Шервуд Смит - Империя тысячи солнц. Том 2 Страница 9

– Как ты думаешь, его не тронут? – спросила Тат.

– Тарканцы-то? Нет, конечно. Сразу по двум причинам: он всего лишь бори, и на голове у него рана. А этим амбалам главное – подраться.

Тат поморщилась, глядя на яркий багровый шрам на виске у Дема. Раненный при нападении на корабль, на котором братья летали раньше, Дем с тех пор ходил и говорил, как во сне. Хорошо еще, что он по-прежнему ловко управлялся на камбузе – ни один капитан не откажется от такого тихого, исполнительного работника.

– А мы? – спросила Тат. – Они все-таки не у себя дома, а на корабле.

Лар кивнул. Выросший в изгнании, он всю жизнь изучал историю и даже знал немного по-должарски.

– Мы всего лишь слабые, ничтожные бори, поэтому нас не тронут. Надо только держаться подальше от команды. Кто бы мог подумать, как это удобно – быть недостойным даже презрения? – усмехнулся он.

Тат засмеялась, и оба залезли в кровать.

На этот раз братья, чувствуя, что Тат нервничает, без лишних слов положили ее в середину. Дем сонно отодвинулся к стенке. Тат угнездилась между ними. Рука Дема обнимала ее за плечо, щекой она прижималась к мягким волосам Лара, ноги все трое переплели, грея друг друга, и страхи Тат понемногу начали проходить.

Она полежала немного, слыша по дыханию Лара, что он не спит, прошептала:

– Как им может нравиться такое?

– Кому нравиться? И что? – пробормотал Демерах.

– Спи, Дем, спи. – Он послушно засопел, и Тат погладила его руку. Ее переполняла нежность к двоюродным братьям. – Хоть бы у Лютаваэн и папы все было хорошо. Как ты думаешь, теперь должарианцы снова возьмут Бори?

– Не знаю, – шепотом ответил Лар.

– Хоть бы они не вернулись.

Лар переплел ее пальцы со своими.

– Я тоже скучаю по Лютаваэн. И по твоему отцу.

Тат снова, в который раз за год, пожалела, что ее сестра решила остаться с отцом. Но он счел, что слишком стар, чтобы идти в рифтеры, а домой он один, конечно, вернуться не мог. Одиночества бори избегают, когда только могут.

Новая мысль проняла Тат холодом.

– Кажется, я знаю, почему Моррийон спит, задрав ноги на стенку. – Сандайвер и другие покатывались со смеху, когда обнаружили это вскоре после прибытия должарианцев на борт.

– Ну конечно, – ответил Лар, удивленный, что она не сообразила этого раньше.

Тат представила себе, что значит для бори спать одному – и что должны были должарианцы сделать с ним, чтобы отучить от многовековой привычки. Один ночью, в холодной постели, без единой родной души рядом.

Она поморщилась, вспомнив редкие отзывы панархистов о Барродахе и передачи по гиперсвязи, показывающие, что он с ними делал.

Моррийон искалечен телесно, а Барродах – духовно. Подумать страшно, что у них за жизнь.

– Почему бы ему просто не уйти от них? Ведь он-то не узник.

– А власть? – пробормотал, засыпая, Лар.

– Да разве у них есть власть? У Последнего Поколения, у тарканцев? Тем, кто наверху, такая жизнь, может, и нравится, но не тем, кто внизу. Почему они не уходят?

Лар не повернул головы, но она почувствовала, что он усмехается.

– Некоторые уходят. Кое-кто даже остается в живых после этого. Но большинству такая жизнь, похоже, нравится.

Она, думая о предстоящем Каруш-на Рахали, выкрикнула:

– Но почему? В этом же нет смысла!

– Для нас. Мы – люди улья, как говорила мне мама. Наша сила в том, что нас много и мы трудимся вместе. А тарканцы, они борются за место в жизни. От этого злость. Сила – единственное средство, чтобы выжить. Гнев и борьба для некоторых людей равносильны сексу, для них уж точно. – Он с усмешкой оглянулся через плечо. – Они не рискуют быть отвергнутыми – просто берут, кого хотят.

Тат скривилась. Да, в этом есть смысл: сама она была слишком застенчива, чтобы флиртовать с посторонними, и ограничивала свои сексуальные игры пределами семьи.

– Мгм, – сказала она. – Нам тоже нравится заниматься любовью, но какое же удовольствие в том, чтобы ломать руки-ноги?

– Ну, я думаю, они не совсем уж насмерть сражаются, – фыркнул Лар. – Могу поспорить: те, кому это надо, сами выходят навстречу охотнику, точно как наши рифтеры. Если тебе так хочется поговорить об этом, ступай поищи Моб и Хестика.

– Бр-р, – проворчала Тат, шлепнув его по затылку. – Я сплю. – Она сморщила нос. – Но Быстроруку-то чего неймется? Скорее бы это кончилось, чтобы работать спокойно.

Лар вздохнул, но не ответил.

23

Вийя, войдя в холодную каюту, посмотрела на два комочка белого меха. Изо рта шел пар, и температура продолжала падать: эйя снова впадали в спячку. Их мысли отошли вдаль, и она вздохнула, чувствуя некоторое облегчение – словно разжались немного тиски, сжимающие череп.

Но в голове толклись другие голоса: трио келли, слишком сложное для понимания; векторная задача Иварда, переплетенная с приятными воспоминаниями. Возникший из прошлого голос Маркхема перелетел от Иварда к Вийе через километр, отделявший ее каюту от классной комнаты, где парень сидел с корабельными мичманами. Этот голос вызвал всплеск горя, который не могло подавить до конца другое присутствие: там, далеко, на той стороне корабля, горела, как звезда в пустоте, четкая психическая метка Брендона лит-Аркада.

Он думал о ней, и она решила, что пришло время встретиться. Опасность заставляла ее нервы трепетать, но пути назад уже не было.

Она открыла глаза, восстановила внутреннее равновесие и направилась к двери.

Марим сонно спросила:

– Ты куда? Что-нибудь интересное?

Вийя скривила губы.

– Хочу поглядеть, что Омилов сделал с «Телварной». Пойдем со мной, если хочешь. – Марим, как и следовало ожидать, зарылась обратно в койку. – Ты что, еще не весь личный состав обчистила? – спросила Вийя.

Марим, оперев взлохмаченную голову на руку, усмехнулась.

– Я свое возвращаю.

– Они на это смотрят по-другому: ведь это рифтеры взорвали у многих из них дома. Имей это в виду.

– А, блин! – Марим спрятала голову под одеяло.

Вийя прошла по узкому коридору мимо пассажирских кают. Большинство из них пустовало: миссия была военная, если не считать ее экипажа и нескольких человек, работавших с Омиловым в проекте «Юпитер». И Мандериана, представителя Верховной Фанессы, единственного, кроме Иварда и Вийи, способного общаться с эйя. Она не сказала ему и нескольких слов с тех пор, как он и Омилов явились в Пятый блок с удивительным предложением: доставить гностора в самое сердце Рифта.

Вийя села в капсулу транстуба и нажала кнопку, приготовившись к ускорению.

Она чувствовала работу тысяч умов на этом огромном корабле. Поборов острое желание увидеть мостик и самой убедиться в обширных возможностях крейсера, она собралась для предстоящей встречи.

Мандериан разговаривал с двумя десантниками. Оба молодые, умные, трезво мыслящие, оба собранные, несмотря на физическую усталость, которую он ощущал на себе.

– Нет, – сказал он, отвечая на вопрос, – мы не вводили понятия срочности в нашу знаковую систему. До сих пор неясно, воспринимают ли эйя время так же, как мы. Возможно, капитан сможет ответить вам более подробно.

Он испытывал легкое беспокойство, будто кто-то стоял у него за плечом. Он знал, что это не физическое присутствие, да и близость была относительной: Вийя направлялась сюда.

В открытом люке корабля возник силуэт, и Себастьян Омилов тихо спустился по трапу.

– Ну вот, еще с одним покончили, – сказал он, потирая руки, и стал осматривать поддоны с техникой, которую следовало загрузить на «колумбиаду» для установки и складирования. Затем любезно кивнул десантникам, которых назначили сопровождать его экспедицию. – Пожалуй, хватит на сегодня, как по-вашему? Я лично не прочь отдохнуть.

Десантники, козырнув, удалились, и Омилов спросил:

– Ну, как они вам?

– Неплохо, – сказал Мандериан. – Соларх шо-Ретвен имеет степень по ксеносемиотике и с согласия Вийи могла бы внести свой вклад в наш банк знаков.

– Который довольно скуден. По крайней мере Верховная Фанесса жаловалась на это перед нашим отлетом.

Омилов задумчиво посмотрел на «Телварну». Мандериан наблюдал за ним, отмечая произошедшие перемены. Теперь статус гностора никогда уже не станет прежним – это неизбежно. Где бы он ни появился, на него смотрят с почтением и даже со страхом. Он как будто не замечает этого, всецело занятый своим проектом, но при этом выглядит помолодевшим на пару десятков лет, и даже после измотавшей всех рабочих смены, длившейся почти семьдесят два часа, взгляд у него ясен и походка тверда.

Выступление в роли Прерогата придало новый смысл его жизни.

– Может быть, сделаем перерыв? Я бы выпил кафа – или даже кофе, если мы сумеет его раздобыть, – сказал Омилов.