Максим Далин - Обреченность и одержимость

Макс Далин

Обреченность и одержимость

…Тебе не обрубить своих хвостов,Мне не подохнуть от потери крови —Ты — в полусне, а я — на полуслове —Как две войны в забвении миров…

Снег прожил целую зиму — и умирал.

Его агония выглядела гадко и жалко, как любые предсмертные муки — снег умирал грязно, безнадежно цеплялся за бытие, покрываясь каждую ночь коростой наледи, темнел, оседал, корчился… Желтый искусственный свет еще отчаяннее безобразил его. Снег подурнел и опустился, как раковый больной — а мир, охваченный весной, даже не сочувствовал ему.

Кончалась прекрасная зима… Хорош был этот снег в юности, свеж, ослепительно бел, чист — и благоухал ванилью и яблоками…

Вампир и девушка стояли под фонарем на мокром асфальте. Асфальт отражал свет, как натертый паркет, но у Города все равно полностью отсутствовало сходство с бальным залом. Снег-обманщик целую зиму скрывал собой всю городскую грязь, создавая лучезарные иллюзии — весна с беспощадной откровенностью обнажила все: и дерьмо, и окурки, и осколки битых бутылок, и выцветшие рекламные листовки, вымазанные чем-то мерзким… Зато ветер пахнул весенним лесом, а гнилью — только самую малость.

Пора танцев…

Пара выглядела настолько контрастно, насколько только могут контрастировать жизнь и посмертие — то есть, в высшей степени. Вампир, худощавый, с нервным точеным лицом, лунно-бледным, гладким, как мрамор или лед, с растрепанной русой челкой, темноглазый, походил бы на статую, изваянную гением из антарктического холода, если бы не выражение нежности и острой боли, слишком живое для этой потусторонней фигуры. Длинное темное пальто и белый шарф делали вампира совсем уж хрестоматийным графом Дракулой.

Девушка… что можно сказать о таких девушках?

Довольно высокая и полная. В дешевой серой куртке, обрамленной по капюшону мокрым искусственным мехом, в шерстяных черных брюках и дутых сапогах. Ее небрежно выбеленные и отросшие волосы показывали темные корешки, а круглую мордашку она так тщательно намазала тональным кремом, что тропический загарный цвет его казался грубоватой маской. Зеленые глаза девушки, в ярко накрашенных ресницах, сияли. Она тискала в мягоньких обветренных лапках с фиолетовым маникюром тонкую длиннопалую кисть вампира, прижимая ее то к груди, то к щеке.

— Ты опоздал! — прощебетала девушка весело, изображая маленький гнев. — Я тебя ждала. Долго.

— Прости, — кротко сказал вампир.

— А где это ты был? — в тоне девушки почти не было ни сомнений, ни ревности.

Вампир грустно улыбнулся.

— Ты ведь знаешь, Танюша…

Девушка сморщила носик:

— Анжела. Мы же договаривались!

Вампир вздохнул.

— Татьяна, прости, но — зачем тебе чужое имя? Твое собственное мне…

— А мне вот не нравится! — в голосе девушки появились чуть раздраженные нотки, а на ее личико набежала тень. — Можно подумать, ты всегда был Людвиг!

— Я всегда был Людвиг. Хуже того, я всегда был Людвиг Карлович. Такой кошмар. Моя семья — из петербургских немцев, ничего не поделаешь…

— Твоя семья? — девушка рассмеялась. — Здорово! А когда ты познакомишь меня со своей семьей?

— Хоть сейчас, — вампир, все так же печально улыбаясь, пожал плечами. — Хочешь, прогуляемся до Лютеранского кладбища? Карл Иванович и Матильда Генриховна Штольц. Могилки сильно заросли, но на матушкиной надпись можно разобрать…

— Они — вампиры? — спросила девушка, округлив глаза.

— Нет. Они в раю.

Девушка снова рассмеялась. Вампир смотрел на нее с тяжело описуемым выражением, с какой-то болезненной отрешенностью. Девушка потянула его за руку — и он сделал несколько шагов.

— Мы так и будем тут торчать? — спросила девушка с досадой.

— Хочешь, побродим по снам…

— Лучше пойдем в бар?

Вампир проглотил вздох и кивнул.

Девушка взяла его под руку. Она чувствовала себя удовлетворенной. С тех пор, как вампир появился впервые, ее почти оставила неуверенность в себе. Вампир был чрезвычайно ценным приобретением. Да, его сверхъестественная лунная красота очаровывала девушку до того, что жарко падало сердце, а его голос звучал на низах, как мурлыканье крупного хищника кошачьей породы — но главная ценность вампира заключалась в другом.

Он всегда соглашался.

Никто из живых парней, с которыми девушке приходилось иметь дело, не велся так легко — на все, на исполнение почти любого желания и каприза. Девушка иногда видела, насколько вампиру тяжело и неприятно согласиться — но он никогда не спорил без крайней нужды.

Вампир был сверхъестественно послушен при том, что в нем чувствовалась скрытая жестокая сила, как в пистолете, убранном в кобуру. За это девушка, скрепя сердце, прощала ему молчаливость, странную, несколько чужую для нее манеру говорить и раздражающее ее целомудрие.

Нечеловеческое.

Девушке доставляла удовольствие чрезвычайная корректность вампира и его подчеркнутая бережность в отношении к ней — живые парни, опять же, так себя не вели. Но отношения, не продолженные в постели, казались ей неполноценными, а взгляд вампира, преданный и жадный, возбуждал в девушке неожиданные желания.

К сожалению, в этом отношении вампир проявлял осторожное и непонятное, но неодолимое упорство, как и в том, другом пункте, согласие с которым девушка сочла бы своей самой главной, абсолютной удачей.

Возможно, большей удачей, чем брак с олигархом — потому что даже жены олигархов стареют и смертны. Девушка же почти держала в руках пропуск в бессмертие, вечную прелесть и вечную юность — и упускать шанс отнюдь не собиралась.

Она уже давно решила, что заставит упрямца послушаться, выполнить ее главное желание — и прилагала все силы к тому, чтобы добиться своего.

В барном холле, полутемном, полуосвещенном косым розоватым светом, пахнущем духами, спиртным и табачным дымом, девушка обнимала вампира.

— Почему ты меня никогда не целуешь? — спросила она капризно.

— Потому что мой поцелуй тебя убьет, — сказал вампир, выравнивая дыхание.

— Сделает бессмертной? — спросила девушка, и капризный тон превратился в кокетливый.

— Просто убьет. Ты умрешь.

Девушка сдернула ладошки с плеч вампира и отвернулась.

— Ты меня обманываешь. Будто я не знаю?! Думаешь, я ничего не читала, фильмов не смотрела, да? Ты просто меня не любишь.

— Люблю. Татьяна…

— Анжела!

— Малышка, ангел мой, не стоит принимать близко к сердцу эту бульварщину, которой сейчас у всех твоих сверстниц полны головки… Ты знаешь, я люблю — к чему мне тебе лгать? Не мучь меня…

— Людвиг! — нажим в голосе девушки усилился. — Ты меня бесишь! Ты просто не хочешь, чтобы я была счастлива, не хочешь, не хочешь! — в ее голосе послышались слезы. — Ты считаешь меня ничтожеством, да?

Вампир сцепил руки, хрустнув пальцами.

— Что мне сделать, чтобы ты поверила? Я могу тебе доказать?

— Я хочу быть такой же, как ты! — воскликнула девушка. — Я хочу быть бессмертной, а ты все крутишь, врешь мне, гонишь какую-то пургу… Ты ведь можешь, сам-то бессмертный, а для меня…

— Я не бессмертный, я мертвый. Неживущий. Я — нежить.

— Это говорят все, ну буквально все вампиры! Это любимая вампирская отговорка!

— Ты знакома с многими вампирами? Это ново.

— Ты ревнуешь?

— Татьяна…

Девушка сжала кулаки. Секунду они смотрели друг на друга — растерянный вампир и девушка, почти готовая его ударить — потом оба отвели глаза.

— Я ухожу! — бросила девушка в темное окно. — Ну тебя на хрен! Тот, кто любит, себя так не ведет! Знаешь, ты просто дурак. И все время молчишь, как дурак. Тоже мне вампир…

Вампир прокусил губу и слизнул каплю черной крови. Он не обернулся, когда девушка пошла к выходу.

— Между прочим, сейчас ночь! — крикнула она от самой двери со слезами в голосе. — А ты даже не собираешься проводить меня до дома!

— Тебе ничего не грозит, — глухо сказал вампир. — На тебе нет следов Предопределенности.

— Скотина! — прорыдала девушка и хлопнула дверью.

Вампир стоял, прислоняясь к стволу старого тополя, и смотрел в небо.

Сквозь мутный бурый кисель из облаков и электрического света слабо светила молодая белесая луна. Вампир чувствовал спиной весенний гул жизни внутри дерева, а под ногами потихоньку пробуждалась трава. Мир вокруг был полон любовью до краев; вампир ощущал ее, как пропущенный через его тело электрический ток — ознобом и пронзительной болью.

Город благоухал волосами девушки, тем самым тонким и прекрасным запахом, который она заливала тошнотворной вонью лака. Кожа вампира горела от прикосновений человека.

Сука, сука, мерзкая сука. Я не смею так о тебе думать, мой ангел. Пропади все пропадом, когда же рассвет?!