На осколках мира - Виктор Владимирович Колесников Страница 2

перед тем как выйти из каюты и присоединиться к завтраку. «Это будет прием пищи в компании своры голодных обезумивших псов», — Марти поднялся с кровати и направился к иллюминатору, ступая по скрипучим доскам, стараясь не создавать громкого шума. Больше всего на свете он не хотел покидать каюту. С того дня, как ушел Том, ее дверь была закрыта на ключ изнутри. Когда до встречи с экипажем учебного судна оставались минуты, мир переворачивался с ног на голову. За два месяца наводнения он будто бы стал подопытным смерти, испытывающей на нем разные приемы для завладения душой. И если все это время помощнику капитана удавалось выйти сухим из воды, на этот раз ни сил, ни желания противостоять озверевшим и обезумевшим созданиям, называющим себя англичанами, не было. Был ли смысл противостоять им? Драться? Возможно, пырнуть кого-нибудь ножом, чтобы дать понять оголтелой толпе, что с ним шутки плохи и он способен идти до конца? Эти насущные вопросы последние несколько дней одолевали изгоя, но правильного ответа найти пока он не мог.

Марти осмотрел горизонт и небо. Погода была хорошей. Суши по-прежнему не было видно. Увидеть землю мечтал каждый, но ее встречали лишь в снах. «Вчера „Лилит“ находилась у нулевого меридиана, где-то по середине между сороковой и пятидесятой параллелью. Сегодня она уже должна бы скрести килем по вершине Монблан. Возможно, ближе к обеду на горизонте покажутся горные кряжи», — Марти присел от недомогания и головокружения. Вид океана, поглотившего мир, и отсутствие долгожданных гор нагоняли уныние. Но он не терял надежды на то, что горные вершины предстанут перед бушпритом. К тому же иллюминаторы капитанской каюты выходили на корму, и он не мог видеть ничего, кроме горизонта и воды на севере, откуда шла «Лилит». Надежда заметить сушу с палубы снова вспыхнула и мысли о нерадушных членах экипажа отошли на задний план. «Даже если они потребуют покинуть шхуну под угрозой смерти, шанс выжить и обрести дом на земле сегодня велик». Марти обратил внимание на карту мира с пометками Тома. Его взгляд скользнул по кривой с обозначениями движения шхуны. Ныне покойный капитан проложил генеральный курс, линия которого проходила от Лондона до Парижа и вертикально разрезала Францию, останавливаясь у значения «Монблан — 4807 метров». «Что же получается? Вокруг вода, хотя мы должны были видеть горы! Если, конечно, не сбились с курса. Но смогли ли мы пройти за несколько дней настолько далеко, чтобы проскочить Альпы? Разумеется, нет», — Марти еще раз глянул на размытую полоску горизонта. «Тогда где же горы»? Шурин капитана имел посредственные штурманские навыки и знания. Но и среди команды не было ни одного моряка, яхтсмена или хотя бы человека, способного построить маршрут на карте и, имея компас, пройти по нему. Теперь, когда капитан погиб, Марти обладал бо́льшими знаниями благодаря времени, проведенному с Томом, который старался обучить его морскому делу. Он много раз видел, как капитан прокладывает курс, делает счисления, учитывает магнитное склонение, девиацию, ветер и дрейф. По мнению Марти, за два дня они не смогли бы отклониться от составленного морским волком курса настолько, чтобы пропустить Монблан, если, конечно, вахтенный рулевой не проспал всю ночь под нактоузом. «Кто должен был нести вахту в ночь? На руле стоял Хансен, а на баке находились Джессика и Нона, кажется. Эти две подруги, вечно околачивающиеся вместе и обсуждающие всех, даже Стенли — мужа Джессики, — могли проспать, а скорее, проболтать всю вахту, но за штурвалом находился Ноа Хансен. Вряд ли он плюнул на общее дело, когда до цели оставалось каких-то два дня. Нет, это исключено». Высокий длинноволосый блондин атлетического сложения, над которым тату-мастера поработали так, что не осталось и чистого клочка кожи, — серфер родом из Дании, — уничтожил стереотипы Мартина о том, что парни, покоряющие волны до самой гибели, поджидающей их в пучине, все как один — легкомысленные и безответственные. Ноа казался англичанину совершенно другим. Уоррен считал его человеком, на которого можно положиться.

«Но что если горы погрузились под воду? Почти пять тысяч километров. Возможно ли это? Откуда взяться такому количеству воды?». Какое-то время он думал о природе невиданного ранее потопа, а еще о его морской болезни, которая может быть так называемой горной болезнью, проявляющейся у людей по-разному. Он слышал, что живущие ближе к нулевому значению высоты от уровня мирового океана ощущают нехватку кислорода гораздо острее. Марти знал, англичане, поляки и прибалтийцы могут почувствовать симптомы высотной болезни уже на двух тысячах метрах. «Интересная теория» — думал Уоррен, ощущая головокружение и сонливость. Он был разбит и не выспался, хотя уже двенадцать часов не покидал постели. «Допустим, „Лилит“ поднялась на уровень вершины Монблан, а это значит…» — помощник капитана полез в ящик стола и стал доставать листы с записями, вырезки и книг и многочисленные журналы, составленные Томом. После долгих поисков ему удалось найти информацию об атмосферном давлении и шкалу с нанесенными значениями. Его палец скользнул по таблице до отметки пять тысяч метров.

— Четыреста пять миллиметров ртутного столба, — задумчиво произнес он, постукивая пальцем по столу. Так он сидел какое-то время, размышляя над тем, возможно ли такое и как проверить его догадку и узнать давление, но потом вдруг вспомнил, что на стене за его спиной есть судовые часы, термометр и барометр. Когда Марти перевел взгляд на прибор, то ужаснулся. Его шкала заканчивалась на значении семьсот двадцать, а под этой цифрой указывалась расшифровка значения — «буря», но стрелка барометра лежала еще ниже.

«Этого просто не может быть», — не поверив своим глазам, он снова выглянул в иллюминатор, где увидел уже привычную картину — умеренные волны, крепкий ветер, гнавший шхуну без устали, и ясное небо. Все указывало на то, что его теория верна или барометр вышел из строя. Марти все больше убеждался, что его недомогание — это недуг альпинистов. Горная болезнь в отличие от морской могла убить. Размышления прервал стук в дверь. Стучали нарочито и Марти показалось, что в удары вложили немало злобы.

— Выходи! — прорычал Итан.

Наконец-то настал долгожданный для Марти момент, который он называл расставанием, когда ему предложат покинуть шхуну по-доброму. Воображение Уоррена рисовало мрачные и безжалостные сюжеты, в которых он обязательно погибал в одиночестве, но всегда умирал по-разному. Возможно, Итан позвал Марти для чего-нибудь другого, но на фоне истязаний его разума уничижительными мыслями,