Татьяна Мудрая - Памятник либертину
- Категория: Фантастика и фэнтези / Мистика
- Автор: Татьяна Мудрая
- Год выпуска: неизвестен
- ISBN: нет данных
- Издательство: неизвестно
- Страниц: 4
- Добавлено: 2019-07-19 09:26:12
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту free.libs@yandex.ru для удаления материала
Татьяна Мудрая - Памятник либертину краткое содержание
Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Татьяна Мудрая - Памятник либертину» бесплатно полную версию:Татьяна Мудрая - Памятник либертину читать онлайн бесплатно
Татьяна Алексеевна Мудрая
Памятник либертину
Немного жаль, что для нового поколения русских слово «Париж» уже потеряло немалую долю своего очарования: занавес рухнул, флёр развеялся, Елисейские поля заезжены вдоль и поперёк, Эйфелева башня снится в эротических кошмарах не одному мсье де Мопассану, а половине СНГовского населения.
Но сам Его Величество Пари от этого нисколько не умаляется. И чем больше людей его видит, тем больше создается наших маленьких, одним нам принадлежащих Парижей: иные похожи на скелет зимнего дерева с распростертыми ветвями (Лувр, музей Орсэ, Нотр-Дам, пробежать галопом по всем достопримечательностям, не отвлекаясь на милые мелочи), иные — на цветущий куст боярышника (поселиться в живописном квартале Маре на год, на два и без нужды не выходить за пределы), но чаще бывает так, что ты уносишь город с собой подобием пышной бутоньерки, воткнутой в петлицу.
Вот и у меня так вышло.
Приехал я в тот раз — не в первый и, даст Бог, не в последний, — на три дня. А поскольку пригласили меня в район Монмартра, неважно зачем, то решил до нанесения визита разделаться с остатками маминых пирожков. Не съесть, так покрошить голубям, что ли.
Я прошёл по улице Сант-Элетер и сел на скамейку перед каким-то памятником. Цвели каштаны, как было во веки веков, впереди венчала холм великолепно-эклектичная базилика Сакре-Кёр, громоздящаяся всеми своими куполами как грандиозный торт «тирамису», испеченный в честь погибших коммунаров. На остатки моей трапезы слетелись большие и малые птицы со всей округи, и за их гвалтом я не заметил, что на другой конец моей лавочки кто-то присел. Впрочем, стоило мне заметить пожилого мужчину в немного старомодном тренчкоуте чёрного цвета и чёрной же широкополой шляпе, как я понял, что в известном смысле он был здесь задолго до меня и всё это время наблюдал за суетой.
— А он тут неплохо устроился рядом с нами, шевалье Жан-Франсуа Лефевр, — произнёс старик, заговорщически мне кивая. — Лет шестьдесят тому назад он выглядел куда как величавей и трагичней сегодняшнего. Поистине святой, ну разумеется. Нахальный бронзовый воробей перед тяжкой мощью камня. Боши в тридцать девятом не удержались: сняли его с постамента и пустили в расплав. Представляю, с какой точностью палила эта пушка по союзникам — наверное, сплошные недолёты и перелёты. Теперь кавалер, можно сказать, родился ещё раз — посреди цветущих деревьев: пусть радуется обступающим ароматам и заодно учится христианскому смирению и покою. Строение, которое возносили к небу, словно готический храм или египетскую пирамиду, вряд ли бы ему в том много поспособствовало. Колосс на глиняных ногах… вернее, над пропастью. Когда собор только начали возводить, внутри холма внезапно обнаружились пустоты и, по слухам, обширный водный бассейн, так что понадобилось немалое время и немалые усилия, чтобы все их заполнить. Кавалера, разумеется, сии перипетии немало забавляли. Помпезность прямо пропорциональна набожности и обратно пропорциональна вере, мог бы сказать наш шевалье при жизни.
Тон у моего собеседника был хотя и слегка брюзгливый, но вполне добродушный, акцент странный, но не без приятности. Я обернулся назад, чтобы глянуть.
Надпись под ногами статуи гласила: «Шевалье де ла Барру, казнённому в возрасте 19 лет 1 июля 1766 года за то, что не снял шляпу при прохождении церковной процессии».
Жан-Франсуа Лефевр де ла Барр. Обезглавлен за мнимое святотатство. Ну разумеется.
— Я знаю эту историю, монсьё ль-аббэ, — ответил я, невольно сбившись на прононс времён Евгения Онегина. — В общих чертах.
— И с подачи мсье де Вольтера, безусловно, — старец насмешливо кивнул. — Видите ли, что бы вы ни прочли об этом, — всё было не совсем так.
Я промолчал.
— Быть может, вы позволили бы мне разъяснить свои слова? — продолжил он далее.
— Прошу прощения, должен идти, меня ждут… — пробормотал я поспешно. Не хватало ещё связаться с не вполне нормальным субъектом и в награду за уступчивость получить пару хрестоматийных баек.
— Это не займет много времени, — усмехнулся он. — Строго говоря, вообще не займет ничего и никого, кроме нас двоих. Уж поверьте, история будет занимательная.
Что делать? Я был заинтригован его настойчивостью. Поражён если не интересом, то неким родом душевного паралича. И стал слушать.
— Это произошло в городе Абвиль, или Аббевилль на Сомме. Любопытный городок, кстати, одно из старейших поселений Франции: стоянка допотопного человека, прелестные старинные дома, готический собор св. Вульфрама…Кстати, предок одного из главных действующих лиц вышел именно отсюда, а вовсе не из Руана, но об этом позже.
Наша история началась с того, что некий вандал осквернил распятие, стоящее на мосту: запачкал лик Христа грязью и переломал пыточные орудия, которыми Он, на первый взгляд, грозил проходящей мимо публике. По правде говоря, в таком деянии не было ничего удивительного: идол был одиозный и вообще уродливый на редкость.
— Вы склонны оправдать богохульство?
Он пожал плечами едва ли не с юмористической миной:
— Такие времена. Вольномыслие и в то же время неуверенность в завтрашнем дне. Многие ликовали по поводу изгнания слуг Иисусовых, но ещё больше было недовольных этим. Кое-кто радовался, что виновника не нашли — да и не было смысла искать; некоторые взяли дело на заметку.
Распятие, конечно, починили и переосвятили с подобающей случаю торжественностью: вызывали из Амьена самого епископа. Шума и возмущения было много, но инцидент, казалось, был исчерпан.
Однако года через три чисто церковные проблемы внезапно переплелись с мирскими. Уголовный судья Аббевилля, некий Дюваль де Суакур, был со скандалом лишён опекунства над богатой и красивой наследницей, которую понуждал выйти за своего недоросля. Защитила девушку аббатиса монастыря Вилланкур, мадам Фейдо де Бру, дама решительная и весьма склонная к делам милосердия: все её любили. Ну а племянником аббатисы, за которого она, по мнению людей самого гнусного пошиба, прочила свою прелестную воспитанницу, был молодой де ла Барр.
Легко можете представить, каковы бывают юнцы в таком возрасте. Красивый, будто девица, задиристый, как петух, легкомысленный и весёлый, словно певчий дрозд на ветке, насмешник под стать самому господину де Вольтеру и азартный поклонник последнего. И вот его-то и подловили на сущем пустяке. Когда проходила процессия капуцинов, де ла Барр и его родственник д'Эталлонд, ещё больший мальчишка, не сняли шляп и не опустились коленями в грязь. Кромешный дождь шёл, однако.
Мсье Дювалю, как вы понимаете, со своим доносом идти было недалеко, а за свидетельствами вины ещё и ближе. Кто сумеет отвертеться, когда такая персона собственнолично вытягивает из тебя показания? А уж отрядить своих подчинённых на обыск судье и вообще пустяк. Книги у де ла Барра были в основном порнографические; впрочем, на самом видном месте стояли у него запрещённый церковью «Философский словарь» Вольтера и «О духе» Гельвеция. Надо сказать, что мало у кого из дворян их не было. Да вы же сами через похожее прошли, не правда ли?
Мой собеседник вздохнул.
— Эрика берёт четыре копии, — пробормотал я себе под нос стихи российского барда. — С «Матрёнина двора», «Собачьего сердца» и «Доктора Живаго». Вот и всё, и этого достаточно.
— В данном случае — нет. Приобщили во множестве и устные показания. Свидетельства, которые господину полицейскому удалось извлечь из трепетных душонок. Все примерно такого рода: «Мимоходом я слышал, как говорили, будто кавалер де ла Барр по пьяни изволили назвать Марию Магдалину прощённой шлюхой» или «Когда один из капуцинов шлёпнулся в грязь с распятием в руках, молодой д'Эталлонд мерзко хихикнул». Последнему, кстати, на тот момент и четырнадцати не исполнилось.
— Кажется, два происшествия публика слила в одно, — заметил я.
— Похоже на то. Учтите, что в год святотатства на мосту старший из юношей был в возрасте д'Артаньяна и нисколько не более разумен. А для подобного акта нужен именно разум, причём циничный, холодный и злобный.
— Кажется, я понимаю, — ответил я.
— Возможно, вы и правы, — с видимой неохотой откликнулся мой информатор. — Но не будем обвинять всуе никого, тем более самого обвинителя. Дело об осквернении святыни получило новую пищу, как можно было упустить такую возможность?
— Их арестовали обоих, — я кивнул.
— Сеть была растянута широко, в неё едва не попали почти все отпрыски благородных кровей, но скрыться не удалось только двоим, кого я и назвал по имени. Юноши предстали перед судьями, не могло быть и речи об оправдании.
— Суд настаивал на показательном процессе, — подтвердил я. — Знакомо.
— Однако решение менялось не единожды, будто юристы не были уверены в своей правоте. Де ла Барр, между прочим, имел твёрдое алиби на самую важную для обвинителей ночь, однако внимать ему никто не собирался. Сначала юношей приговорили к работе на галерах. Потом к сожжению живыми на медленном огне. Впрочем, д'Эталлонда после всяческих мытарств отпустили, хорошенько оштрафовав: посовестились. Де ла Барра решили в конце концов сжечь мёртвым, предварительно вырвав язык за богохульство, отрубив кощунственную правую руку и лишь напоследок голову.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.