Виктор Песиголовец - Любовница Леонарда[СИ] Страница 11

— Батька! — и в ужасе отпрянула — рука была окоченевшей, твердой, будто деревяшка.

Трепещущая, как осиновый лист, Архелия с минуту стояла, не решаясь подойти к открытой дверце. Но, наконец, собралась с силами, приблизилась, боязливо взяла Павла за плечо и осторожно потормошила. Он начал заваливаться набок.

— А-а-а! — заорала девушка не своим голосом и, пулей вылетев во двор, бросилась в дом.

Схватила свой мобильный телефон, лежавший на журнальном столике в гостиной, и непослушными пальцами стала набирать номер сельского головы Кужмана. Как только тот ответил, срывающимся голосом пролепетала:

— Матвеич, Матвеич, в гараже батька… он… неживой… он мертвый… Матвеич… — и, выронив из рук телефон, упала на палас, стала в истерике по нему кататься и биться головой о пол.

Минут через двадцать во двор Гурских примчались Кужман и местный участковый Петро Отечко. А через час приехала и милиция из района.

В тот же день была установлена причина смерти Павла: он задохнулся от выхлопных газов работающего двигателя автомашины.

Хоронили отца в день восемнадцатилетия Архелии. Она пребывала в таком подавленном состоянии, что всеми организационными делами пришлось заниматься сельскому голове. Он и гроб доставлял из района, и батюшку для отпевания привозил, и поминальный обед в столовке заказывал. Бабушка Настасья приехать в Талашковку не смогла — как раз попала в больницу с гипертонией.

Первые три ночи после похорон девушка провела у Евдошки. И только днем, превозмогая слабость, душевную боль и страх, приходила на свое подворье покормить скотину.

На четвертый все-таки сумела взять себя в руки и вернулась в дом.

Благодаря Кужману и бухгалтерше Клавдии Васильевне, фермерское хозяйство покойного Гурского работало в прежнем режиме: производило мясо и молоко, перерабатывало подсолнечник на масло, пшеницу — на муку и крупы, пекло хлеб, вязало веники, плело из лозы корзины… Однако требовался настоящий хозяин, имеющий право распоряжаться имуществом и подписывать финансовые документы.

Утром, на пятый день Клавдия Васильевна пришла к Архелии и сказала:

— Ты хозяйка всего добра, нажитого Гурскими, и по закону, и по завещанию, которое составил Павло Семенович сразу после смерти жены, земля им обоим пухом! Езжай, ради Бога, к нотариусу в район, и пусть он тебе расскажет, что нужно делать дальше. А потом, не мешкая, надо будет решить, кто станет управлять фермерским хозяйством по твоему поручению, то есть назначить исполнительного директора.

— Не нужно никакого директора, Васильевна! — ответила девушка, ласково обнимая бухгалтершу. — Я хочу самолично руководить, как руководил батька. Думаю, у меня получится. А вы будете мне помогать. Я удвою вам зарплату. Только, прошу вас, не уходите на пенсию! Мне без вас не обойтись.

Клавдия Васильевна удивленно пожала плечами, с сомнением посмотрела на Архелию, однако отговаривать ее не стала.

Они выпили чаю с булочками, поговорили о том, о сем, и бухгалтерша ушла на работу.

Целых полдня девушка занималась уборкой комнат — мыла полы, окна, протирала мебель, люстры, выбивала паласы и коврики, перетряхивала одеяла и пледы. Освободив жилище от толстого слоя пыли, непонятно откуда взявшейся в совершенно пустом доме, принялась делать ревизию платяных шкафов. Всю отцову одежду и обувь, которая теперь была не нужной, собрала в три мешка, погрузила в тачку и отвезла на окраину Талашковки, где располагалась специально оборудованная площадка для свалки бытового мусора. Архелия надеялась, что вещи подберут местные алкаши, часто отиравшиеся там в поисках чего-нибудь полезного.

По дороге домой она вдруг увидела Серегу Бондаря, которого года полтора назад осудили за угон легковой машины и отправили на "зону". Он стоял возле неухоженного подворья своих спивающихся родителей, покуривал сигаретку и сосал пиво из большой пластиковой бутылки. Девушка хотела пройти мимо, сделав вид, что не замечает Серегу. Но тот сам окликнул ее:

— Лия! Это ты, козочка?

Она приостановилась.

— Тебя что, уже отпустили? — спросила, недовольно поморщившись.

Хулиганистый, вечно поддатый Бондарь, настойчиво набивавшийся к ней в женихи еще до своего заключения, совсем не нравился Архелии.

— Да, я откинулся! — широко ухмыльнулся он и, приблизившись, хотел обнять ее за стан.

Девушка отступила в сторону.

— И что теперь будешь делать? Опять пить да воровать? — осведомилась, поглядывая на его кисти, сплошь покрытые витиеватыми наколками.

Сергей перехватил ее взгляд, гордо протянул руки, пошевелил пальцами:

— Че, приглянулись мои татуировки? Это мне один доходяга в сизо сделал по дружбе.

— Нет, не приглянулись! — честно призналась Архелия.

Он опять попытался обхватить ее за стан, но она и на этот раз увернулась от его лап.

— Говорят, ты теперь будешь рулить хозяйством вместо бати? — Бондарь взглядом ощупывал грудь девушки, выпиравшую из-под не застегнутой курточки. — Смотри, если тебе понадобится помощник, — кликни. Я подмогну!

— А что ты умеешь, что можешь? — в ее голосе слышалась неприкрытая ирония.

— Да все, че надо! — повел плечом парень. — Если кто наезжать станет или наглеть — я его одним ударом! Ну, ты поняла, да?

— Поняла, поняла! — вздохнула Архелия. — Ладно, Серега, пошла я. У меня полно работы.

— Ишь, какая деловая! — ухмыльнулся он. — Ну, иди, иди, козочка! Мы с тобой как-нибудь еще потолкуем, а?

Она развернулась и, ухватившись за ручку тачки, не спеша покатила ее по улице.

— Кстати, поздравь меня — я сегодня именинник! — крикнул вдогонку Бондарь.

— Поздравляю! — бросила через плечо девушка. И, оглянувшись, для приличия поинтересовалась: — Тебе двадцать исполнилось?

— Ты че, гонишь? — возмутился он. — Двадцать один!

Архелия еще издали увидела, что возле ее двора стоит, переминаясь с ноги на ногу, Райка, и неприятно удивилась: зачем это она приперлась, что ей надо? Неужели сейчас будет утешать или извиняться? Вряд ли, скорее — что-нибудь выпрашивать.

Сысоева явно изображала из себя вдову — была одета во все черное, на лице — скорбь и страдание. Ох, лиса, ох, артистка! Зачем же ей понадобился этот маскарад?

— Лия, милая! — бросилась она навстречу девушке, когда та приблизилась. — Как ты?

— Прихожу в себя! — коротко ответила Архелия.

— А я все никак не могу успокоиться! — затараторила Райка. — Все плачет мое сердечко, все побивается! Я ведь так любила Павлушу…

Мимо них на велосипеде проехала почтальонша Марфуша, с интересом взглянула на женщин, кивнула им вместо приветствия и вдруг резко остановилась. Развернула свой драндулет, подкатила его к ним и, обращаясь к Сысоевой, простужено прогундосила:

— Иди домой! Там тебя сюрприз дожидается!

— Какой еще сюрприз? — недовольно поморщилась Райка.

— Только что братик твой вернулся! Я видела, как он выходил из автобуса — с вещичками! — не без ехидства пояснила всезнающая Марфуша. — В общем, в примаках не засиделся, быстро получил пинок под зад! Понятное дело, кому ж бездельник и бандит нужен?

— Не бандит он! — возразила Сысоева. — Что ты такое мелешь?

— Да как же! — возмущенно выкрикнула почтальонша. — Ваш Борька уже дважды в тюрьме сидел, кто ж этого не знает! За то, что мужика в закусочной порезал, и за то, что снял в райцентре с какой-то девки цепочку и сережки. Было? Было! А ты говоришь: не бандит! Махнув рукой, Марфуша перекинула ногу через раму велосипеда и поехала дальше.

Райка с полминуты вздыхала да охала, потом стала опять рассказывать Архелии, как не спит и не ест, да все побивается за Павлом. Какое-то время девушка терпеливо слушала. А потом пристально посмотрела на пассию покойного батьки и прервала ее пылкий монолог вопросом:

— Чего тебе от меня нужно?

Глаза Сысоевой забегали.

— Я никогда не забуду Павлушу, — промямлила она жалостливым голоском. — Но неплохо бы что-нибудь иметь от него на память… Он говорил, что купил для меня несколько золотых украшений. Я хотела бы забрать их. Ну, и машина… Надеюсь, ты потом переоформишь ее на меня? Это ведь, считай, воля отца…

Архелия вскинула голову, презрительно усмехнулась, а затем поднесла Райке под самый нос кукиш и, печатая каждое слово, произнесла:

— Ну-ка, пошла вон, гадина!

У девушки гудели ноги и побаливала поясница, но отдыхать было некогда — в хлеву время от времени подавала голос некормленая скотина, потерявшая терпение в ожидании замешкавшейся хозяйки.

Давать корм корове, телке и бычку пришлось в полутьме — неожиданно погас свет, и, хоть Архелия поменяла лампочку, не появился.

Уже в доме, ополоснув уставшее тело под душем, она позвонила в контору Клавдии Васильевне.