав. Теперь я никто, и никакие конвенции по правам человека на меня больше не распространялись. С этого момента даже роботы с частичным искусственным разумом были больше гражданами Галактического союза, чем я. Конечно, было понятно, что ничем хорошим это не грозит, но до конца я не осознавала, чем именно это обернется для меня. Неведенье блаженно.

В первую очередь меня перевили в подвальные застенки, которые смутно напоминали казематы средневековья со своими каменными сырыми стенами, земельным полом и запахом сырости и плесени. Удивительный организм, ведь века эволюции меняют все, но эта живучая гадость тысячелетиями заставляет все гнить и превращаться в тлен. Как человечество, неистребима, хоть и приносит лишь разруху. После мерцающего освещения карцера, полумрак был гораздо предпочтительней, да и чувствительные после ультразвука уши с большей симпатией относились к неясным шорохам и скрежетам. Позже я узнала, что все эти звуки рождались моими новыми соседями: тараканами и крысами. Такое соседство было гораздо предпочтительней, чем людская компания. Ненавижу людей.