Кристофер Мур - Выкуси Страница 12

Семерка Животных стояла по одну сторону огромной витрины, а Император барабанил по другой. Королевские гончие прыгали и лаяли рядом.

— Может, надо впустить, — промолвил Клинт — курчавый возрожденец и бывший героиновый наркоман; он отвечал за сухие смеси для завтраков, кофе и соки. — Похоже, он расстроен.

— Si, — согласился уборщик Густаво, опираясь на швабру. — Растройный.

— Да у него совсем нахуй башню снесло, похоже, — высказался Дрю — худой, как Икебод Крейн, повелитель замороженных продуктов и главный медик бригады. — Совершенно он, блядь, без башни остался.

— Что случилось? — осведомился Хлёст, тощий черный парняга, ставший у них бригадиром после того, как Томми обратили в вампира, — преимущественно потому ставший, что у него почти была магистерская степень по управлению бизнесом, но не только: еще он был черным и поэтому, в сущности, гораздо клевее всех прочих.

— Убийство, разор, хищные твари ночи, их целая буря! — орал Император. — Скорее, прошу вас.

— Он всегда так говорит, — произнес Барри, лысоватый гидрант-аквалангист, раскладывавший мыло и корм для собак.

— Ну, а всякий раз, когда он так говорит, это же как бы правда, — высказался Джефф — высокий блондин и бывший баскетбольный мощный нападающий с выбитым коленом (принадлежности для выпечки, импортные продукты питания). — Я за то, чтоб его впустить.

— Смотрите, ретривер весь в бинтах. Вот бедняга, — сказал Трой Ли, их штатный эксперт по боевым искусствам, который работал в отделе стекла. — Впускаем.

— Ты просто хочешь мелкого в буррито завернуть, — произнес Хлёст.

— Ага, ну правильно, Хлёст. Из-за того, что я китаец, во мне глубоко укоренилась тяга хавать домашних питомцев. Давай-ка ты откроешь дверь, пока мой внутренний китаец не почует желание откунгфуячить твою сцучью жопу.

Хлёст понимал, что главный он тут постольку, поскольку говорит всем то, что от него хотят слышать; кроме того, его сцучью жопу в прошлом уже откунгфуячивали, и ему не понравилось; посему он отпер дверь и впустил Императора и его гвардию.

Старик немедля ввалился в магазин. Фуфел и Лазарь прекратили гавкать и ринулись мимо почетного караула Животных в глубины продовольственных отделов.

Джефф и Дрю усадили монарха на кассу, а Трой Ли вручил ему бутылку воды.

— Охолоните, Ваше Величество, мы такое уже проходили.

— Не такое. И не так, — ответил Император. — Это просто буря зла. Заприте двери.

Хлёст закатил глаза. Они и впрямь такое уже проходили, а дверь — запертая или же нет — никакой погоды не сделает, если за стариком по пятам гонится вампир.

— Вы вас прикроем, Ваше Величество, — произнес он.

— Заприте дверь, — простонал Император, тыча перстом в окно. По стоянке катилась гряда тумана — с несколько большей целеустремленностью, нежели обычно ожидаешь от атмосферного явления. Из тумана, похоже, несся пронзительный визг с подвывом, словно его засэмплировали, звукоусилили и сделали в тысячу раз громче.

Животные бросились к окнам.

— Запирай, Хлёст, — скомандовал Клинт. Клинт никогда не командовал.

Вся кромка туманной гряды кипела чьими-то очертаниями, когтями, ушами, глазами, зубами, хвостами — то были коты, вылепленные из тумана: они набегали волна за волной, какие-то проступали частично, тут же испарялись и снова растворялись в облаке, а глаза их красными угольями еще долго блуждали по этой туче.

— Фигассе, — произнес Дрю.

— Фигассе, — повторили за ним остальные.

— Точняк, и впрямь нечто новенькое, — согласился Трой Ли.

— По всему Городу пропадают мои друзья, — сказал Император. — Люди с улиц, бездомные. Исчезают. От них остаются только одежда и серый прах. Коты уничтожают все на своем пути.

— Это пиздец, — определил Джефф.

— Глубокий, разносторонний пиздец, — подтвердил Барри, стаскивая тяжелый деревянный разделитель заказов с транспортера кассы и помахивая им, как дубинкой.

— Да запри же ты нахуй дверь, Хлёст! — заорал Клинт.

— Иисус не любит, когда ты выражаешься на букву «х», — заметил мексиканский уборщик Густаво — он был католиком, и ему нравилось указывать Клинту, в каких случаях его Христос спотыкается.

Туман омыл витрину, и когти мигом покрыли плексиглас морозными узорами, точно по нему прошлись наждаком. Шум при этом был, как… ну, в общем, как от тысячи котов-вампиров, если они елозят когтями по плексу. От него ныли зубы.

— Кто-нибудь оружие прихватил? — осведомился Трой Ли.

— Я принес шмали, — отозвался Дрю.

Кошачий коготь тумана подполз под дверь и цапнул Хлёста за теннисный тапок. Хлёст быстро защелкнул замок, выхватил ключ и отскочил подальше.

— Ладно, всем перерыв, — сказал он. — Собрание бригады в холодильнике.

Джеред

А на другом краю Города, в спальне модной студии в модной ЮМЕ начинающий крысоеб Джеред Белый Волк оторвался от растирания подвернутой лодыжки, поднял голову и увидел, как в комнату вошла совершенно голая рыжая женщина. Волосы ее ниспадали до талии огромной кудрявой накидкой, обрамлявшей ее фигуру — идеальную и белую, как у мраморной статуи. В правой руке женщина держала обоюдоострый кинжал Джереда.

Тот крабьи отполз задним ходом к кровати.

— Я, я, меня, эт, эт, это — Эбби заставила…

— Выдыхай, Руки-Ножницы, — произнесла Джоди. — Найди-ка мне Стивовы пакеты с кровью, да побыстрей, если не хочешь закончить школу пригоршней праха. У Графини сушняк.

8

Где представлены хроники Эбби Нормал — в кило-клятой конуре кручины

Ведомы ли обреченным на преисподнюю те муки, что суть целый день мамской вины, коя громоздится ароматными кучами летуче-мышьего гуано на моем шипастом пурпурном причесоне? (Я выбрала пурпурные шипы с электрически-фиолетовыми остриями, дабы выразить свое негодование тем, что меня выволокли из дому и заточили в одном узилище с МамБотом и говнидловой сестрицей Ронни.) Судя по всему, материнский модуль полагает, будто мы слишком молоды, чтобы начинать сожительство всего через неделю после знакомства в краденой квартире с двумя немертвыми и их нелепой горой налички. Хотя про нежить и наличку она вообще-то не знает, но высказалась однозначно.

Я тащемта типа надела свое свадебное платье из красной шотландки с черной вуалью и круглодневно обрекла себя могуче дуться в углу гостиной. Выныривала лишь текстануть Фу сообщения о моих мученьях от разлуки с ним да переключить канал и что не — и тут по городскому из нашей любовной берлоги звонит Джеред.

Я ему вся такая: «Говори, трупофлаффер».

А Джеред мне весь: «ОЯЕ! Графиня на свободе, и она была голая, а теперь уже нет, и она весь твой кожаный корсет тотально кровью залила, и сейчас же приезжай, потому что крысы с ума сходят, а нам ножовка по металлу нужна и напильник».

А я такая: «О-ёй».

И Джеред мне такой: «Верняк. Верняк. ОБМ! ОБМ!»

И я ему: «Она злится?» Но сильно безразличней говорю, чем мне внутри.

Тут Джеред такой на секунду зависает, словно обдумывает ответ, а потом такой: «Она вся в твоей одежде, и у нее по всему переду кровища, и еще кивает, и показывает клыки, и ващще».

Тут у меня все в перспективу выстраивается — ну типа когда ты ребенок и считаешь, что все сосет, если надо есть гидрогенизированное арахисовое масло на БТР, а потом видишь эту рекламу про голодающих детей с мухами на глазах, у них и хлеба-то нет никакого, не то что бутера, — и вся такая: «Вот это попадос». И я такая думаю тащемта: может, с комендантским часом в крепости материнского модуля на Филлмор не так уж и плохо в сравнении с Графиней, которая свой гнев на тебе вымещает за то, что ты ее заключила в бронзу.

Поэтому я такая: «Попадос тебе, Джеред. Пака». И телефон отрубаю.

Кароч, пять минут проходит, я их провожу у себя в углу и вся: «Ой блять блятьблять», — и что не, — и тут опять городской звонит. Ронни мне такая: «Ты трубку снимать будешь?» — из своей комнаты.

А я ей: «Я даже не знала, что он включен».

А она мне такая: «Это мама, наверно, тебя проверяет, так что давай сними».

А я ей: «Ронни, сама отвечай, а не то я тебя во сне прикончу и труп в Залив выкину».

А она такая: «Хор». И тут же: «Это тебя. Какая-то девочка, зовут Джоди». И стоит такая со своей бритой головой, несуществующее бедро вперед выставила, типа: «Накося, сцуко».

А я вся такая: «Ебать мои носки!» Беру трубку и типа туда: «Аллё, у меня амнезия, я не помню ничего за последние два месяца!» Птушто чего тут еще сказать тому, кого сам в бронзу закатал?

А Графиня мне такая: «Эбби, я не сержусь».

Что есть тотальные враки, птушто я же слышу — сердится. У нее такой мамский голос «я не сержусь», хоть ей и всего типа двадцать шесть.

«Так вы меня не убьете?» — спрашиваю.

«Надо поговорить. Сейчас давай бери электродрель и слесарную ножовку со сменными полотнами и приезжай в студию».